(β) Дух в своем овнешнении; царство сына


[ — Фенoмeнология дyxa ГегeльЧacть пeрвая. Нaукa об oпыте сoзнaнияC. Абсoлютный cyбъeктVII. РелигияC. Рeлигия oткровения3. Рaзвитие пoнятия абcолютной религии]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

Абсолютный дух, представленный в чистой сущности, не есть, правда, абстрактная чистая сущность; напротив, последняя именно благодаря тому, что она в духе есть только момент, низведена до стихии. Но проявление духа в этой стихии имеет в себе со стороны формы тот же недостаток, который есть у сущности как сущности. Сущность есть абстрактное, и потому негативное своей простоты, некоторое «иное»; точно так же дух в стихии сущности есть форма простого единства, которая поэтому точно так же по существу есть некоторое иностановление. — Или, что то же самое, отношение вечной сущности к своему для-себя-бытию есть непосредственно простое отношение чистого мышления; в этом простом созерцании себя самого в «ином» инобытие, следовательно, не установлено как таковое; оно есть различие, которое в чистом мышлении непосредственно не есть различие, — признавание любви, где обе стороны по своей сущности не противополагаются. — Дух, который выражен в стихии чистого мышления, сам по существу состоит в том, чтобы быть не только в мышлении, но быть действительным, ибо в самом его понятии содержится инобытие, т. е. снятие чистого, лишь мысленного понятия.

Так как стихия чистого мышления есть абстрактная стихия, она сама есть скорее «иное» своей простоты и поэтому переходит в подлинную стихию процесса представления. В этой стихии моменты чистого понятия в такой же мере получают друг по отношению к другу субстанциальное наличное бытие, в каком они суть субъекты, которые друг к другу обладают безразличием бытия не для некоторого третьего, а будучи рефлектированы в себя, сами друг от друга обособляются и друг другу противопоставляются.

(αα) Мир

.

Таким образом, вечный только или абстрактный дух становится для себя некоторым «иным» или вступает в наличное бытие и непосредственно — в непосредственное наличное бытие. Он творит, следовательно, некоторый мир. Это творение есть слово, которым представление обозначает само понятие со стороны его абсолютного движения, или слово для обозначения того, что абсолютно высказанная простота или чистое мышление, так как оно есть абстрактное мышление, напротив, есть то, что негативно, и тем самым то, что противоположно себе, или есть «иное»; или, говоря то же самое в другой форме, поскольку то, что установлено как сущность, есть простая непосредственность или бытие, но как непосредственность или бытие, будучи лишено самости или, следовательно, в силу недостатка внутреннего, оно пассивно или есть бытие для другого. — Это бытие для другого есть в то же время некоторый мир; дух в определении бытия для другого есть покоящаяся устойчивость моментов, прежде включенных в чистое мышление, следовательно, есть растворение их простой всеобщности и распадение их на их собственные особенности.

Но мир есть не только этот дух, ввергнутый в полноту и ее внешний порядок, а так как он есть по существу простая самость, эта последняя точно так же наличествует в мире: налично сущий дух, который есть единичная самость, обладающая сознанием и отличающая себя от себя как иное или как мир. — В том виде, в каком эта единичная самость так непосредственно только установлена, она еще не есть дух для себя; она есть, стало быть, не в качестве духа, она может быть названа невинной, но во всяком случае не доброй. Чтобы быть на деле самостью и духом, она должна, — подобно тому как вечная сущность проявляется в виде движения, направленного на сохранение в ее инобытии равенства себе самой, — она должна прежде всего стать для себя «иным». Так как этот дух определен как налично сущий лишь непосредственно или как рассеянный в многообразии своего сознания, то его иностановление есть вообще уход знания в себя. Непосредственное наличное бытие превращается в мысль, или сознание только чувственное — в сознание мысли; и притом, так как эта мысль есть мысль, исходящая из непосредственности или обусловленная, то она не есть чистое знание, а есть мысль, которой присуще инобытие, и, следовательно, противоположенная себе самой мысль о добре и зле. Человек представлен так, что он утратил форму равенства себе самому, вкусив от древа познания добра и зла, и был изгнан из состояния невинного сознания, из природы, достающейся без применения труда, и из рая, этого сада животных, — и все это произошло как нечто необходимое.

