* * *


[ — Цapeубийцы (1-e мaрта 1881 годa)]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

XVI

Андрей Желябов делал в Исполнительном комитете партии доклад. Доклад был неутешительный.

— В Саперном переулке, — говорил негромким голосом Желябов. — охранники с боем захватили нашу типографию. Млодецкий казнен, в Киеве полевые суды и казни. Мы должны были закрыть типографию на Подольской улице и динамитную мастерскую на Подъяческой. Хорошо еще, что успели кое-что спасти. Полиция заняла эти квартиры. По самое ужасное — это то, что мы окружены предателями. Квятковский и Пресняков повешены, Степан Ширяев, Зунделевич и Бух заточены в казематы… Арестован Александр Михайлов, взяты Григорий Ширяев и Фридман… Как видите, нам нужно торопиться, иначе у нас никого не останется для работы. Гольденберг выдал меня. Перовскую, Якимову-Баску — и нас уже ищут… Мы должны, товарищи, покончить, наконец, с Царем. Ведя свою работу по мелочам, как то мы делали раньше, «Народная ноля» проживает свой капитал. Лучшие люди отдаются террору. Их мы готовили многие годы и их уже нет. Что будет после убийства Царя? На большие политические перемены я, товарищи, не рассчитываю. Но нам легче станет работать, правительство растеряется, и наша организация захвати все слои общества. Но для этого нужно, чтобы хоть часть нас, старых народовольцев, уцелели… Так вот, я предлагаю: Оловянникова пусть едет и Москву. Москва — наша последняя надежда. Если в нужную минуту Москва нас не выручит — будет плохо… Совсем плохо, товарищи…

Как только Желябов кончил, все разом заговорили.

Суханов указал, что наступающий 1881 и год необычайно благоприятен для «акта», а после него и восстания.

— На Волге — голод, моровая язва на скоте. Среди студенчества и интеллигенции поговаривают о баррикадах, — заключил он свою нервную речь.

— Товарищи, — сказала Оловянникова, — кто же будет драться на баррикадах, когда Царь будет убит? Мы недавно в комитете подсчитали наши силы. С сочувствующими нас наберется пятьсот человек. Вы сами, товарищи, знаете, что такое сочувствующие?.. Разве пойдут они на какой бы то ни было риск?.. Идти в бой с такими силами, по-моему, просто безрассудно…

Желябов строго посмотрел на Оловянникову.

— Все одно, Наталья Николаевна, — сказал он, — упустить и этот год мы не можем.

— Мы должны убить Царя!.. Убить во что бы то ни стало! — восторженно крикнула Перовская. — Подумайте только, как можно это теперь просто и легко сделать… Мой наблюдательный отряд все выяснил, убить царя вовсе не трудно. Если нас, людей неприметных, умеющих скрываться, постоянно меняющих паспорта и квартиры, полиция все-таки ловит, как нам не поймать Государя, вся жизнь которого, точно размеренная по часам и минутам, идет у всех на виду. Во втором часу дня царь выезжает в Летний сад и там гуляет…

— Шпики и охрана, — сказал кто-то.

— Согласна, что тут неудобно. Расстояние короткое и трудно тут, где сравнительно мало народа, быть незамеченным. Но вот по воскресеньям Царь ездит на развод в Михайловский манеж… Я все сама проследила. Обычно он возвращается или по Малой Садовой, или по Инженерной улице, выезжает на Екатерининский канал. И тут и там так удобно устроить засаду. На повороте от Михайловского театра на канал царский кучер всегда задерживает лошадей: там скользко на раскате. Вот тут очень удобно метать бомбы. На малой Садовой Андрей Иванович присмотрел дом, где очень просто устроить подкоп под улицу. Это дом графа Менгдена. Там свободное помещение в подвальном этаже, котрое сдается внаем. Мы решили устроить там молочную торговлю. Юрий Николаевич Богданович и Анна Васильевна Якимова-Баска там поселятся под именем четы Кобозевых… Работать будут по ночам. Колоткевич, Суханов, Баранников, Исаев, Саблин, Ланганс, Фроленко, Меркулов и сам Андрей Иванович посменно будут работать… Как видите — есть еще у нас порох в пороховницах… Не оскудела сила казачья… И уж теперь динамита жалеть не будем!.. Не будем!..

— Принципиально, — сказал Желябов. — я ничего не могу возразить против того, что говорит товарищ Перовская, — и работать на подкопе буду… Но… Как-то, товарищи, разуверился я в силе этих подкопов и взрывов… Уж на что все было хорошо в Зимнем Дворце устроено — а ничего не вышло… Только вред для партии… Мне больше по душе метательные снаряды, которые нам придумал Николай Иванович и силу которых нам показал на днях в Парголове.

