ЧАСТЬ ВТОРАЯ


[ — Цapeубийцы (1-e мaрта 1881 годa)]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

I

Порфирий ехал в действующую армию. Так его и провожали — на воину!.. Графиня Лиля служила в часовне Христа Спасителя на Петербургской стороне напутственный молебен. Даже скептически смотревший на войну отец благословил Порфирия образом, а приехал Порфирий в Кишинев, никакой действующей армии не нашел.

Был март. Стоял мороз, и была колоть. Небо синее, и солнце по-южному яркое, но не греющее. Ледяной ветер шумел в высоких голых деревьях бульвара. Мороз хватал за нос и за уши. Фаэтон то катился по накатанной колее, то погромыхивал и покряхтывал на замерзших колеях недавно здесь бывшей ужасающей грязи. Со двора казарм Житомирского полка неслись крики команды.

— К церемониальному маршу… поротно, на двухвзводные дистанции…

Полк готовился не к войне, но к параду. Люди, несмотря на мороз, в черных мундирах и скатках, в кепи, топтались, покачиваясь, «на месте». Блистали на солнце трехгранные штыки тяжелых ружей Крика, взятых отвесно «па плечо». Молодой офицер, стоя лицом к роте и отбивая носками шаг, кричал звонким голосом:

— Тринадцатая р-р-рота-та… Пр-ря-а-а…

Офицер так долго тянул команду, что Порфирий успел проехать казарму, и уже вдогонку ему донесся мерный хруст ног и веселые звуки марша Радецкого.

«Пожалуй, и правда, — подумал Порфирий, — туда и обратно… Медали такие… Шутники Петербургские!.. Сербам прикажут сидеть смирно, а нас всех вернут обратно. Вот и все, в угоду масонам Англии и Австрии».

Торжественное настроение, бывшее в пути по железной дороге — ехал на войну полковник генерального штаба, — начинало падать.

В гостинице свободных номеров не оказалось. Гостиница была занята под штаб, и расторопный писарь со светлыми пуговицами и алым воротником на черном мундире с писарской вежливостью просил Порфирия «пожаловать» в штабную комнату, где помещаются все господа.

В штабной Порфирий застал обычный кавардак военного постоя — и много знакомых. Гарновский заключил Порфирия в объятия, маленький, худощавый, стройный Паренсов, приятель по недавним Варшавским маневрам, крепко сжал руку Порфирия и, гляди в глаза, спросил:

— А письма от жены и дочери привезли?..

— Привез, привез, Петр Дмитриевич, — сказал Порфирий.

Высокий капитан генерального штаба Лоренц — так представил его Порфирию Гарновский — собрался было застегнуть расстегнутый мундир, да раздумал. Большой и толстый незнакомый полковник, разводивший на блюдечке кармин и синюю прусскую, отложил и сторону кисточку и внимательно посмотрел на приезжего.

— Неужели не встречались?.. Я, кажется, вас знаю. Ну, конечно, встречались… Вы — Разгильдяев, я — Сахановский… Помните, лет пять тому назад под Красным Селом для жалонеров и линейных.

— Да, позвольте… Вы тогда были…

— Худой и строчный… Да… да… Видите, как развезло… Чистый боров, — засмеялся толстяк. — И ничем не остановишь. Не знаю, как и на лошадь взбираться буду.

Сизые струи табачного дыма носились в воздухе. Кроме двух гостиничных постелей стояли еще две походные койки. Посредине комнаты были сдвинуты ломберные столы, и на них разложены карты. По картам розовыми и голубыми красками намечались какие-то районы. Тут же стояли граненые стаканы с чаем, лежали трубки, краски, кисти. В плохо проветренной комнате пахло ночлегом, табаком, сапогами — пахло солдатом.

Вопрос о помещении для Порфирия разрешился просто.

— Ставь свою койку сюда, — кричал Гарновский. — Денщика твоего на довольствие зачислим и живи… Паренсов завтра уезжает в командировку в Румынию. Занимай его место.

— Но позвольте, господа, скажите мне… Все-таки?… — Порфирий одним глазом взглянул на карты. — Где сосредоточивается Дунайская армия?..

— Секрет, — сказал Гарновский.