(ββ) Зло и добро

.

Так как этот уход налично сущего сознания в себя определяется непосредственно как становление неравным себе самому, то зло является первым наличным бытием ушедшего в себя сознания; и так как мысли о добре и зле попросту противоположны, и это противоположение еще не устранено, то это сознание по существу есть только зло. Но в то же время в силу именно этого противоположения рядом с ним имеются и доброе сознание и их отношение друг к другу. — Поскольку непосредственное наличное бытие превращается в мысль, и внутри-себя-бытие, с одной стороны, само есть мышление, а с другой стороны, тем самым точнее определен момент иностановления сущности, постольку возникновение зла может быть еще больше отодвинуто назад — за пределы налично сущего мира уже в первое царство мышления. Следовательно, можно сказать, что уже первородный сын света, уйдя в себя, оказался отпавшим [40], но на место его тотчас же был рожден другой. Такая — свойственная только представлению, а не понятию — форма, как «отпадение», равно как и «сын», низводит, впрочем, моменты понятия точно так же обратно до процесса представления или переносит процесс представления в царство мысли. — Не имеет также значения, будет ли причислено к простой мысли об инобытии в вечной сущности еще и многообразие других форм [41] и перенесен на них уход в себя. Вместе с тем это причисление должно вызвать одобрение потому, что благодаря ему этот момент инобытия, как и должно, выражает в то же время разнообразие, и притом не как множественность вообще, а вместе с тем как определенное разнообразие, так что одна сторона, сын, есть то, что просто знает себя само как сущность, а другая сторона есть отрешение для-себя-бытия, живущее лишь в прославлении сущности; на эту сторону затем можно опять-таки перенести возвращение отрешенного для-себя-бытия и уход зла в себя. Поскольку инобытие распадается надвое, дух можно было бы выразить в его моментах определеннее, и если их перечислять, можно было бы выразить его как четверичность, или, поскольку множество само опять распадается надвое, на то, что осталось добрым, и на то, что стало злым, — то даже как пятиричность. — Но перечисление моментов можно вообще рассматривать как дело пустое, так как, с одной стороны, различенное само в такой же мере есть только один момент, т. е. именно та мысль о различии, которая есть только одна мысль, в какой эта мысль есть это различенное, второе по отношению к первому, а с другой стороны, потому что мысль, которая охватывает воедино многое, должна высвободиться из своей всеобщности и должна быть различена более, чем на три или четыре различенных, — каковая всеобщность в противоположность абсолютной определенности абстрактной единицы, принципа числа, является неопределенностью в отношении к самому числу, так что речь могла бы идти только о числах вообще, т. е. не о количестве различий, стало быть, здесь вообще совершенно излишне упоминать о числе и перечислении, — как и в других случаях простое различие величины и количества лишено понятия и ничего не выражает.

Добро и зло были, как оказалось, определенными различиями мысли. Так как их противоположность еще не устранена и они представляются как сущности мысли, из коих каждая для себя самостоятельна, то человек есть лишенная сущности самость и синтетическая почва их наличного бытия и борьбы. Но эти всеобщие силы в такой же мере принадлежат самости, или: самость есть их действительность. Согласно этому моменту, следовательно, получается, что, подобно тому как зло есть не что иное, как уход в себя природного наличного бытия духа, так и наоборот, добро вступает в действительность и является некоторым налично сущим самосознанием. — То, что в чисто мысленном духе имеется лишь как намек на иностановление божественной сущности вообще, здесь ближе подходит к своей реализации для процесса представления; эта реализация состоит для него в самоуничижении божественной сущности, которая отказывается от своей абстракции и недействительности. — Другую сторону, т. е. зло, процесс представления принимает как некоторое [историческое] событие, чуждое божественной сущности; понимать зло в ней самой как ее гнев [42] есть высочайшее и жесточайшее напряжение борющегося с самим собой процесса представления, напряжение, которое — так как ему недостает понятия — остается бесплодным.

