Глава IV Смерть буржуям» — «бей жидов»…


[ — Чтo нам в ниx нe нравится…Часть втopая Антиceмитизм paccудочный или пoлитичeский]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

Русский погром

Что такое погром?

Погром есть массовое истребление жизней или иму-ществ, или тех и других; причем сии жизни и имущества иногда объединены каким-нибудь общим признаком.

В случае еврейских погромов объединяющий признак таков: истребляемые жизни и имущества суть еврейские.

В случае погромов «буржуазии» сей признак есть: истребляемые жизни и имущества принадлежат людям известных классов.

Но насколько в первом случае признак — четок, настолько во втором он — расплывчатый, неясный, а потому весьма гибкий.

Каждый человек знает о себе, еврей он или нет. Но очень немногие люди могут с уверенностью себя считать «буржуями». В этом удобство сего термина для тех, кто сделал из него кровавое употребление. Вследствие расплывчатости этого термина почти все надеются из-под него ускользнуть, и это парализует отпор «буржуазии»; она отвечала бы совершенно иначе, если бы каждый из намеченных к истреблению знал точно, что ему некуда уйти; знал бы настолько точно, как знает каждый еврей, что еврейский погром угрожает и ему, персонально, — имярек.

Вследствие той же неопределенности термина истребителям «буржуазии» предоставляется полный простор в определении «очереди уничтожения». «Враждебное население» как бы разбивается на участки; и затем истребляется «по площадям», употребляя артиллерийское выражение, и «в порядке ударном», если держаться терминологии коммунистической. И выходит очень удобно: пока режут одну группу, другая не пошевельнется, в полной уверенности, что до нее «не дойдет». А когда дойдет, — уже поздно. Словом, и в этом случае выбор слова еще раз показал значение слов вообще. Недаром тот, кто привез в Париж марсельезу, сказал при этом: «Я приношу вам больше, чем победу: я привез марсельезу». Дантон очень сие оценил и, бросив все дела, стал разучивать новый гимн «с народом». Народ пьянел и сатанел под влиянием сего напитка, который удобен тем, что он становится тем крепче, чем большее число ртов им упивается.

Изобретение слова «буржуй», в его специально русском значении, было ловчайшим ходом в атаке коммунистов. Сие было проделано в полном соответствии с доктриной «разделяй и властвуй», точнее сказать: «расстреливай, разделяя».

* * *

Под понятие «буржуи» последовательно подводились:

A. Императорская фамилия.

Б. Вооруженные силы государства: 1) полиция, 2) жандармы, 3) офицеры.

B. Правящий элит: 1) высшие чиновники, 2) высшее духовенство, 3) титулованные дворяне: «князья и графья», 4) крупные помещики, 5) богатые люди в городах, 6) крупные купцы и промышленники.

Г. Культурный класс: 1) дворяне вообще, 2) духовенство вообще, 3) чиновники вообще, 4) помещики вообще, 5) интеллигенция вообще.

Д. Аристократия низов: 1) зажиточные крестьяне, 2) квалифицированные рабочие, 3) казачество.

Е. Любые группы, признаваемые по тем или иным причинам в данное время вредными.

Все эти группы ставились к стенке постепенно, не оказывая друг другу почти никакой помощи. Жертвы были мудро разделены, каждый думал про себя: «Бог не без милости, свинья не съест». А коммунистическая хавронья, слушая эти умные речи, методически чавкала одних за другими. Если бы всех этих обреченных осветил луч прозрения, если бы они поняли «сегодня ты, а завтра — я», может быть, картина была бы иная. Встала бы дружная громада моритуров и задавила бы методических убийц. Но этого не случилось.

Почему? Да потому, что то общее, что соединяло всех этих осужденных на гибель, тщательно от них скрывалось; искуснейшим образом затемнялось. И его не увидели, хотя оно было довольно ясно. Не нашлось мальчика из сказки Андерсена, который бы крикнул: «Тятенька, тятенька, да ведь все-то они русские».

А меж тем это было так. Нетрудно видеть, что огромнейшее большинство из вышеприведенных групп, обреченных на смерть, объединялось под этим национальным признаком, совершенно так же, как во время еврейских погромов жертвы объединены тем, что все они евреи. Разница только та, что к смерти были приговорены не все русские, а только часть их.

Какая же именно часть русского тела была обречена смерти? Ответ ясен: голова.

И недостаточно ли — отрубить голову? Конечно, народы это такой вид жизни, что у них головы отра-1/стают. И отрубленная у русского народа голова вырастет. Но пока солнце взойдет, роса очи выест. Поэтому «пока что» сделали «пересадку»: на обезглавленное тело русского народа посадили чужую голову — еврейскую.

Да иначе сделать и нельзя было. Если истребили дворян-помещиков, то есть старый русский культурный класс, подаривший мир Пушкиным, Грибоедовым, Гоголем, Тургеневым, Гончаровым, двумя Толстыми и прочими deis minoribus; [29] если истребили офицеров, на которых держалась военная мощь и в значительной мере и умственная; если уничтожили бюрократию, которая составляла спинной хребет русской национальной организации; если вылущили русских торговцев и промышленников; если зарезали интеллигенцию — новый культурный класс России, шедший на смену дворянству; если карательными отрядами выжгли хозяйственного мужика, базис мощных низовых русских соков, зародыш будущего культурного класса; если уничтожили Императорскую Фамилию, то есть символ национальной российской государственной структуры, — то спрашивается: что осталось от русской нации в смысле «серого мозгового вещества»?

При таких условиях первая попавшаяся голова была необходима, хотя бы «голова напрокат», хотя бы та самая, которая сожрала природную русскую голову.

Это признают ныне все. И коммунисты, и не коммунисты согласно говорят о том, что вследствие революции образовались «пустоты». Эти пустоты заполнили новые элементы. Какие?

Евреи. Не только евреи, но очень много евреев.

* * *

После вышеизложенного, я думаю, я вправе сказать, что лозунг «смерть буржуям» обозначал в действительности «руби русскую голову»; а осуществление его было «Русским Погромом», ничем не отличающимся of погромов еврейских, ибо это было «массовое истребление жизней и имущества».

Нет, скажут, еврейские погромы это совсем другое. Это когда врываются толпы людей и убивают, и грабят — «почем зря». Русских же истребляли чрезвычайки, то есть тут был какой-то выбор, какое-то подобие судилища…

Но так рассуждают люди, которые не умеют отличать форму от существа. Форма, действительно, другая… Но сущность?

Во-первых, определим «размеры бедствия». По этому поводу точных исчислений нет и, пока что, нельзя их представить. Но «на глаз», принимая во внимание все попытки исчисления, которые делались, число евреев, погибших от русских рук во время погромов, (русскими я считаю и петлюровцев, а эти последние, как известно, наиболее потрудились в погромном направлении), несоизмеримо меньше, чем число русских, погибших от еврейских рук в чрезвычайках, при карательных экспедициях и других массовых расправах, вроде крымской, а также во время голода, который был усовершенствованной гильотиной, сконструированной по чертежам еврея Карла Маркса.

Ответственность евреев

Слышу вопль возмущения. Почему вы говорите, что все эти русские погибли от еврейских рук? Разве в чрезвычайках были одни евреи?

В чрезвычайках было очень много евреев, но вовсе не все евреи, не только евреи. И не по этой причине я говорю, что русские гибли от еврейских рук. Я утверждаю это потому, что русские гибли жертвами коммунистической партии, а коммунистической партией руководили евреи. И, следовательно, кровь этих бесчисленных русских — на евреях; не на еврействе, для такого утверждения у меня нет данных, но — на евреях.

Я хочу, чтобы меня поняли. Я не говорю, что еврейство, в лице своих явных или тайных народных представителей, или в лице своего явного или тайного правительства, где-то когда-то вынесло приговор «уничтожить голову русской нации» и совершило сие при помощи коммунистической партии. Для этого утверждения у меня нет данных. Но я утверждаю, что коммунистической партией, которая сим делом занималась, руководили евреи, кои в нее, партию, вошли в большом количестве и ею овладели. Поэтому в крови русской повинны евреи-коммунисты.

* * *

Будем же справедливы хоть раз в жизни. Возьмем для сравнительного примера противоположный лагерь, тот лагерь, который боролся с коммунистической партией, то есть Добровольческую Армию. Все, что она совершила хорошего или дурного, справедливо возлагают на ответственность русских офицеров. Почему? Разве в этой армии не было других элементов? Разве не было, например, «дикой дивизии», которая достаточно попировала в соответствии с нравами и темпераментом, заключающимися в ее наименовании? Но никто не винит сих детей природы. Винят или хвалят русское офицерство, ибо ему принадлежало руководство. Командиру — первая чарка и первая палка. И почему-то русское офицерство имеет мужество не отрекаться от своей роли: «да, это мы, русские офицеры, были спинным хребтом (выражение Деникина) Добровольческой Армии; что сделано хорошего — это мы вдохновили; что сделано плохого — это мы не доглядели». И не прячутся офицеры за то, что 60 процентов Добровольческой Армии состояло из казачества. Признают этот факт, но все же ответственности с себя не снимают, потому что «руководство было — наше».

Не прячутся и за другой факт. Надо ведь и о нижеследующем подумать: разве все русское офицерство было в рядах Белых? Разве мало его было в рядах Красной Армии? Одних офицеров генерального штаба чуть ли не половина осталась у большевиков. А сколько там было рядового офицерства, никто не знает, но много. Однако никому не приходит в голову говорить, что коммунистической партией руководили офицеры; и, наоборот, все говорят уверенно, что Белое движение велось офицерством. Почему? Да потому, что в Красном стане русское офицерство было на роли «быдла», а в Белом — оно было «первенствующим сословием».