И сейчас по всем углам комнаты бывшие здесь колонновожатые закричали:

— Секрет! Секрет!!! Секрет!!!

— Ты Левицкого Казимира знаешь?..

— С бородой лопатой, под Кронпринца Фридриха?

— Ну да. Казимира Васильевича?.. — Мы его «воно» прозвали.

— Ну, видал… В Главном Штабе…

— Так вот — его о чем ни спроси — «воно» отвечает: «Секрет»… А он генерал-квартирмейстер армии и заместитель Непокойчицкого, который с Великим Князем находится в Одессе.

— Но я вижу, вы тут расчерчиваете какие-то квартирные районы.

— А помнишь, когда мы были в Академии, Зейферт нас заставлял штрихи тянуть, модели срисовывать… Чтобы занять нас… Нервы после экзаменов успокоить. Вот и здесь Казимир придумал: раздаст нам расчертить районы расположения частей корпуса Радецкого. Мы расчертим.

Говорившего Гарновского перебил Сахановский:

— А «воно» придет и говорит: «Я, знаете, ночь не спал, все передумал. Передвиньте-ка квартирный район на двадцать верст к востоку в том же направлении».

— Но, однако… Где же будем переправляться через Дунай?

— Секрет!

— Секрет!

— Секрет!.. секрет!.. секрет!..

— Да я сам понимаю, что секрет, да не от нас же, кто должен эту переправу подготовить.

— Секрет!.. секрет!.. секрет!..

— А вы спросите жидочков от компании Грегера и Горвица — так они все вам скажут. Вся Румыния полна ими, — сказал капитан Лоренц.

— Ну, хорошо… но война-то, наконец, будет или нет?.. Вот в Петербурге говорят, что мы обратно поедем. Там и медаль такую придумали на Станиславской ленте с надписью: «Туда и обратно».

— Остряки, — сказал Сахановский, — они готовы надо всем смеяться.

— Война, конечно, будет, — серьезно сказал Паренсов. — Как же можно отменить войну? Мобилизация произведена. Сколько десятков тысяч казаков поднято. Они должны были собраться, коней купить — чистое разорение. Их жены пошли батрачками служить. Как же вернуть их домой без подвига, без славы, без награды, без какой-то там добычи? Засмеют дома. Смута по стране пойдет. Чего вернулись? Турок испугались… Чего не бывало никогда… Вам с бабами воевать! Государь все это, конечно, учитывает… Но вот так прямо объявить войну ему что-то или кто-то мешает.

— Ох, уж эта иностранная — весьма странная политика, — проворчал Порфирий. — Что же я тут буду делать?..

— А то же самое, что делаем и мы. Чертить районы, сегодня одни, завтра другие.

— Побудешь, милый мой, в «диспонибельных», как и мы.

— Просись у «паши» в начальники штаба. Дивизия собрана, а штаба еще нет.

— И какая дивизия, подумай!..

— Дикая!..

— Гулевая!! Только война начнется — пойдет в самую глубь Турции, гулять по тылам…

— Какие полки!.. Один Терско-Горский конно-иррегулярный чего стоит!.. Ингуши и осетины, никогда никакому военному строю не обучавшиеся. Почище башибузуков будут.

— Эти, брат, резать будут — ай-люли, малина!.. Только держись.

— И кто командует-то, — сказал Паренсов. — Скобелев, слыхал?..

— Как, разве Скобелев приехал из Ферганской области? Когда я уезжал из Петербурга, я только слышал, говорили, что он просится в Действующую Армию.

— Да не тот Скобелев, а паша!.. Отец того, знаменитого, что халатников бил. Генерал-лейтенант Димитрий Иванович. Вот сегодня здесь ему штаб обед устраивает. Увидишь его и просись, не прогадаешь, — сказал Гарновский.

— Ну, что, господа, — сказал Паренсов, — человек прямо с поезда. Затуркали совсем Порфирия Афиногеновича. Вы вот что, устраивайтесь на моем мосте. Вот вам и койка.

— Гей, люди!.. — здоровым басом крикнул Сахановский, — тащите, черти, чаю полковнику, вещи его тащите сюда. Устраивайтесь, полковник, в тесноте, да не в обиде!..


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]