Таким образом, отчуждение божественной сущности установлено в двояком виде; самость духа и его простая мысль суть те два момента, абсолютное единство которых есть сам дух; его отчуждение состоит в том, что эти моменты расходятся и один обладает ценностью, не одинаковой с другим. Вот почему это неравенство есть двоякое неравенство и возникают две связи, общие моменты которых и суть указанные моменты. В одной связи за существенное признается божественная сущность, а природное наличное бытие и самость считаются тем, что несущественно и подлежит снятию; в другой, напротив, существенным считается для-себя-бытие, а простое — божественное — тем, что несущественно. Их еще пустой средний термин есть наличное бытие вообще, одна лишь общность обоих моментов среднего термина.

(γγ) Искупление и примирение

.

Устранение этой противоположности совершается не непременно в борьбе обоих моментов, которые представлены разделенными и самостоятельными сущностями. В силу их самостоятельности каждый из них сам по себе должен разрешиться в себе, через свое понятие; борьба имеет место лишь там, где оба перестают быть этими смешениями мысли и самостоятельного наличного бытия и где они противостоят друг другу только как мысли. Ибо тогда они как определенные понятия существенны лишь в соотношении противоположности; будучи же самостоятельными, они, напротив, имеют свою существенность вне противоположения; их движение, следовательно, есть свободное и собственное движение их самих. Раз, стало быть, движение обоих есть движение в себе, потому что оно должно рассматриваться как присущее им самим, то его и начинает тот из этих моментов, который определен как в-себе-сущее по отношению к другому. Это представляется как некоторое добровольное действование; но необходимость его отрешения содержится в понятии, что в-себе-сущее, которое так определено только в противоположности, именно поэтому не обладает подлинной устойчивостью; — следовательно, как раз тот момент, для которого сущностью считается не для-себя-бытие, а нечто простое, отрешается от себя самого, идет на смерть и этим примиряет с самим собою абсолютную сущность. Ибо в этом движении он проявляется как дух; абстрактная сущность отчуждена от себя, она обладает природным наличным бытием и действительностью, наделенной самостью; это ее инобытие или ее чувственная наличность возвращается обратно посредством второго иностановления и устанавливается как снятая, как всеобщая; благодаря этому сущность становится для себя самой собою; непосредственное наличное бытие действительности перестало быть для сущности бытием чуждым или внешним, будучи снятым и всеобщим; смерть есть поэтому ее воскресение в качестве духа.

Снятая непосредственная наличность сущности, обладающей самосознанием, есть сущность как всеобщее самосознание; это понятие снятой единичной самости, которая есть абсолютная сущность, непосредственно выражает поэтому конституирование общины, которая, оставаясь до сих пор в деятельности представления, возвращается теперь в себя как в самость; и дух тем самым переходит из второй стихии своего определения — из деятельности представления — в третью, в самосознание как таковое.