Вот, точно таким первенствующим сословием были евреи в Красном стане. Не все евреи, конечно; были евреи, которые открыто примыкали к Белому лагерю, как были офицеры, вроде Брусилова и др., которые открыто пришпилили себя к большевикам. Но таких евреев было немного. Было много евреев, которые «безвестно», втихомолку, работали против большевиков. Но не эти «безгласные» определяют физиономию, характер движения. Те, которые заняли командные высоты, те навешивают свой отпечаток на массу, которую они ведут. И что бы ни говорили, как бы ни старались доказать противоположное, — сей приговор вынесен: Белым движением руководили офицеры; Красным — евреи.

Но позвольте, скажут, это в огороде бузина, а в Киеве… французское с нижегородским. Почему вы в одном случае выставляете признак профессиональный, а в другом — национальный? С одной стороны — офицеры, а с другой — евреи!

Это не я делаю такую путаницу, а — жизнь. Я не виноват, что так бывает. Почему поляки (признак национальный) сражались с казаками (признак профессионально-бытовой)? Почему эти же казаки (признак профессионально-бытовой) вечно дрались с турками и татарами (признак национальный)? Почему крестоносцы (признак религиозный) дрались с сарацинами (признак племенной)? Так бывает в жизни, которая не занимается систематикой, а крестит по наиболее выдающемуся признаку.

Но если угодно держаться только одного национального признака, то и это легко. Красное движение руководилось евреями, Белое — русскими. Красное имело задачей съесть русскую голову. Белое — русскую голову сохранить. При этом руководители Красного стана воспользовались физической силой русского же народа, внушив ему «классовую ненависть» к своей же собственной голове — по рецепту Карла Маркса. Пример вовсе не такой редкий; во время некоторых психических болезней сумасшедшие часто разбивают свою собственную голову об стену. Руководители Белого движения воспользовались силами казачества, которое раньше остальной русской массы «очухалось» от привитого социального яда. Возможности сторон оказались неравными: у евреев-руководителей воля была сильнее; и резервуар физической мощи из обалдевшего русского народа — больше.

Ищут вскрыть причины и свойства нарастающего советского антисемитизма. Но ведь это ясно, как день: русский народ, как и всякий народ, задним умом крепок. Сняв самому себе голову, он теперь бесится, что сие совершил. При этом он мало склонен винить свою собственную глупость. Ему невдомек, что «жиды» виноваты только в том, что они его, народ, натравили на самого себя. Ежели русскую голову этот народ сам себе «оттяпал», то «жиды», пожалуй, даже услугу оказали, что собственную свою еврейскую голову ему на время приставили: совсем без головы еще хуже было бы!

Но искать «вдумчивости» у народных движений это все равно, что ожидать от океана, чтобы он в часы прилива обходил замешкавшихся на пляже маленьких детей. Давно ли русский народ почитал сих «жидов» за приемных своих отцов и под руководством их резал отцов родных? А теперь эти родители и руководители, эти «благоприобретенные батьки» вдруг превратились в лютых врагов; и хотят их вырезать точно так же, как недавно резали отцов единокровных.

Все сие есть суета сует и всяческая бездонная человеческая глупость. «Панедэлнык, вторнык, среда — рэзал; четвэрг, пятныца опять рэзал; суббога, васкрэсенье — много рэзал; завсыгда, всыгда рэзал; ныкогда нэ отдыхал; скюшно!»

Скюшно! Скучно это тупоумное решение вопроса: сегодня ты — меня, завтра я — тебя; послезавтра опять ты — меня… Кончится ли эта дубомордая резня, наконец?!

Чтобы ее, резню, кончить, нужно взаимное согласие и взаимные чрезвычайные усилия. Нужно понять, что положение крайне сложное. Нужно понять, что еврейско-русская борьба будет; что, если не случится чуда, ее нельзя избежать. И вместе с тем надо понять, что, ведя эту борьбу или участвуя в ней, надо иметь силу воли отказываться от некоторых приемов. Нужно скотообразное бодание (с переменным успехом) превратить в длящийся «поединок». Оный вести надо по известным правилам, вроде бокса. Боксеры тузят друг друга всласть, но не позволяют себе запрещенных ударов.

«Прежде всего», — завопят евреи, — «надо, чтобы вы не устраивали погромов».

Пусть так; я согласен, что мы не должны устраивать погромов. Но почему «прежде всего»? Погромы не бывают без причин. А в ряду причин есть и такие, «которые, о друг Горацио, и не снились нашим мудрецам».

Мардохеевщина

Погромы есть массовое истребление жизней или имущества. Первый известный в истории типичный погром, то есть массовое истребление жизней, устроили сами евреи. Мало того, они до сих пор ежегодно празднуют это кровавое деяние. Не в этом ли лежит причина, почему в настоящую эпоху из европейских народов, кажется, только одни евреи подвержены сему бедствию?

Есть мистика в жизни народов. Именно погром является национальным праздником у данного народа, и именно погромы время от времени падают на этот народ, как бы для того, чтобы ему напомнить: немножко странно, всячески понося так называемую Варфоломеевскую ночь, имевшую место в конце XVI века, одновременно с сим, en plein XX-eme siecle, [30] ежегодно праздновать Мардохеевы Дни.

Одно из двух: или погром есть деяние отвратительное, — в таком случае нельзя его праздновать; или же, если его празднуют, то нельзя осуждать другие народы, которые прибегают к погромам «при аналогичных обстоятельствах».

Чтобы мои слова не показались голословными, я приведу выдержку из Библии для тех, кто забыл ее нелицеприятный текст.

КНИГА ЭСФИРЬ, Глава 9-я.

В двенадцатый месяц, то есть в месяц Адар, в тринадцатый день его, в который пришло время воздействовать повелению царя и указу его (в тот день, когда надеялись враги иудеев взять власть над ними, а вышло наоборот, что сами иудеи взяли власть над неприятелями).

Собрались иудеи в городах своих, по всем областям царя Артаксеркса, чтобы наложить руку на зложелателей своих; и никто не мог устоять перед лицом их, потому что страх перед ними наполнял все народы.

И все князья в областях, и сатрапы, и областеначальники, и исполнители дел царских чествовали иудеев; потому что напал на них страх перед Мардохеем.

Потому что велик был Мардохей в доме у царя, и слава о нем ходила по всем областям, так как этот человек, Мардохей, поднимался все выше и выше.

И избивали иудеи всех врагов своих, убивая мечом, умерщвляя и истребляя, и поступали с неприятелями своими по своей воле.

В Сузах, городе престольном, умертвили иудеи и погубили 500 человек;

И Паршандафу, и Далфона, и Асфану,

И Порафу, и Адарию, и Аридаху,

И Пармашфу, и Арисая, и Аридая, и Ваиезафу, —

Десятерых сыновей Амана, сына Амадаха, врага иудеев, умертвили они, а на грабеж не простерли руки своей.

В тот же день пришел счет умерщвленных в Сузах, городе престольном, царю;

И сказал царь Эсфири, царице: «В Сузах, городе престольном, умертвили иудеи и убили 500 человек и десятерых сыновей Амана; а в прочих областях что они сделали? Какое желание твое? И будет удовлетворено тебе; и какая еще просьба твоя? Она будет исполнена».

И сказала Эсфирь: «Если царю будет благоугодно, то пусть позволено будет и завтра иудеям, которые в Сузах, делать то же, что сегодня, и десятерых сыновей Амановых пусть бы повесили на дереве».

И сказал царь: «Сделать так». И дан на это указ в Сузах, и десятерых сыновей Амана повесили.

И собрались иудеи, которые в Сузах, также и в 14-й день месяца Адара и умертвили в Сузах 300 человек, а на грабеж не простерли руки своей.

И прочие иудеи, которые в областях царевых, со брались, чтобы стать на защиту жизни своей и быть покойными от врагов своих, и умертвили из неприятелей своих 75 тысяч, а на грабеж не простерли руки своей.

Это было в тринадцатый день месяца Адара; а в четырнадцатый день был покой, и сделали его днем пиршества и веселия.

И описал Мардохей эти происшествия, и послал письма ко всем иудеям, которые в областях царя Артаксеркса, к близким и к дальним.

Чтобы они постановили для себя четырнадцатый день месяца Адара и пятнадцатый день его во всяком году праздновать.

Как такие дни, в которые успокоились евреи от врагов своих, и как такой месяц, который превратил у них печаль в радость и сетование в день праздничный, чтобы сделали их днями пиршества и веселия и посылания подарков друг другу и подаяния бедным.

Постановили иудеи и приняли на себя и на детей своих и на всех присоединяющихся к ним неотменно праздновать сии два дня, по предписанному о них и в свое для них время, всякий год.

И дни эти должны быть памятны и празднованы во все роды, во всяком племени, во всякой области и во всяком городе; и эти дни Пурим не должны отменяться у иудеев, и память о них не должна исчезнуть у детей их.

Так говорит Библия. Евреи, как известно, свято чтут повеление кровожадной Эсфири и мстительного Мардохея, который только «покушение амановцев», партии антисемитов при дворе царя Артаксеркса, покарал казнью 75 тысяч человек. Каждый год празднуется Пурим 14-го Адара и подновляется кровавая память об неистовствах адаристов (называю их так по аналогии с декабристами, которые тоже 14-го числа предполагали устроить свою резню). И это массовое уничтожение людей, этот настоящий погром персов, а также других народностей (причем были вырезаны, как чувствуется из текста Библии, влиятельные лица в каждой области и городе, уничтожена интеллигенция того времени — вероятно, по спискам, давно заготовленным) считается деянием героическим и священным.