Тот, кого Желябов называл Николаем Ивановичем, был Кибальчич. Это был угрюмый. чернобородый человек, все время заседания мрачно сидевший в углу и не проронивший ни единого слова. Теперь он поднялся и сказал ровным, бесстрастным, несколько глухим голосом:

— Видите, господа, я скажу вам прямо… Я совсем не народоволец… Мне до народа нет дела. Я — изобретатель. У меня теперь — чертежи; я даже сделал математические вычисления и решил, что все это не фантазия, а можно… Выстроить такой корабль, чтобы летать на нем по воздуху. Управляемый корабль… Не аэростат, а вот именно корабль… Ну, только думаю, что при Царе — не выйдет… Не позволят… Тут нужна свобода… Меня за сумасшедшего считают… Ну вот, еще придумал я и снаряды… И мне просто интересно попробовать эти снаряды на людях… Дерево в щепы — это неважно, мне нужно посмотреть человека под снарядом… И форму для нашей цели я придумал лучше не надо — плоская, как конфетная коробка… И завернуть можно так в белую бумагу… Так вот, я вам охотно, ну и сам могу тоже… Когда идея, мысли — тогда ничего не страшно… Я вам динамит дам… Запальные приспособления… Нет, лучше чем динамит… У меня свой гремучий студень, куда лучше заграничного. Я вам все сделаю, вы скажите только, когда?.. У меня придумано — огонь по стопину — моментально… Там скляночка, как бросите — разобьется — и кислота — моментально и взрыв, и мне интересно, как по человеку? Для науки… Так вот, господа, действуйте — я для науки готов.

Желябов холодно посмотрел на него.

— Я все беру на себя, — сказал он. — Все… В боевую группу метальщиков я предлагаю товарищей Рысакова, Тимофея Михайлова, студента Гриневицкого, сына псаломщика Емельянова, Перовскую и, конечно, первым я. Если моя бомба не взорвет…

— Этого никогда не может быть, — мрачно вставил Кибальчич. — Моя будет бомба…

— Если бомба не взорвет — я заколю царя кинжалом.

Опять зашумели, заговорили, заспорили.

— Рысякова, Емельянова не надо, — сказала Оловянникова. — Мальчики, по девятнадцати лет всего… Помните завещание Александра Михайлова — не посылать слишком молодых людей в борьбу на смерть. Те, кто пойдет в метальщики, — все обреченные.

— Все одно, — жестко сказал Желябов, — других нет… Итак, мы отдаем на борьбу Богданова, Якимову, Фигнер, Фроленко, Суханова, Перовскую. Нам надо беречь старые кадры. Что касается Рысакова, он парень хоть и молодой, а толковый. Мои поручения, и очень опасные, всегда исполнял точно и беспрекословно. Тоже и Емельянов. Старым у них отваге поучиться надо. Да и других нет. А молоды?.. Так молодость поможет им ловко метать снаряды, сильно и без промаха, и потом так припустят, что никакая полиция их не догонит.

После недолгих споров согласились, что указывать места будет Перовская, первым метальщиком станет Желябов, за ним Гриневицкий, Рысакова поставят третьим метальщиком.

Расходились поодиночке, взволнованные, возбужденные. Уходя, пожимали друг другу руки и говорили:

— Прощайте, встретимся, нет ли, видно будет…

— За работу, товарищи, и сейчас же!..

— А то смотрите, говорят, царь собирается дать конституцию — Ну да, держи карман шире!.. Куцую!..

— Хоть и куцую, а конституцию… Народ разве разберет?..

Осенняя мгла лежала над городом. На пустынной улице не было никого. Сыпал мелкий петербургский дождь. Последними ушли Желябов с Перовской.

— Я уверена, — сказала Перовская, — что теперь удастся.

— Должно, Соня, удастся. Иначе Вера Николаевна окажется права…

— Ну да! Вот сказал!.. Бога нет. В это надо верить, что Бога нет, крепко верить. А Веру Николаевну я решила в это дело не посвящать.

— Что так?.. Или заметила что?..

— Да… Странная она стала… Много думать стала.

— Да, в нашем деле — думать!

Желябов покрутил головой.

— А не выдаст?..

— Нет. Эта — никогда… Скорее с собой покончит… Белая крепкая кость… Дворянские старые заветы… И из военной семьи притом.

Желябов обнял Перовскую за стан, и они пошли, мерно ступая, касаясь друг друга бедрами, к себе в Измайловские роты.

— А что, если сорвется, Андрей, так и пойдем?.. На виселицу?

Желябов крепче прижал к себе маленькую Перовскую и сказал твердо:

— Ну что ж, так и пойдем. Другие за нас закончат.

Ненастная, глухая ночь была над ними. Они шли и думали о своем замысле.

Роковой для Царя круг замкнулся.


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]