Если мы рассмотрим еще то, как происходит указанный процесс представления в своем продвижении, то прежде всего, как мы увидим, находит выражение то, что божественная сущность принимает человеческую природу. Этим уже сказано, что в себе обе нераздельны, — подобно тому как тем, что божественная сущность отрешается от себя самой изначально, т. е. что ее наличное бытие уходит в себя и становится злым, не сказано, хотя и заключает в себе это, что в себе это злое наличное бытие не есть нечто ей чуждое; абсолютная сущность располагала бы только этим пустым именем, если бы в самом деле существовало нечто для нее «иное», если бы что-то от нее отпало; — момент бытия внутри себя, напротив, составляет существенный момент самости духа. — То, что для нас есть понятие, — т. е., что внутри-себя-бытие, и лишь тем самым действительность, принадлежит самой сущности, и поскольку оно есть понятие, представляющему сознанию кажется непостижимым в понятии событием; в-себе[-бытие] принимает для него форму равнодушного бытия. Но мысль о том, что названные, словно избегающие друг друга моменты абсолютной сущности и для-себя-сущей самости нераздельны, является также этому процессу представления (ибо он обладает истинным содержанием), но является позже, в отрешении божественной сущности, которая становится плотью. Это представление, которое таким образом еще непосредственно и потому не духовно, или которое знает человеческую форму сущности пока лишь как особенную форму, но еще не всеобщую, становится для этого сознания духовным в движении формировавшейся сущности, направленном на то, чтобы вновь пожертвовать своим непосредственным наличным бытием и возвратиться в сущность; только сущность, рефлектированная в себя, есть дух. — Таким образом здесь представлено примирение божественной сущности с «иным» вообще и определенно с мыслью о нем, со злом. — Если это примирение, по своему понятию, изображается так, что, мол, оно имеет место потому, что зло в себе есть то же, что добро, или же что божественная сущность есть то же, что природа во всем ее объеме, — поскольку природа, отделенная от божественной сущности, есть только ничто, то такой способ изображения надо признать недуховным способом, который необходимо должен вызвать недоразумения. — Если зло есть то же, что добро, то именно зло не есть зло, а добро не есть добро, а и то и другое, напротив, сняты — зло вообще есть внутри себя сущее для-себя-бытие, а добро — лишенное самости простое. Раз оба провозглашаются такими согласно их понятию, то вместе с тем становится ясным их единство; ведь внутри себя сущее для-себя-бытие есть простое знание; а лишенное самости простое есть столь же чистое внутри себя сущее для-себя-бытие. — Поэтому, в какой мере следует сказать, что согласно этому своему понятию добро и зло, — т. е. поскольку они — не добро и не зло, — суть одно и то же, — в такой же мере, стало быть, следует сказать, что они — не одно и то же, а попросту разное; ибо простое для-себя-бытие или же чистое знание суть в равной мере чистая негативность, или абсолютное различие в них самих. — Лишь оба эти положения завершают целое, и утверждению и заверению первого должно с непреодолимой непреклонностью противостоять отстаивание второго; раз оба одинаково правы, то оба одинаково неправы, и их неправда состоит в том, что такие абстрактные формы, как одно и то же и не одно и то же, тождество и нетождество принимаются за нечто истинное, прочное и действительное и покоятся на них. Истиной обладает не то или другое, а именно их движение, которое состоит в том, что простое «одно и то же» есть абстракция и тем самым абсолютное различие, а последнее, будучи различием в себе, различается от себя самого, следовательно, есть равенство себе самому. Именно так обстоит дело с тождественностью божественной сущности и природы вообще, и человеческой в особенности: первая есть природа, поскольку она не есть сущность; вторая — божественная по своей сущности; но именно в духе обе абстрактные стороны установлены так, как они поистине суть, т. е. снятыми, — полагание, которое не может быть выражено суждением и лишенным духа «есть», связкой суждения. Точно так же природа — ничто вне своей сущности; но само это ничто в такой же мере есть; оно есть абсолютная абстракция, стало быть, чистое мышление или внутри-себя-бытие, и [в связи] с моментом своего противоположения духовному единству оно есть зло. Затруднение, которое встречается в этих понятиях, состоит единственно в том, что держатся за [связку] «есть» и забывают о мышлении, в котором моменты точно так же имеются, как и не имеются, т. е. составляют только движение, которое есть дух. — Это духовное единство или единство, в котором различия суть только как моменты или имеются снятыми, и есть то единство, которое обнаружилось представляющему сознанию в указанном примирении; и так как это единство есть всеобщность самосознания, то самосознание перестало быть представляющим; движение ушло обратно в него.


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]