Пусть религиозные евреи, празднующие Пурим, не представляют себе реально, что они празднуют; не сознают, что их ежегодный пир происходит на столах, кои подпирают человеческие кости, на скатертях, залитых человеческой кровью. Но те еврейские писатели и журналисты, кои вопят об ужасах современных погромов, неужели они не чувствуют потребности хотя бы иногда «на себя оборотиться»? Тонкие вдумчивые психологи, неужели они не понимают, что «кое-что» оседает и в еврейских душах, и в окружающем евреев мире вследствие тысячелетнего празднования массовых убийств? Их глорификация, воспоминание о прошлых кровавых расправах, не переплетается ли под злую руку (а у кого не бывает злых минут!) с модернизированными планами так же расправиться с современными врагами еврейства? А это кровавое желание, не родит ли оно опасных клубков злобы, которые теософы называют «мысленными эменталями»? По их, теософов, мнению, такие клубки чувств имеют некое собственное существование; могут действовать в самых различных направлениях, и очень часто обрушиваются на головы именно тех, кто упорной и страстной ненавистью их создал. И не в этом ли причина погромов, которые преследуют именно евреев в течение тысячелетий? Ведь мы знаем, что уже в XI веке (если не ошибаюсь), как о сем повествует летопись, разыгрался в Киеве еврейский погром. Самая мысль — «громить», и именно евреев, откуда она взялась в Киеве? Причины недовольства против евреев, конечно, какие-то были; но способ мести и расправы в виде погрома, кто его подсказал? Он мог прийти из других стран, от других народов. Но, если это так, то откуда взяли его другие народы?

Я думаю, что все это, то есть, что погромы неотступно сопровождают евреев, не случайность. Я думаю, что они сами родят их. Злобная, страстная мысль о массовых кровавых расправах со своими врагами, неумирающим огнем трепещет над головой евреев. И эта мысль время от времени перекидывается в душу окружающей среды; заражает толщу людей, вокруг евреев живущих; и бросает этих людей… на евреев. Мечтая о погромах, евреи магнетическим образом на себя их притягивают. А что евреи о погромах мечтают (не в отношении себя, конечно, а в отношении своих врагов) — это весьма убедительно показали события русской революции. Когда евреи руками коммунистической партии захватили власть в России, они расправились «со своими врагами» с такой жестокостью, с такой ненасытной жаждой крови, что подобная расправа не могла бы иметь места, если бы эти упивавшиеся убийствами и всяческими насилиями люди не получили бы долговременной психической тренировки. Душа, которая не воспитала бы себя на этих мрачных картинах ужаснейших расправ с беззащитными людьми (тысячами тысяч людей), просто не могла бы вместить сего. Упражняться в злобе надо было годы, чтобы оказаться такими дьяволами, какими оказались евреи в роли коммунистов.

Но, разумеется, надо принять в соображение и следующее обстоятельство. В странах, где люди настолько выросли, что мысли об ужасных (времен царя Артаксеркса) массовых убийствах не находят отзвука в окружающей среде, концентрированная еврейская злоба отскакивает от живущих бок о бок с евреями народов. Там поэтому погромов не бывает. Психика англичанина, немца, француза в некоторых отношениях гораздо более установилась: дикость изжита. Но в России евреи живут в среде, которая сама еще находится во власти неугашенных неистовых страстей; в России (вследствие большой «дальности кровей» и других причин) идут по всем направлениям непрерывные потоки взаимного злобствования. Поэтому в России насыщенная сгущенной ненавистью еврейская коллективная мысль без сопротивления оседлывает массы. В России людей легко бросить друг на друга, как это и было сделано в революции. Но можно бросить и на самого себя. Когда поджигатель подсовывает огонь под стреху, он находится во власти ветра: повернет ветер неожиданно, и огонь бросится на собственное жилище того, кто пустил красного петуха.

Неожиданно! Да, для людей, в злобе своей плохо соображающих, это бывает неожиданно. Но люди, сколько-нибудь способные думать, знают, что возвращается ветер на круги своя… И таким людям было слишком ясно, что в России лозунг «смерть буржуям» непременно по истечении положенных сроков превратится в грозное улюлюканье — «бей жидов».

«Помните, что всякая революция в России в конце концов пройдет по еврейским трупам», — твердил «Киевлянин» еще в 1905 году.

Кровавый навет

Погромы иногда были тесно связаны с так называемым «кровавым наветом», то есть обвинением евреев в употреблении человеческой крови с ритуальными целями. Я лично думаю, что кровавый навет есть не что иное, как способ мести евреям. Причины, вызывающие злобу против евреев, могут быть разнообразны, но все в конце концов сводятся к одной: евреи суть сильная нация, очень бесцеремонно проталкивающаяся «наверх» в каждой стране; по этой причине другие нации так или иначе евреев «осаживают» книзу; в этом альфа и омега политического антисемитизма. Один из приемов этого осаживания есть распространение об евреях таких слухов или фактов, которые способны возбуждать отвращение и ненависть к ним, к евреям, со всеми вытекающими из сего последствиями. Все это так. Но спрашивается: откуда взялся именно этот прием, то есть мысль обвинять евреев в употреблении христианской крови?

Есть целая литература, утверждающая, что такие факты действительно были. Есть не меньшая литература, опровергающая сии заявления. Вдаваться в эти дебри я не могу, ибо, чтобы добросовестно все это изучить, жизни моей не хватит. Подходить же к сему делу с кондачка я не хочу. Поэтому я просто опускаю вопрос, было ли это когда-нибудь или не было.

И это даже не так важно. Во всяком случае, такие вещи, если бы они и были, могут быть только единичными, редкими. Но мало ли какие преступления совершаются всякими народами? Мы знаем, что в XX веке, то в той, то в другой столице, время от времени обнаруживают колбасы… изготовленные из убитых для сего молодых девушек. Чем это лучше еврейских ритуальных убийств, если они и совершались? Однако никому в голову не приходит использовать сии деяния для того, чтобы вести агитацию против того или иного народа.

Кровавый же навет, по-видимому, — специальное агитационное средство. И так было в течение веков, ибо это обвинение идет от незапамятных времен и всегда сопровождалось неистовым треском и шумом. Откуда сие?

Думается мне, что и здесь не обошлось дело без поговорки: «не рой другому яму, сам попадешь…»

* * *

Первые христиане были евреи. Остальное еврейство относилось к христианам как к еврейской секте. Так же к ним относился окружающий мир. Евреи-нехристиане не удовольствовались тем, что распяли Христа; они воздвигли гонение и на Его последователей. При этом, как и во времена Пилата, они прибегали к содействию «законных властей», то есть римских сановников. Перед Пилатом Христа пробовали обвинить в том, что Он, называя себя «Царем Иудейским», восстает против римского Кесаря. Но Пилат не поверил, признал Христа невиновным и всячески старался спасти Спасителя. Но спасти не мог, ибо иудеи пользовались известной автономией. Не нарушая сей автономии, Пилат не мог отказать им в их непременном желании казнить Назареянина, осужденного Синедрионом.

Но другие римские сановники оказались, по-видимому, не столь проницательными, как Пилат. Мне представляется, что евреи, продолжая свою антихристианскую интригу уже в Риме, действовали приблизительно так.

Правоверные евреи явились к римским властям с заявлением: среди них, евреев, появилась, мол, секта, столь отвратительная и ужасная, что они не могут ее больше покрывать и просят римские власти принять соответствующие меры. На вопрос римского вельможи, принимавшего депутацию, что же такого ужасного делают эти люди, то есть христиане, обвинители отвечали: «они едят человеческое мясо и пьют человеческую кровь». Римлянин, конечно, потребовал доказательств. Обвинители христиан в ответ на это предложили провести римских чиновников на религиозные собрания христиан: «вы сами услышите». И, действительно, настроенные предварительными рассказами, римские сыщики — услышали. Что? Да то самое, что мы слышим ныне во время всякой литургии; чин ее тогда, надо думать, уже сложился в основных чертах. Услышали слова, которым мы внимаем с благоговением: «Примите, ядите, сие есть тело… Пиите от нее вси, сия есть кровь…» Услышав это, сыщики ужаснулись и донесли, что евреи сказали правду; что «там» действительно пьют кровь и едят человеческое мясо. Римские власти пришли в негодование; христиане были объявлены ужаснейшими преступниками; их стали терзать в цирках дикими зверьми.

Таким образом, как мне кажется, в первый раз обвинение в том, что евреи (евреи — христиане) пьют человеческую кровь, было создано евреями же (нехристианами). Евреи сами инсценировали свой первый ритуальный процесс. Правда, он был направлен против «еврейских врагов», то есть христиан, но с течением времени сия стрела обратилась вспять. И даже из стрелы сделалась неким неловким бумерангом. Сей бумеранг хотя и достиг первоначальной цели, то есть бросил на песок арен тысячи невинных людей, но затем метнулся обратно, как и полагается бумерангу; и вот, в течение веков колотит «дикаря», в своем религиозном изуверстве сей снаряд запустившего. Так и свершилось по слову безумцев, вопивших: «Кровь Его на нас и на детях наших».

Altera pars [31]

Но мы, другая сторона, должны помнить, что мы подчинены тем же законам, как и евреи. Глупо признавать мистику только для других. Если еврейская злоба, которая не могла утешиться и до наших дней (что видно из деяний евреев во время революции), роковым образом обрушивается на их же головы, то абсолютно то же самое было и будет с нами.

Многое ясно уже и сейчас. Разве сейчас мы не влачим ту же судьбу, которую имели евреи в течение тысячелетий? Разве мы не находимся сейчас «в рассеянии»? Самое слово это взято нами из еврейской практики. Разве сейчас мы не испытываем те же самые «ограничения в правах», которые раньше применяли к евреям? Разве наши «визные муки» не напоминают до поразительности стеснений, которые были испробованы евреями по причине «черты оседлости»? Разве нансеновские паспорта, которые являются своего рода волчьим билетом, заграждающим путь, не напоминают надпись «иудейского вероисповедания», которую мы делали на еврейских паспортах, запирая этим для евреев многие двери? Разве (не будучи в состоянии пробиться, из-за особого положения нашего, на службу государственную или к некоторым профессиям) мы не занимаемся всякого рода «гешефтами» (комиссионерство и прочее в этом роде)? Разве, не имея «права практики», мы не пользуемся по еврейскому образцу «подставными лицами»? Разве мы не приобретаем постепенно привычки «обходить» неудобные для нас законы точь-в-точь, как это делали у нас евреи, и за что мы их ругали? И разве с каждым днем мы не приобретаем ту настойчивость и бесцеремонность, которые так нас раздражали в евреях и которые мы называли «наглостью» и «нахальством»?

