БОРЬБА ЗА АТОМНОЕ ВЛАДЫЧЕСТВО НАД МИРОМ. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


[ — Две cилы]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

ПОЯВЛЕНИЕ НАУЧНОГО РАБОТНИКА

На ст. Лысково Забайкальской железной дороги скорые поезда останавливались редко, только по специальному заказу мимоезжей администрации. Когда-то, во времена одноколейного пути, здесь был разъезд, и здесь поезда простаивали часами, иногда и сутками, ожидая своих встречных товарищей, застрявших где-то в заносах, обвалах, наводнениях, лесных пожарах и прочих разновидностях таёжного пути. С прокладкой второго пути разъезд был упразднен, и станция заглохла.

В виду этого, остановка скорого поезда Иркутск-Чита произвела на станции некоторую сенсацию. Белобрысый телеграфист Васька высунул половину своего туловища из окна, начальник станции тов. Лизайко вышел на перрон во всеоружии своих флажков, и даже начальник железнодорожной охраны тов. Жучкин шагал взад-вперёд по тому же перрону, растирая шершавыми ладонями своё заспанное медно-красное лицо.

Больше на станции не было никого. Звания начальника станции и начальника железнодорожной охраны были просто пережитком одноколейного прошлого, ни тов. Лизайко, ни тов. Жучкин не начальствовали ни над кем, в их персонах концентрировалась вся администрация и вся охрана не доросшего железнодорожного узла.

Поезд подошёл и, лязгнув тормозами, остановился. Из вагона первого класса показалась тыловая часть чьего-то туловища, потом по вагонным ступенькам спустились чьи-то ноги, потом кто-то из вагона помог вытолкнуть на перрон довольно странного вида багаж, в котором опытный глаз мог бы опознать седло и конские вьюки. Новоприбывший пожал чьи-то услужливые руки, повернулся к голове поезда и махнул рукой, каковой жест был понят, как сигнал к отправке. Тов. Лизайко поднял свой традиционный флажок, и поезд мягко, как по сливочному маслу, уплыл в туманную даль таёжных хребтов. Начальник железнодорожной охраны поправил свой пояс и мужественно зашагал навстречу новоприбывшему и его багажу.

На ходу опытный глаз начальника железнодорожной охраны внимательно рассмотрел и новоприбывшего, и его багаж. Новоприбывший оказался довольно высоким человеком, лет тридцати пяти, одетым во что-то вроде походной формы и, видимо, довольно жилистым. Подойдя ближе, тов. Жучкин увидал, что новоприбывший обладает небольшой русой бородкой и спокойными серыми глазами, уголки которых как будто чуть-чуть усмехались. Смысла этой усмешки тов. Жучкин понять не мог.

Новоприбывший оставил свой багаж и зашагал навстречу начальнику охраны.

– Начальник охраны, если не ошибаюсь?

– Точно так. – Тов. Жучкин на всякий случай щёлкнул каблуками и поднёс руку к козырьку.

– Так позвольте познакомиться, моя фамилия – Светлов, а, впрочем, вот вам мое удостоверение…

На небольшой плотной бумаге стоял штамп Академии Наук СССР, снизу были подпись и печать, а в тексте было сказано, что научный работник, член Академии Наук СССР тов. Валерий Михайлович Светлов, отправляется по поручению Академии и Совнаркома СССР вдогонку такой-то геодезической экспедиции, каковую он обязан снабдить инструментами, из перечисления которых тов. Жучкин не понял ровно ничего. Дальше было сказано, что тов. Светлов выполняет поручение исключительно важного оборонного характера, что встречные и поперечные члены партии, чины администрации, военные власти и прочие, и прочие, и прочие обязаны оказывать тов. Светлову всяческое содействие и не имеют права разглашать что-нибудь, касающееся путешествия тов. Светлова, в виду указанного оборонного характера путешествия тов. Светлова.

Прочтя это удостоверение, тов. Жучкин щёлкнул каблуками ещё раз и вернул удостоверение тов. Светлову.

– К вашим услугам, – сказал он дипломатически.

– Так вот что, товарищ…

– Жучкин…

– Так вот что, товарищ Жучкин, мне нужны кони, один верховой, другой – под вьюк. За наличный расчет. Цена безразлична. Но очень важно время. Желательно, как можно скорей.

Жучкин ещё раз осмотрел Светлова и его багаж. Тов. Светлов производил впечатление человека, видавшего разные виды и разные ландшафты. Багаж был, по-видимому, тяжёл, но вполне под силу крепким сибирским коням. Ружьё было, по-видимому, снабжено оптическим прицелом, такие прицелы тов. Жучкин издали видел в Москве в зените своей охранной карьеры. Упоминание о наличном расчете и о безразличности цены оставило приятный след на душе тов. Жучкина.

– Ежели за наличный расчет, так можно сразу. Дороговато, конечно, выйдет. Ежели чрез правление колхоза…

– Нет, уж, товарищ Жучкин, лучше без правления колхоза. Мне надо выехать часа через два, а ещё лучше, через час, с правлением мы тут будем канителиться…

– Оно, конечно, ежели через правление, то уж тут бюрократизм происходит… дня два уйдёт…

– Давайте без бюрократизма. Есть у вас на виду что-нибудь подходящее?

– Это найдём. А вы, товарищ Светлов, может быть, пока что чайку бы у меня испили?

Научный работник согласился на чаёк. Седло и вьюки были оставлены на перроне (“Тут никто не тронет”, – заверил тов. Жучкин), ружьё было взято подмышку, и новые знакомцы зашагали к квартире начальника охраны. По дороге тов. Жучкин представил научного работника начальнику станции: “Член академии советских наук”, – сказал он туманно, – “сегодня же отбывают дальше”…

Телеграфист Васька был послан за каким-то мужиком. Из окна квартиры начальника охраны выглянуло замечательно круглое женское лицо, которому тов. Жучкин крикнул ещё с дороги:

– Дунька! Самовар и яичницу, живо!