Конечно, нам еще далеко до той степени «жизненной силы», которая характерна для евреев. Мы все еще и перед лицом несчастья грызем друг друга, чего евреи больше не делают. Значит, понадобятся еще какие-то времена и сроки, чтобы нас от сего отучить. Но все же мы оказались «способными учениками». И в качестве таковых мы, может быть, сообразим, что наша собственная злоба точно так же пала и падет на наши головы, как падает еврейская на голову сего народа — «по принадлежности».

И, должно быть, сей злобы немало было у нас, если могли произойти события, которые произошли.

Да, конечно, евреи были «спинным хребтом», «мозгом» российской коммунистической партии. Но тело ее из кого состояло?

Никогда евреям не удалось бы соткать сие чудовище, которое поразило мир под именем «большевизма», если бы их сосредоточенная ненависть не нашла сколько угодно «злобствующего материала» в окружающей среде. В русском народе оказались огромные запасы злости и всякие скверны. Они дремали под спудом, но они были. «Грабь награбленное» потому имело такой оглушительный успех, потому превратилось в такой мощный таран, — что бандитизм, «воризм» сидит где-то совсем близко под шкурой русских. Это мы могли наблюдать и в Белом стане. Очень уж легко смотрели некоторые воины, боровшиеся за всяческие попранные права, — на право собственности.

«Смерть буржуям» потому так удалась в России, что запах крови пьянит, увы, слишком многих русских; и сатанеют они, как звери. Великое число садистов ходило между нами в мундирах и пиджаках, а мы-то этого и не подозревали.

Чудовище с монгольской рожей, пораженное «французской болезнью»; думающая гильотина — по выражению Струве; словом, Владимир Ильич Ульянов-Ленин, психопат-убийца, появился ведь из русских недр! Почтенные личности из теоретических социалистов, совсем не кровожадные и просто очень добродушные, сидели ведь еще не так давно с этим выродком за одним столом; и не подозревали, что рядом с ними сатана — кабан, который с превеликим удовольствием, причмокивая, сожрет миллионы человеческих жизней.

«Заслуга» евреев состояла в том, что они, выдрессированные вековой ненавистью, хорошо «знали в лицо» своих «врагов»; знали так же хорошо во времена Артаксеркса, как и в XX веке; что, прекрасно организованные, они собрались в одну фалангу, притянув под свою команду океан русской злости. Этой русской злости, в сущности беспредметной, разлитой, как некая бесконтурная жидкость, они придали определенные формы. Они заключили ее в бутылку, как и полагается заключать злых джиннов; и открывали бутылку только тогда, когда к горлышку приставляли очередную жертву, то есть очередного «врага»: помещиков, офицеров, попов, купцов, чиновников, полицейских, интеллигентов всякого рода профессий и званий… Но сказано: «не выпускай джиннов из бутылки». Злые духи в конце концов вырвутся из-под власти тех, кто ими пользуется для своих ужасных целей, и набросятся на своих теперешних господ. И будут их топить в морях крови.

Некоторые из нас этому радуются заранее. Сие безумно Если есть какая-нибудь заслуга евреев, то именно в том, что они заключили русскую злобу в некий сосуд. Ужасно то, что они ее постоянно приоткрывают и натравливают, на кого им надо; но не то, что Злость в заключении.

Нам не надо мечтать о том, чтобы сия злоба вырвалась. Она, правда, сожрет нынешних владык, и будет глотать кровь, как Левиафан. Напившись, успокоится на некоторое время. Но…

Но через некоторое время дракон снова проснется. Привыкнув к вкусу крови, он потребует ее опять. Так тигр, поев человеческого мяса, иного не хочет Дракон потребует человеческой крови, и ее ему дадут.

Погром — «сильно действующее средство». Он принес некогда адаристам победу и потому стал во веки веков праздноваться евреями. Но… но во веки веков же сами евреи оказались «погромоподверженными».

Нечто подобное, только шиворот-навыворот, произошло и в России. Правда, в 1905 году не было ни Амана, ни Эсфири, ни Мардохея. И не было 75 тысяч умерщвленных: русский народ оказался скромнее.

Но было вот что. Так называемое освободительное движение имело целью (мало кем тогда сознаваемой) то, что осуществилось двенадцать лет спустя, то есть торжество евреев на трупе России. Это движение может быть приравнено к интриге Амана, с той только разницей, что Аман, наоборот, хотел истребить еврейство. Но случилось так, что «день сетования» для русских превратился в «день пиршества». В те самые дни, когда назначена была гибель России (всеобщая политическая забастовка в октябре 1905 года), русские «истребили врагов своих»; и Россия устояла. Правда, для этого не пришлось истреблять «75 тысяч евреев»: число жертв было сравнительно незначительно. Однако погром разыгрался во всей форме со всеми его для евреев ужасами.

Но прошло двенадцать лет; солнечные пятна опять вызвали в людях сильнейшее возбуждение; опять взмыли революционные волны в России. И на этот раз отомстилась еврейская кровь. Россия была свалена; и миллионы русских заплатили за погромы 1905 года.

Имеющие уши, да слышат. Кровь родит кровь. Не построится будущая Россия на еврейских погромах, как не построится еврейское благосостояние на русской крови.

И если ныне падение большевиков (го есть падение коммунистической партии, то есть падение еврейского владычества в России) будет сопровождаться ненужными и отвратительными жестокостями, в стиле эсфиромардохейском, то это будет обозначать: через некоторое время едва вставшую от одра тяжкой болезни Россию подстережет новая революция. Мало того: революция «привяжется» к России на столетия, как погромы пришпилились на века к евреям. Ибо революция есть резонанс погромов, как погромы есть отзвук революции.

«Смерть буржуям — бей жидов» есть формула двучленная, неразделимая, но легко переставляемая: если начнут с «буржуев», то кончат «жидами»; если начнут с «жидов», кончат «буржуями». Ибо это решительно то же самое по существу: то и другое есть массовое истребление людей по какому-нибудь признаку. Вот Ирод, например, приказал убить всех младенцев мужского пола. Разные можно придумать «признаки»; ибо личина, в которую одевается Сатана, весьма прихотлива и разнообразна. Но для России (на ближайший отрезок ее существования) еврейские погромы и социальная революция — это та «пара противоположностей», которая на самом деле едина, как едино раздвоенное дьявольское копыто.

Борьба классов

Мораль из всего этого такова.

Борьба между евреями и русскими неизбежна и будет. Но если в национальных делах мы не хотим впасть в то же кровавое идиотство, в кои влез по уши Карл Маркс в плоскости социальной, то мы не дадим себя обмануть деревьям, не позволим себе из-за деревьев не видеть леса.

Борьба не исчерпывает отношений социальных классов. Классовая борьба — только альфа; омегой же является их сотрудничество. Подобно этому — и борющиеся нации: хотя они и борются между собою, но нужны друг другу.

Этот закон пронизывает весь мир: рядом с «борьбой за существование» (явление бесспорное, но его иные мрачные верхогляды раздули до совершенно несообразной пропорции), — есть закон симбиоза, то есть сожития.

Вы приходите в лавку и начинаете неистово торговаться с купцом. Между вами, продавцом и покупателем, идет ожесточенная борьба; это естественно, потому что в данную минуту, то есть до установки цены, ваши интересы противоположны. Но вам в голову не придет во имя этой борьбы (которая несомненно налицо) разбить, например, голову лавочнику. Ваша борьба происходит в известных формах и не может выйти из известных рамок. Почему?

Да вот почему. Хотя вы боретесь с лавочником и иногда даже страшно на него негодуете и злитесь, но вы понимаете, что сей лавочник (ваш враг!) вместе с тем ваш лучший друг. Да, он ваш благодетель. И если вы этого не понимаете, то поймете позже; как поняли все те русские, которые уже испытали прелести исчезновения лавочников. Ибо исчезновение лавочников обозначает голод и всяческие лишения. По этой именно причине вы не будете доводить вашей классовой борьбы до истребления «лавочников», как советуют недоучки-самоучки, последователи Карла Маркса; а будете вести свою линию в известных пределах. Поторговавшись, купите; или, если слишком дорого, накажете купца — уйдете, не купивши. Если он действительно заломил несообразно с обстоятельствами, то так же его накажут и другие покупатели; и купец должен понизить цену. Ибо и он, хотя борется с вами (чтобы дороже продать), но ни в коем случае не схватит вас за горло, — душить: если бы купцы убивали покупателей, то никто бы не покупал, и «лавочник» подох бы с голоду на своем товаре.

У марксистов, конечно, все наоборот. Они, кривые на правый глаз, видят все только левым. То есть они видят только борьбу классов, не понимая, что рядом с этой борьбой идет тесное сотрудничество классов. Не понимают, что именно это сотрудничество и есть сущность классовых отношений; а борьба есть только обстоятельство сопровождающее; такое же сопровождающее обстоятельство, как тень при свете. Не бывает тени без света. Эти же люди (марксисты) утверждают, что может быть тень без света. Естественно, что при таком противоестественном настроении они впадают в мракобесие и требуют, чтобы все резали друг друга непрерывно и всегда, ибо это и есть открытый ими закон мироздания.

* * *

Классы нужны друг другу; они работают друг для друга, и в этом их назначение. Рабочий так же нужен предпринимателю, как предприниматель рабочему. А если постоянно и везде при осуществлении этой всем одинаково нужной взаимной работы совершаются кажущиеся несправедливости, то это происходит по несовершенству человеческому, а потому сие не несправедливо, а весьма заслуженно.

Предприниматель часто получает «лишнее». Можно бы дать ему меньше, принимая даже во внимание все особые условия его работы, иной, чем работа «рабочего». Но почему это «лишнее» имеет место?

А вот почему. Потому что, когда рабочие пробуют обходиться без предпринимателя, то ничего у них пока что не выходит. Не выходит потому, что их моральный и умственный уровень не дорос еще до нужной черты. И это очень ясно показал пример России, где предпринимателя и помещика уничтожили в «рабоче-крестьянской» республике, а рабочие и крестьяне стали жить гораздо хуже, чем раньше в Империи «буржуев». Когда последних перерезали, то «вдруг» поняли: люди, способные вести дела, редки и ценны; и поэтому-то им, как ни вертись, а приходится платить «лишнее»…

Если этого лишнего не платить, то они (люди, способные вести дела) так или иначе «уходят». Тогда рабочие остаются в совершенно «безвыходном» положении.

Когда рабочие будут такими, что любого из них поставь на предпринимательский пост и он «справится», и не запьет, и не раскрадет кассу, и не убежит с любовницей, тогда надобность в предпринимателях, получающих большие деньги, прекратится. Тогда они будут получать столько же, как и рядовой рабочий. Но пока что «разные Форды» будут загребать миллионы; ибо платить эти миллионы все же дешевле для рабочих (а также для потребителей), чем поставить у руля промышленности людей, которые ее разорят, оставят население без товара, а рабочих без хлеба.

Борьба наций

Марксистская теория ставит мир вверх ногами, утверждая, что есть только борьба классов, и не замечая взаимного сотрудничества классов, каковое есть сущность и причина их существования. Те национальные теории, которые полагают, что борьба наций есть альфа и омега «национальной» жизни, совершают ту же грубую ошибку.

Нации борются в двоякого рода «формах». Есть формы, так сказать, «законные». Один из видов этой борьбы есть экономическое состязание наций. Экономическая борьба наций есть некоторого рода непрерывное «примеривание»; постоянное «пробование», а нельзя ли просунуть свой товар и что для этого надо. «Психическая борьба» наций тоже протекает в этого рода условиях. Один из ее видов — политическая борьба. Тут тоже люди как бы меряют, подсчитывают свои силы, и находят какое-то решение, не доводя до смертоубийства. Взять хотя бы самую ожесточенную избирательную борьбу. Кричат, вопят, суетятся, поносят; ругаются и угрожают друг другу точь-в-точь, как на восточном базаре; а в конце концов, после всей этой суматохи, что делают? Подсчитывают записки, и кто получил записок больше, тот и объявляется победителем. Ему предоставляется право распоряжаться на несколько лет; и оставшиеся в меньшинстве покоряются.

Это есть, так сказать, естественная «борьба наций» внутри государства, аналогичная той упорной, но бескровной борьбе, которую мы все ежедневно ведем на классовом фронте и на всяких иных фронтах. Покупатель борется с торговцем; рабочий — с предпринимателем; селянин с горожанином; извозчик с седоком и ленивой (или слишком горячей) лошадью; и даже мать с ребенком. Весь мир наполнен этой борьбой, и ничего в ней нет трагического, — это только неизбежное трение в колесах мировой колымаги. У хорошего возницы, правда, оси тщательно смазаны, но трение все же всегда будет… пока карета едет.

Иное бывает тогда, когда из-за этих трений забывают существо дела; когда вместо того, чтобы ослабить трение, рубят сук, на котором сидят. Ослепленные бессмысленной злобой люди, вроде последователей Карла Маркса, приказывают: «убей торговца в лавке; убей предпринимателя на фабрике; убей помещика; убей попа; убей офицера; убей чиновника; убей всякого образованного человека; убейте их всех — они все буржуи, вековечные враги ваши; убейте и разграбьте достояние их; и благо вам будет и долголетни будете на земле».

То же самое бывает, когда ослепленные такого же рода бычачьей злостью иные националисты набрасываются на другие нации, проповедуя: «бей жидов; режь армян; линчуй негров».

При этом забывается, что хотя борьба наций и рас есть факт, но сотрудничество их есть факт еще более несомнительный. Самое их совместное жительство этому непременное доказательство. Ибо нет наций, которые живут и ничего не делают: все работают, а значит, вносят свою каплю меда в общую жизнь. И сколько бы ни линчевали негров в Америке, это не может зачеркнуть того обстоятельства, что негры прекрасные работники для некоторых работ и что остальные нации Америки ими очень пользуются. И сколько бы ни резали армян, они все же превосходные торговцы, которых некем заменить на Востоке.

Точно так же и наши русские евреи при известных условиях могут быть очень полезным элементом в стране, каковой элемент, не говоря о всем прочем, просто глупо «истреблять». (Да и истребить нельзя, а можно только дьявольски озлобить.) Это не значит, что надо перед евреями стоять на задних лапках. Нет, с их преувеличенной претензией лезть на социальные верхи без достаточного к сему основания, о чем будет сказано ниже, нужно бороться упорно, каждодневно и непреклонно. Надо помнить, что в борьбе с нацией, одаренной исключительной волей, только волю и можно ей противопоставить. Только твердая русская воля удержит евреев в должных границах. Но твердая русская воля не нуждается в погромных эксцессах; и не может их допустить, ибо времена Артаксеркса прошли. Сознательно ни один волевой и ответственный русский на эксперименты в стиле Мардохея не пойдет; допускать же «народные взрывы», смотря на них сквозь пальцы, есть признак безволия. То, что полезно, волевой человек делает сам. То же, что вредно, он не позволит делать другим.

Рамки борьбы

Словом, я хочу сказать, что еврейско-русскую борьбу (которая неизбежна, ибо евреи стремятся и будут стремиться взобраться на хребет русскому народу, а русский народ будет этому еврейскому наездничеству оказывать сопротивление) нужно ввести в известные рамки. Для этого, разумеется, необходимо le bon vouloir [32] с обеих сторон.

Первые шаги на этом пути смягчения звериной борьбы, по-моему, должны состоять в следующем:

1) Евреи отказываются делать «социальные революции» в России. Отказываются от лозунга «смерть буржуям», памятуя, что при естественном положении сей страны «элита» Российской Державы (ведущий, культурный класс) будет в подавляющем числе русская. А, следовательно, лозунг «смерть буржуям» в еврейских устах будет звучать, как «смерть образованным русским», или просто — «смерть русским». На каковое предложение естественно ожидать в ответ — «смерть евреям» или «бей жидов».

2) Русские отказываются делать еврейские погромы. Отказываются от лозунга «бей жидов», памятуя, что этими расправами русские сами себе подготовляют в недалеком будущем «социальную революцию». Ибо народ, который вообще приучен кого-то громить, очень легко натравить в любую сторону. Евреи же страшно озлобляются погромами; и кроме того, в этих испытаниях, в которых подвергаются одинаковой опасности все евреи — от миллионщика до последнего бедняка — они, евреи, мощно спаиваются в одно целое. И приобретают благо даря этой спайке новые силы. Пройдя горнило этого «погромного крещения», они с сосредоточенной яростью готовят месть; каковая им непременно удастся, ибо всегда в жизни страны возможны такие осложнения, когда легко натравить низы на верхи; в особенности, если эти низы предыдущей погромной практикой приучены время от времени кого-то резать.

Надо признавать свои вины

Слышу вопль: евреи не устраивали социальных революций! Революцию устроил сам русский народ. А в этом движении только приняло участие некоторое число евреев.

Пардон. Если мы станем на такую точку зрения, в такую позицию, то вряд ли это послужит к смягчению будущей борьбы. Ибо на это противоположная сторона ответит: «Ладно, в таком случае мы тоже не устраивали погромов; громили евреев какие-то личности, с которыми мы ничего общего не имеем, — петлюровцы, осетины и, кроме них, еще какие-то отбросы. Мы на них не можем влиять. Сами же, персонально, мы не громили, а удерживали от погромов. (Например, пишущий эти строки не только не громил, а с оружием в руках защитил не одну еврейскую семью в 1905 году.) Если евреи, все в целом, не признают себя виновными в социальной революции, то и русские, во всей совокупности, не признают себя виновными в еврейских погромах…»

Это очень легко сказать, написать, формально доказать и поставить точку. Но вопрос ни на один волос не сдвинется, при такой постановке, со своего кровавого места. Все останется по-прежнему. Какие-то евреи, с которыми другие евреи не имеют ничего общего, будут устраивать «социальные революции», то есть резню русских… В ответ на это какие-то русские, с которыми другие русские ничего общего не имеют, будут устраивать погромы, то есть резню евреев. И все это будет делаться под фарисейский лепет: «И я — не я, и лошадь — не моя».

Все сие есть трусливо-неправильно.

На самом деле все члены одной и той же нации скованы неразрывными цепями, и за всякое деяние каждого все несут коллективную ответственность. «Все за одного, один за всех».

Если мы до сих пор этого не понимали, то, может быть, здесь в эмиграции сообразили.

Русские вины

Все теперь знают, как деяния отдельных русских (а тем более русских групп) отражаются на отношении иностранцев ко всем русским вообще. Убил Коверда варшавского большевистского агента, — сейчас же польское правительство и польское общественное мнение реагировали в направлении всех русских эмигрантов. Выстрел Войцеховского подействовал в том же смысле, хотя, как известно, оба молодых человека действовали совершенно индивидуально. Но не только политические выступления; всякое уголовное деяние, совершенное русскими, влияет на оценку всех русских вообще, на «международных весах». По счастию русские эмигранты пока что не весьма «уголовничали», и потому правительства и народы в этом отношении смотрят на нас скорее «добрыми глазами». Но этот взгляд быстро изменится, если, не дай Бог, мы раскриминируемся. Здесь действует неумолимо тот злосчастный «процент», которого евреи так не взлюбили в России. Пусть только русские перейдут за нормальный процент преступности в данной стране, и сейчас же их объявят ворами, мошенниками, грабителями и проститутками. И тысяча и одна дверь захлопнется в этот день перед ними. А между тем ведь все остальные русские, не уголовные, останутся совершенно порядочными людьми. Но это не поможет: все мы связаны одной нитью, и то, что совершается в каком-нибудь звене, немедленно отражается на всей цепи. Против этого бесполезно спорить, ибо это сама истина.