Лицо спряталось. Жучкин и Светлов вошли в чисто прибранную комнату, наполненную запахом табака, настурции, жареного лука и спирта. Впрочем, запах спирта принёс, может быть, начальник охраны, на перроне на ветру этот запах был мало заметен, комнату же он наполнил сразу. Научный работник слегка повёл носом. Начальник охраны решил перейти в стратегическое наступление:

– Яичница будет сейчас, водчёнки не соблаговолите?

– Водчёнки – это можно соблаговолить, – согласился научный работник.

Жучкин понял, что лёд сломан, и что лошади за наличный рассчёт могут оправдать самые розовые надежды. Жена начальника охраны вкатилась в комнату, держа в руках скатерть и посуду. Тов. Жучкин великосветски представил её своему гостю:

– Это жена моя, Авдотья Еремеевна, позвольте представить… А это профессор советских наук товарищ Светлов…

Тов. Светлов протянул руку. Авдотья Еремеевна сгрузила посуду на стол, вытерла свои руки о передник и слегка покраснела. Внешним видом она напоминала ряд хорошо подрумяненных сдобных булочек, наклеенных одна на другую. Самая круглая и крупная находилась посередине, другие были налеплены сверху, с боков, спереди и даже сзади. Всё это были очень весёлые и жизнерадостные булочки, готовые хихикать по первому же подвернувшемуся поводу.

– Ужасно приятно, – сказала Авдотья Еремеевна, после чего скатерть, тарелки, стопочки и прочее как-то сами собой разместились на столе. Потом появилась яичница, водка, солёные огурцы, кислая капуста, грибы, сало, а в кухне начал поспевать самовар.

– Как, значит, поручение ваше секретно, – сказал начальник охраны, – то я и спрашивать не смею. А, вот, позвольте полюбопытствовать, что это за ружьецо у вас, занятное какое-то, с аппетическим прицелом, что ли?

– Да, с оптическим, – сказал тов. Светлов, вынул ружьё из чехла и протянул его Жучкину.

Ни такого ружья, ни такого прицела тов. Жучкин не видал ещё никогда. С военно-охотницким интересом он рассматривал это оружие, производившее впечатление точного хирургического инструмента. Прикинул его в руках, прицелился в окно…

– Десяти зарядный автомат Ремингтона, – пояснил Светлов. – Вероятно, самая точная винтовка современности. На версту хороший стрелок положит в головную мишень из десяти пуль, скажем, все десять…

– Вот это да! – восторженно сказал Жучкин. – В Божий свет, как в копеечку, вот что значит передовая техника!

– Ничего, товарищ Жучкин, – успокоительно сказал Светлов, – и догоним, и перегоним.

Выпили по стопочке. От второй тов. Светлов отказался. Тов. Жучкин с сожалением отодвинул и свою стопочку, вышел в кухню, и проглотил там полбутылки. Авдотья Еремеевна доложила о приходе Васьки с мужиком и с лошадьми. Жучкин на минутку исчез и снова появился в сопровождении коренастого мужичонки, глаза и нос которого с трудом разыскали три не заросших проталинки, всё остальное утопало в чаще бороды. Мужик привёл двух неказистых, но таких же коренастых, как и он сам, сибирских коньков. Вышли, осмотрели. Научный работник оказался весьма сведущим человеком: осмотрел зубы и бабки, пощупал шею и произвёл ещё ряд манипуляций. По вопросу о цене мужик заломил совершенно несусветную цифру, так что у Жучкина даже дыханье перехватило: сорвёт, сукин сын, всю коммерцию. Но научный работник не проявил к цене решительно никакого интереса, вытащил из своей походной сумки пачку кредиток, отсчитал требуемое количество и попросил присутствующих помочь оседлать коней.

– Сейчас, тов. Светлов, – сказал Жучкин, – вот только расписку приготовим.

– Мне она не нужна, – сказал Светлов, – а вам, если нужна, расписывайтесь.

По душе тов. Жучкина проползло сожаление: эх, ещё бы тысчонку можно было бы подработать, сглупили мы…

Багаж был принесён с перрона, кони были навьючены, пожелания счастливого пути были сказаны, Светлов сел на одного коня, ведя в поводу другого, обитатели станции Лысково остались у себя дома. Жучкин вручил мужику половину полученных кредиток, а другую оставил себе, мужик пошёл в Госспирт. Тов. Жучкин хлопнул ещё полбутылки, а научный работник тов. Светлов исчез за поворотом дороги.

Дорога шла таёжными перелесками, и товарищ Светлов трусил, не обнаруживая никаких признаков торопливости. В верстах двадцати от Лыскова лес кончился, и на протяжении версты полторы шла кочковатая голая низинка, полого спускавшаяся к речке. Противоположный берег речки зарос тальником, ивняком и прочей такой ерундой. Научный работник товарищ Светлов проявил искренний интерес к этому нехитрому пейзажу, осмотрел низинку, из которой только что выехал на берег небольшой речушки. Переправившись через речку, тов. Светлов стал осматриваться ещё внимательнее. Слез с коня, выискал место, которое ему, очевидно, показалось наиболее удобным, посмотрел на небо и на часы, привязал коней к дереву, вынул из чехла и очень внимательно осмотрел свою винтовку, сел, прислонясь спиной к дереву, закурил трубку и предался размышлениям, о которых мы не знаем ровно ничего.


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]