Не может быть иначе. Все мы, хотим или не хотим, ежедневно подновляем эту связь. Деградировавший русский, в каком-нибудь отчаянном бистро, «гордится» перед апашем-французом русской vodka. А что, это он ее, водку, делал?! Нет, не он, и не отец его, и не дед, и не седьмая вода на киселе, и даже не знакомый какой-нибудь; ее, водку, выдумали какие-то русские, о которых «гордящийся» понятия никакого не имеет. Чего же он-то гордится? — «Вот странно! Да ведь я тоже русский, diable! [33]»

Этим все сказано: и французский апаш не оспаривает у русского его права гордиться la vodka, ибо он согласен: каждый русский имеет право гордиться тем, что сделано каким бы то ни было русским.

Это что обозначает? Это обозначает, что все русские, хотят они этого или не хотят, связаны между собою нитями невидимыми, но крепкими; ибо эти нити имеют всеобщее, мировое признание и санкцию.

Апаш гордится водкой; другие гордятся Львом Толстым, Достоевским, Павловой, Шаляпиным, Рахманиновым, Кусевицким, хором казаков гундоровцев, эссенцией Махонина, Алехиным… Гордятся те, кто ни сват, ни брат Толстому или Достоевскому; кто никогда не видел Павловой; кто имеет слуха столько, что Шаляпина не различит от Нины Кошиц; кто не казак и не гундоро-вец; кто думает, что Махонин изобрел наливку, вроде запеканки; а об Алехине полагает, что это знаменитый боксер. Гордятся, и имеют на это право. Каждый русский воспринимает так или иначе удары, которые, собственно говоря, должны бы приходиться только на долю тех русских, что творят «дурные дела»; а потому по справедливости каждый рядовой русский имеет свою долю участия в успехе тех, кто составляет «гордость нации», хотя он-то лично, как будто бы, для этого успеха ничего не сделал.

Это именно — только «как будто бы». На самом деле связь гораздо глубже, чем это кажется при поверхностном наблюдении, только иногда ее очень трудно проследить. Но попробуйте доказать, что два конца запутанного клубка, которые вы держите в руках, действительно соединены одной непрерывной нитью. Вы сами это твердо знаете, но, чтобы продемонстрировать это для всех очевидно, надо перед их глазами распутать клубок; а это часто бывает не под силу.

Нити, связывающие членов одной нации, таковы, что стоит остановиться на некоторых выхваченных из жизни примерах.

Мы знаем, что одно из бедствий, обусловивших падение русского Императорского дома, было приближение к Царской Семье Григория Распутина, личности двуликой, «святого черта», как его называл монах Иллиодор. К трону он подходил со «святостью», а вне дворца предавался всем бесам. Царь и Царица видели в нем только святость, остальные — только грязного и продажного мужика, находившегося в руках у таинственных дельцов. На этой почве произошел разлад между троном и теми, кто престолу были верно-преданы, каковое расхождение закончилось убийством любимца Монарха — монархистами.

Сии последние, равно как и все восстававшие, так или иначе, против этого своеобразного временщика, казалось, могли бы сказать: в чем, в чем, а в распутиниаде мы не повинны. Но это только так кажется на первый взгляд. На самом деле в Распутине виновны мы все — русские.

Что представлял из себя духовный облик Императрицы Александры Федоровны? Она была немецкая принцесса, принесшая из страны Канта, кроме диплома доктора философии, жадный мистицизм, требовавший пищи. Разве такое мистическое устремление плохо само по себе? Как раз наоборот: правильно направленный, он, мистицизм Царицы, мог бы дать благостные результаты.

Но что же встретила жаждущая живой и действенной веры душа юной принцессы Гессенской в «Святой Руси»? Святого черта.

Теперь допустим, что вместо Распутина, до которого докатилась неудовлетворяемая в своем мистицизме психика, Государыня получила бы в России умного духовника, честного, неподкупного, осененного действительной силой Божьей; благостного монаха, в стиле тех, которые когда-то были у нас, а может быть, есть и сейчас. Такой духовный отец, напоив душу принцессы Алисы не хамелеоновской мутью распутинщины, а из чистого источника веры, мог бы вести ее и среди бездорожья светских дел. Я не говорю, что это было бы идеальное положение; но при колеблющейся и нетвердой руке самого Монарха такой умный и хороший придворный батюшка мог бы в течение сего опасного царствования поддержать трон со стороны Царицы, как поддержал его своим преданным плечом Столыпин — со стороны Государя. Но такого «прелата», такого кардинала Ришелье, такого Филарета Романова, не нашлось в святой Руси XX века. И доктор философии, мистически настроенная принцесса из страны Грааля, очутилась в руках истинно русского хлыста.

Кто в этом виноват? Или никто, или все. Конечно, все. Все мы, русские, которые по причинам, на коих не могу останавливаться, потеряли живую веру, ограничиваясь хождением в храм по табельным дням. Эта холодность, эта оторванность жизни от религии, это небрежение русских к своим духовным, презрительно окрещенным «попами», и было истинной причиной распутинщины. Распутина вызвали из тайги мы сами; мы, не умевшие найти и продвинуть к трону священника, который был бы на высоте положения.

Или возьмем другой пример. Мы с негодованием отгораживаемся от большевиков и утверждаем, что ничего с ними общего не имеем; в деяниях их абсолютно не повинны. Но если посмотреть на дело несколько глубже, то легко прийти к выводу, что каждый русский, будь он сто тысяч раз эмигрант и антибольшевик, в известной мере связан с большевиками, то есть несет долю ответственности за их деяния.

Я не буду говорить о примерах, бросающихся в глаза. Сколько большевиков и большевичек вышло из семей весьма почтенных, как, например, Чичерин, Пятаков, Коллонтай… Что же, эти семьи совсем не ответственны за появление этих господ на свет? Если на этот вопрос трудно ответить, так возьмем дело в другом ракурсе. Какая мать не гордилась бы тем, что родила и воспитала, ну скажем, например, Линдберга? Мы видели, какой самум горячих чувств закружил миссис Линдберг, когда ее сын перелетел океан. Этого не было бы, если бы не предполагалось, что какая-то часть заслуг детей падает на родителей. Но если так, то мать, родившая и воспитавшая Ленина, тоже по справедливости должна в какой-то мере быть ответственной за дела сего сверхпалача.

Доля сей ответственности может быть самая разная в отдельных случаях. Некоторые дети вопиюще непохожи на своих родителей; другие — их вылитая копия. Вина первых за дела детей своих минимальная; вторых — максимальная. Но в общем яблоко от яблони недалеко падает. И люди одной национальности одним миром мазаны.

И право же, это так. Когда мы осуждаем и ненавидим большевиков, поскольку это касается направления их мысли (мысли, отринувшей путь естественной эволюции и вступившей на путь «планомерности», то есть жалкого человеческого произвола вне всякой связи с законами мироздания), мы правы. Они действительно нестерпимо узкие, хотя и планетарные, болваны. Мы имели счастье не заблудиться в трех соснах. Но поскольку мы их осуждаем за методы их действий, мы уже не столь безгрешны.

Большевизм — дитя азиатской бескрайности — сидит в каждом из нас, русских, в той или иной степени. В тех случаях, когда он проявляется в безоглядном транжирстве денег (преимущественно на выпивку или на женщин), сей большевизм носит название «широкой русской натуры». Французы, немцы и чехи, которые откладывают на черный день (для того, чтобы не сидеть у кого-нибудь на шее в старости, или для того, чтобы купить себе свой собственный клочок земли), исторгают у нас презрительное название — «сантимники»! Мы не понимаем, как можно «считать каждый грош».

А вот большевики не понимают, как можно считать каждую каплю крови… С их точки зрения такая гуманность — пошлое, мелкобуржуазное сантимничанье. На первый взгляд тут нет ничего общего, а по существу эти явления совершенно того же характера. Ибо и здесь и там работает одна и та же особенность, именуемая «отсутствие задерживающих центров».

Вы думаете, французу или чеху тоже не хочется покутить? И очень даже! Он и кутит… «по-меньшевистски», то есть в известных пределах. Когда же эти пределы переходятся, что-то шепчет его душе: «так не годится, так нельзя…» Это «так нельзя» есть опыт минувших тысячелетий. Старые расы прошли в свое время эпохи большевизма. В средние века в Европе едали и выпивали так, что самому «широкому» московскому купчику не угоняться за некоторыми рыцарями той эпохи. И кровь лили в свое время тоже совершенно безоглядно. Герцог Альба, святая инквизиция, террор французской революции, принимая во внимание тогдашние масштабы, могут идти вровень с нашими чекистами.

Все это прошло. Прошло, но не бесследно. Память об отдельных событиях почерпается, конечно, и из уроков истории в школах, но почерпается крайне несовершенно, односторонне и поверхностно. Есть другая память. Эта память бессознательная, но, пожалуй, гораздо более ценная. Эта бессознательная память, сделав вывод из всех событий прошлых тысячелетий, действует, как некий тайный руль; как только человек сбивается «с праведного пути», она тихонько шепчет: «так не годится, так нельзя». Если расшифровать это «так нельзя», то оно обозначает: «то, что хочешь сделать (например, пропить все деньги), уже испробовано; оченно плохо в результате вышло, а потому брось». Чем глубже и назидательнее был опыт, тем внутренний голос, или «задерживающие центры», говорят сильнее. И тем «сантимнее» становится человек: он все больше и больше приучается «мэтризировать» свои желания.

Разумеется, это не может же касаться одной только выпивки и расточительности, о которых я упоминаю потому, что такая уж слава идет о русских, что мы кутилы и моты. «Это» пронизывает всю жизнь.

Возьмем, например, политическое комбинаторство. Всякие проекты осчастливливания человечества роятся и в головах западных людей. Но пределы того, что «может себе позволить» европеец, гораздо уже. И часто это даже вовсе не потому, что данный прожектер силой своего сознательного ума видит невозможность той или иной системы. Часто ничего он не видит сознательными глазами. Но он видит иначе: когда его система подводит его к краю абима, он бросается назад. Задерживающие центры в эту минуту начинают говорить гласно: «так нельзя». И он отступает.

А большевик не отступит. И право же, мы, русские, все этим большевистским миром мазаны. Если мы, эмигранты, не пошли по марксистскому пути, то не вследствие развития у нас задерживающих центров. Мы умом поняли, что марксизм и вытекающий отсюда ленинизм — гибель. И потому мы — в противокоммунистическом лагере. Но если бы мы умственно разделили эту теорию, то, вероятно, многие из нас действовали бы по-большевистски, то есть лили бы кровь, «как воду».

Одно из завоеваний устоявшихся рас есть отвращение к кровавым гекатомбам «внутри страны». Отношение к «крови международной», то есть проливаемой в войнах, пока что иное. Отвращение к войнам вырабатывается только сейчас и на наших глазах. Но нерасположенность лить (по политическим мотивам) «братскую» кровь, то есть кровь сограждан, соплеменников, гораздо явственнее сейчас у больших западно-европейских рас, чем у русских. Слишком много этой «политической» крови Запад пролил в предыдущие века — «рука бойцов колоть устала».

Русские сравнительно мало пролили «политической крови» в прошлом, то есть до революции 1917 г. И еще не образовался этот бессознательный опыт, который сильнее всяких теорий. Во всяком случае, умиротворяющий голос его — слабее, чем вулкан противоречивых страстей, который горит в русских душах, может быть, еще и потому, что разноязычные крови борются друг с другом в русских жилах. По этим, или по другим, причинам наши «задерживающие центры» молчат или говорят слишком робко. И во всяком случае, не скоро еще придет спасительная скупость: скупость в отношении своих денег и в отношении чужой крови.

* * *

Сущность большевизма — в бескрайности; в том, что гипнотизирующее в данное время чувство, страсть, желание или идея парализуют все остальные соображения. Поэтому человек «идет до конца», то есть до стенки; а такое направление умов в политике всегда кончается тем, что «ставят к стенке». В этом смысле мы все, русские, несем свою долю ответственности за большевизм. Ибо все мы в некоторой доле большевики, все тяготеем к бескрайности, к удовлетворению наших желаний, не считаясь с расходами. Не считаясь с тем, во сколько человеческих голов это обойдется.

Действительная разница между нами, называющими себя антибольшевиками, и большевиками, открыто принявшими эту кличку, скажется только тогда, когда мы свое Белое Дело, то есть свои идеи и взгляды, будем осуществлять не по-большевистски; другими словами, когда мы станем скупы на кровь. Пока же мы, негодуя, что льется кровь «наша», вместе с тем спим и видим пролить еще столько же крови «ихней», — невидимая, но мощная связь между нами и большевиками не может быть разорвана. Пока мы думаем по-большевистски, в смысле методов расправы, мы являемся соучастниками их правления и несем за их деяния свою долю ответственности.

Вина евреев

Но если вышеизложенные соображения верны относительно русских и всякой другой нации, то почему они были бы неверны в отношении евреев?

Евреи не составляют исключения из общего закона. Все евреи связаны между собою крепкими нитями: доброе дело отдельного еврея бросает свет на все еврейство, точно так же, как преступления отдельных евреев или групп евреев кладут на все еврейство мрачную тень. Еврейская толпа, подогретая Синедрионом, в ту пору, когда казнили Иисуса Назареянина, это отчетливо понимала, когда кричала: «Кровь Его на нас и на детях наших».

Император Николай Первый однажды на одном докладе, в котором местные власти всеподданнейше доносили Государю, что таких-то и таких-то молодых поляков не следовало бы допускать к таким-то и таким-то должностям, как сыновей повстанцев, написал: «Не вменять детям вины отцов».

Как Государь, то есть высший блюститель государственного правосудия, Император был прав. Государство должно знать только индивидуальное вменение. Старший брат Ленина, студент Ульянов, покушался на убийство Императора Александра III и за это был казнен. В это время младший брат, Владимир, будущий Ленин, кончал гимназию, и кончал хорошо — ему выпадала золотая медаль. Директор гимназии (говорят, что это был отец А. Ф. Керенского) засомневался, можно ли дать медаль брату человека, казненного за покушение убить Царя? Поэтому директор гимназии запросил Петербург. Петербург, в лице министра народного просвещения, ответил: «медаль дать». И будущий Ленин был декорирован государством.

Злые языки говорят, что это была самая большая ошибка старого режима: повесили, мол, не того Ульянова.

Но такова природа государства. По крайней мере современного государства: оно отвергает прежние приемы, когда за деяние одного человека карался весь его дом с чадами и домочадцами (Андрей Курбский), а иногда и все его племя, весь народ. Отвергает вовсе не потому, чтобы связи между родственниками не было; и вовсе не потому, что близкие люди всегда безответственны за деяния, совершенные человеком. А только потому, что эта связь юридически недоказуема; она почти всегда есть, но доказать ее в «судебных условиях» почти всегда невозможно.

Мы постоянно употребляем выражение: он сделал это «под влиянием семьи», «под давлением окружающей среды», то есть товарищей, друзей, знакомых. Представим себе, что в каком-нибудь доме постоянно, с бешеной злобой, твердили о «ненавистном русском правительстве»; об его «преступлениях»; об его «кровавых преследованиях»; о том, что оно «устраивает» еврейские погромы и т. д. На эту тему беспрестанно ораторствовал отец; поддавала жару мать со свойственной женщинам безоглядной яростью; дудили, как в бубен, все старшие братья и сестры. Результат? Результат тот, что младший сын, мальчишка, переходя «от слов к делу», поступает в террористическую организацию; там получает револьвер и соответствующие наставления; и затем, в один прекрасный день, из-за угла убивает первого попавшегося городового, солдата, офицера, чиновника… В период 1905–1906 годов 20 тысяч человек были убиты и ранены таким образом. [34]

Несомненная связь всех этих «мальчишек» «с окружающей средой» — налицо. Но этих «отцов» нельзя посадить на скамью подсудимых; бранить правительство в четырех стенах своей семьи не есть уголовное деяние. Причинную связь между этими злобными речами и выстрелом мальчишки, чью душу эти речи набили политическим порохом, установить современными методами правосудия нельзя. Их нельзя даже подвести под понятие подстрекательства; ибо подстрекать, значит, подговаривать к определенному деянию; а говорить вообще слова, отравляющие душу злобой и жаждой мести, в понятие подстрекательства не входит. Да и все эти «отцы» в случае чего отрекались; ни один не имел мужества сказать: «Да, это я довел своими иеремиадами психику моего сына до такого состояния, что он схватил браунинг, пошел и убил». Все отцы предпочитали прятаться за ограду, которую предоставляло им крайне несовершенное (и по счастью оно сознает, что оно таково, и потому — так осторожно) человеческое правосудие.

Но обыкновенная, не «судебная», мысль человеческая не столь осторожна, как связанное необходимостью вынести индивидуально-справедливое решение правосудие. И потому эта мысль, даже рискуя много раз ошибиться индивидуально, тем не менее безошибочно устанавливает общую связь между массовыми явлениями. Это делается на основании смутно сознаваемой «теории больших чисел».

Когда какой-нибудь народ выбрасывает из себя целую фалангу совершенно невероятных по злобности «детей», то не может подлежать сомнению, что в общем «детская» ярость находится в причинной связи с давно конденсированной злобой отцов. Отдельные отцы могли быть кротчайшими людьми и родить чудовищ. Но когда дело касается их всех вместе, то есть целого народа, то такой аномалии быть не может. Посему в появлении на свет Божий бесчисленных кровавых извергов, поставивших материал для бесформенного русского большевизма, повинны мы все, русский народ; но в нарождении банды «милостью Вельзевула организаторов», консолидировавших русский большевизм в направлении неистовых массовых расправ, виновны все евреи, еврейский народ.

В самом деле, разве это не было так? Ведь большинство этих людей, этих евреев-коммунистов, с такой кровавой яростью работавших над испепелением русской социальной верхушки, имеют так называемый «революционный стаж». Что это обозначает? Это обозначает, что они, будучи «мальчишками», уже «работали» в 1905–1906 годах Тогда именно заложены были в них семена звериной ненависти, семена, взошедшие через десяток лет буйными нивами кровавых цветов. Кто же был сеятелем?

Сеятелями сих семян было окружающее еврейство. Кто помнит политическую еврейскую среду тех времен, тот помнит и ее тогдашнюю злобу. Все это клокотало ненавистью. К кому? К правительству и ко всему, что за этим правительством стояло или этим правительством охранялось: ко всему, что противодействовало так или иначе «освободительному», то есть революционному, движению. Ярость эта удесятерилась, когда неожиданно взыгравшая патриотическая русская волна, перешедшая в погромы революционной интеллигенции (на севере) и в еврейские погромы (на юге), нанесла Освободительному Движению удар, от которого оно уже не оправилось.

В этой атмосфере формировались молодые души будущих евреев-коммунистов, тех самых, что нынче правят Россией. Люди, которых с 1918 года режут под именем «буржуев», это прежде всего те, кто в 1905–1906 годах остановили «Освободительное движение» (а также, по мнению евреев, «устраивали» еврейские погромы). Поэтому несправедливо думать, что современные евреи-коммунисты явились, как Венера, из пены морской. Нет, они суть ужасное дитя массовой еврейской злобы, охватившей значительную часть русского еврейства в 1905–1906 годах.

Справедлива ли была эта злоба? Злоба всегда несправедлива, но оттенки сей несправедливости очень разнятся между собой. Поскольку эта злоба переплелась с «Освободительным движением» и обращалась на тех, кто сему движению поставил преграду, она была в высшей степени несправедлива; ибо сие движение было чисто-революционное, а это значит, что оно разыгралось бы в такую же, проклятую Богом и людьми, Варфоломеевскую ночь, которая сейчас висит над Россией. Поэтому благословенны те, кто его, сие движение, остановил. Евреи тоже этих земных Архистратигов должны бы благословлять, ибо, несмотря на то, что известное число «младших сыновей» еврейства правят нынче Мардохея-ми в России, остальное еврейство познало теперь «сладость революции». И это ничуть не ослабляется тем, что евреи не имели равноправия в России. Жили без равноправия так, как не снится теперь при всех правах. Равноправия можно было добиваться, но не революционными способами: евреи, вероятно, теперь убедились, что в данном случае, действительно, игра не стоила свеч; что, пройдя через революцию, принесшую им желанное равноправие (по методу Якова Шифа), они попали «из-под дождя да под рынву».

Более, если не обоснована, то понятна была эта злоба со стороны евреев, переживших погромы. Невеселая это вещь. Кто эти ужасы перетерпит, тот, может быть, навсегда останется «с душой набекрень». Но если бы евреи способны были рассуждать, они должны были бы признать две вещи:

Погромы (это не значит, что их можно оправдывать) не явились беспричинно. Погромам предшествовали факты, тяжко оскорбившие русское национальное и живое тогда монархическое чувство; и знамения, недвусмысленно предсказывавшие величайшие для России и русских опасности. Погромы 1905 года произошли тогда, когда революция уже показала свои клыки, показала, чем она чревата. Погромы направлены были тогда не на одних евреев: они обрушились на всех, кого русская стихия в судорожном припадке самосохранения признала возбудителями революционной волны. Во всех местностях, где проживали евреи, таковыми главными возбудителями были «гласом народа» признаны «жиды»; но там, где «жидов» не было, громили русскую революционную интеллигенцию. Известен потрясающий случай, когда в Томске в театре был сожжен революционный митинг. [35] Но и на юге в некоторых местах давали себе отчет, что виновны не одни «жиды». В этом отношении глубоко характерна история, происшедшая в Нежине. [36]

Еврейские погромы известны с незапамятных времен. Уже по этой одной причине нельзя вечно и всегда винить только одну сторону. Невероятно, чтобы на протяжении тысячелетий евреи всегда были невинны как голуби, а окружающей средой были лютые волки. В этих постоянно повторяющихся явлениях разумный человек, если не будет доказано противное, усмотрит не что другое, чем выводы, подсказываемые ослепленной и эгоистичной однобокостью. И во всяком случае, законно предположение, что евреи столько же виноваты в погромах, как и окружающая их среда. Эта вина их, на наш скромный взгляд, состоит в следующем. Время от времени еврейская толща под влиянием «осатанелых политиков» начинает испытывать страстную злобу по отношению к своим «врагам», то есть по отношению к тем, на кого политики науськают. Мардохейская история не умерла. Время от времени дикие мысли о массовой расправе «с врагами» обуревают еврейские мозги. Что это так, нам доказали евреи-коммунисты, которые уничтожали русскую интеллигенцию ничуть не хуже, чем Мардохей вырезал (под именем амановцев) персидский культурный класс. Эти вихри злобы, которые время от времени закручивают евреев, как смерч аравийской земли, рождают такие же исполинские воронки активного бешенства в коллективной душе «окружающей среды». Струна, настроенная в унисон с другой струной, начинает тоже звучать, если зазвенела последняя. Разумеется, ответного смерча злобы не родила бы окружающая среда, если бы таковой, то есть злобы, там не было бы. Смерч бывает только там, где есть из чего ему сделаться, то есть песок или вода. Так вот, на русской равнине много песку и воды. Это надо помнить тем, кто злобствует. Опасно закручиваться в мальстрем ненависти, живя среди русской стихии: она рано или поздно ответит тем же; она подымет к небу всесокрушающие столбы безвольного и бессмысленного смерчевого вещества, а на кого обрушится сие, это решает координата времени. «Сегодня — ты, а завтра — я». Сегодня — «смерть буржуям», завтра — «бей жидов». Никакой разницы в этих явлениях нет. Они одного порядка, и причина их одна: коллективная злоба.

Меньше злобы!

Гёте, умирая, воскликнул: «больше света!» Он мог бы прибавить: «меньше злобы».

Меньше злобы! Вот единственное лекарство от еврейских и русских погромов.

Борьба евреев и русских будет, ее не предотвратить. Но в этом нет ничего страшного, ничего «противоестественного», если эту борьбу вести способами, находящимися на уровне современной души человеческой.

* * *

Какие ужасные явления ни протекали бы перед нашими глазами, все же они не колеблют одного величественного факта, коллективная душа человечества выросла.

Во все времена бывали отдельные люди, человеческие группы и даже целые нации, которые поднимались на высоту, превышающую среднюю линию нашей современности — XX века. Но это были оазисы в исполинских пустынях. Теперь оазисы не светят так ярко потому, что пустыни чуточку заселились. Толща человечества немного поднялась вверх. Представим себе остров, внезапно взмывший из недр океана. Чудесное явление! Из глубины, превосходящей высоту самых недоступных гор, из бездны, куда вонзился бы без остатка опрокинутый Эверест, выявляется эта могучая скала; этот пик, пробуравивший потолок толщиною в 10 000 метров, для того только, чтобы вырваться на свет и свободу. Какая мощь! Но что все это значит перед тем, если бы поднялось, не на десять верст, а только на один жалкий метр, все дно океана! Это метровое движение трех пятых земного шара имело бы неизмеримо большие последствия, чем великолепный взлет островка на рекордную (для авионов) высоту.

Так вот, нечто подобное совершилось за истекшие тысячелетия. Все человечество поднялось… на один фут.

Этот фут, при всей его скромности, имеет такое значение, что некоторые способы борьбы становятся невозможными.

Только что разыгралась «социальная революция» в России; со всеми ее ужасами, с чисто библейскими массовыми расправами под знаком «смерть буржуям».

Но эта ужасная история, несмотря на всю ее потрясающую реальность, все же ирреальна в том смысле, что она — музыка вчерашнего дня.

Дно океана поднялось на один фут; и массовые расправы над людьми, виновными только в том, что они принадлежат к такому-то человеческому слою, оказались ниже уровня средней человеческой души.

Мировая душа содрогнулась и не пошла за Россией. «Библейские» способы действия оказались прельстительными только для русских, еще не победивших дыхания слишком близкой Азии, да для евреев, еще не сбросивших с себя печать недавнего гетто. Близка к падению на русско-еврейскую ступеньку была Италия. Но и ее остановил Муссолини криком: «Неужели, о итальянцы, вы хотите испытать судьбу русских?!» Будущий дуче мог бы с успехом прибавить: «и судьбу евреев»…

Мировая революция не вытанцовывалась. «Смерть буржуям» и ответное «бей жидов» с точки зрения поросшего человечества оказались отвратительной дракой на «нижнем столе». Старшая братия тоже ссорится между собой, но как приличествует «джентльменам»: со шпагой в руке, с улыбкой на устах.

В этой улыбке все дело. Если ее нет, то ее надо выдумать! Как бы мне хотелось, чтобы это поняли. Есть положения, когда нужно драться: мы еще не в такой стадии, когда без борьбы можно обойтись. Но надо отстаивать свои позиции без злобы сатанинской. Меньше злобы! К чему она?

Шанс победы? Нет: чем человек спокойнее, тем больше преимуществ на его стороне. Ярость слепит.

Итоги

Сводя воедино все сказанное в отделе «об антисемитизме политическом», я заканчиваю.

Политический антисемитизм моей складки будет вирулентен до тех пор, пока евреи будут громоздиться на хребет русскому народу. Сие их занятие, разумеется, не прекратится так скоро, и, во всяком случае, на остаток моей жизни его хватит.

Политическую и бытовую борьбу с евреями, на мой взгляд, нам, русским, необходимо вести, если мы желаем сохранить свою «русскость». В методы этой борьбы ни в коем случае не должны входить массовые расправы, сопровождаемые убийствами, грабежами и всем разгулом низких страстей, — расправы, именуемые погромами. Эти массовые расправы, когда-то бывшие обыденными явлениями, ныне отжили свой век. Мировая душа человечества переросла их. И хотим мы или нет, вес этого мирового ощущения заставит нас «идти в Каноссу»; причем нас или раздавят в лепешку, или, наоборот, принудят подняться на тот «фут морали», на уровне коего «библейские расправы» становятся невозможными за отвратностъю их.

Сие дело, то есть отказ or погромных методов, может легче осуществиться при следующем условии: если евреи с своей стороны откажутся смаковать в мыслях и претворять в жизнь «русские погромы». Эти русские погромы, хотя и отличаются от еврейских по внешности, но по существу совершенно той же субстанции.

Другими словами: легче покончить с еврейскими погромами в том случае, если евреи перестанут вдохновляться идеями «социальных революций» Ибо сии последние, протекая под лозунгом «смерть буржуям», суть массовое истребление высшего и среднего русских классов, после какового истребления образовавшиеся «пустоты» заполняются еврейством. «Социальная революция» есть современная инсценировка все той же кровавой мистерии, которую впервые поставил великий Мардохей, в XX веке сия ужасная пьеса возобновлена под режиссерством не менее великого Карла Маркса.

Если евреи хотят избавиться от погромов, им необходимо отказаться от мардохейско-марксистских «сценических традиций».


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]