[ — Маpтин Хайдeггeр — Кapл Яcпepс. Пeрепиcка, 1920-1963 — Мaртин Хайдeггеp/ Карл Яспepс Пеpепиcка 1920-1963]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
Эта переписка была издана Хансом Занером и Вальтером Бимелем, взявшими на себя труд представить — каждый «со своей стороны» — обоих мыслителей. Их работа в наибольшей степени заметна по составленным примечаниям. Читатель безусловно обратит внимание на то, насколько более сдержанным оказался «представлявший» Хайдеггера Бимель: лишь краткие уточняющие ссылки, указания на последующие переиздания. И — примечания Занера, порою превышающие объем комментируемого в несколько раз. Вероятно, в какой-то степени это можно объяснить общими принципами, принятыми при издании сочинений Хайдеггера: минимум комментирования.
Однако есть и другой аспект. Мы имеем дело с перепиской двух друзей. Она в значительной мере имеет личный, приватный характер. Доступны же эти письма стали нам ввиду философской значимости авторов. Уважение перед этой очень личной, временами открытой и поистине драматической перепиской1 заставляет меня высказывать сложившееся о ней впечатление в чрезвычайно сдержанной форме. Рискну только предположить, что читателю придется не один раз возвращаться к этим письмам, чтобы, возможно, сменить первые впечатления от тона отдельных посланий, распознать характер авторов, увидеть своеобразную «временную асимметрию» активности обоих участников, а также для того, чтобы, может быть, в большей степени прояснить для себя на первый взгляд необъяснимую настойчивость одного и «ускользание» другого. Одно несомненно: перед нами редкий подарок судьбы — встреча и взаимная поддержка двух таких философских величин.
«Заговорив о Мартине Хайдеггере, попадаешь в сильно поляризованное поле»2. Сегодня эти слова не стали менее актуальными. Одна из проблем, создающих эту поляризацию, — полугодовое ректорство Хайдегге-ра в 1933 г. и споры о его отношении к политическим силам того времени. Этот период фактически разорвал дружескую связь между двумя мыслителями. Сознательно избегая суждений, как-либо эту ситуацию характеризующих (убежден, что такого рода оценкам здесь не место), я все же попытаюсь показать, насколько сильно оценка Ясперсом Хайдеггера была связана с этим обстоятельством.
Представляется несомненным: философия Хайдеггера в значительно большей степени занимала Ясперса, нежели его собственная — Хайдеггера. Едва ли не единственный документ, свидетельствующий об интересе последнего, — рецензия на «Психологию мировоззрений» Ясперса. Никогда с тех пор Хайдеггер не обращался к трудам друга столь подробно 3. Мы можем обнаружить разве что немногие и содержательно весьма жесткие характеристики, рассыпанные по его лекциям4. Между тем реконструкция основных упреков Ясперса в адрес Хайдеггера может воспользоваться значительно более богатым материалом — так называемыми «Заметками» Ясперса, возникавшими параллельно его усилиям понять своего друга. Набралось их на целую книгу. Ханс Занер совершенно справедливо считает их важной комплиментарной частью, которая многое проясняет в переписке: «мы придерживались указания самого Ясперса: переписку и «Заметки» следует рассматривать как взаимодополняющие и взаимокоррекгирующие материалы»5.
Оценки и свидетельства «Заметок» уже были широко использованы Занером для его примечаний к немецкому изданию писем. Остановимся на тех моментах, которые затронуты не были. Если систематизировать все упреки Ясперса, станет ясно: параллельно опубликованным письмам между обоими мыслителями велся еще один — «молчаливый» — разговор.
Греческий студент сказал после одной из лекций Хайдеггера: он очень сложен. Он сложен, потому что ему нечего сказать. Но то, что ему нечего сказать, он говорит превосходно.
Общие задачи критики. По его собственным словам, Ясперс старается «разобраться»7 с философией Хайдеггера в целом — критика отдельных положений его не интересует. Часто используется выражение «борьба» Ясперс вспоминает слова Ницше: «Я нападаю только на те вещи, где отсутствуют всякие личные различия, где нет ни тени дурного опыта», — это и должно было бы стать главным условием успешной и серьезной критики. Но столь же хорошо Ясперс понимает и то, что <стакой фон между мною и Хайдеггером есть" [148]. Впрочем, он надеется избежать опасности воздействия этого "фона": "В моей критике он важен (или: должен быть важным) лишь в той мере, в какой это "личное" сможет приобрести объективный характер благодаря тому, что принадлежит к тем силам, с которыми я в лице Хайдеггера сражаюсь" [там же].
Важное положение. Но каким образом может "личное" приобрести "объективный" характер? Не заключена ли уже здесь возможность про-екиии личных впечатлений на философские труды, усмотрения в них того, что предопределено позицией критика? Не является ли это основой последующей мифологизации критикуемого?
Раздражающая манера и стиль Хайдеггера: отсутствие "выводов * Неотвязное впечатление, что друг некоторым образом никогда "не дает" ответа: "Такое чувство, будто Вы не ответили мне в чем-то очень существенном, крайне для меня необходимом…"8 И, спустя некоторое время: "Может быть, я ошибаюсь, но мне до сих пор кажется, будто эти последние годы так и не принесли нам никаких ответов по существу"9. Это противопоставление: вопрос без ответа; "напряжение" без его "разрешения "10, — становится одной из главных схем восприятия Ясперсом Хайдеггера.
Явно не вызывает симпатии у автора "Заметок" хайдеггеровская манера себя держать: "Философский доклад: как будто нечто празднуется: "посыл бытия" (Seinsgeschick). Не патетическая речь. Медленная. Каждое слово. Паузы. Суховатый (nüchterner) тон, не повышающийся, как григорианское песнопение. Нет цели — куца — но только: сам процесс… в форме напряжения некоего куда-то, так и остающегося неопределенным…" [138]. Философствование, которое есть "постоянное обещание, и никогда — исполнение" [141]. Место "дела" ("Sache") занимает завораживающая манера приковывания внимания к непосредственной загадке (загадке прямо перед тобой), — манера вопрошания, "насквозь-вопрошания" ("Durchfragens"); на место мышления заступает "памятование" (Andenken) — "заговаривание" ("ansprechen")…" [78]. Или — опять — о "склонности Хайдеггера":"… то и дело помпезно возвысить проблему (Sache) в ее значении, — своего рода приоткрыва-ние мысли, — создать напряжение, — и ты ждешь и ждешь и в конце концов видишь, что запутался в общих выражениях о философии… остаешься разочарованным…" [168]. В связи с этим закономерно суждение, которое можно воспринимать как вывод: Хайдеггер "мимикрирует под великое философствование" [168].
Сознательное сокрытие. Предыдущее негативное впечатление Яспер-са усиливается следующим предположением: эта уклончивая манера, очевидно, вызвана не сдержанностью или осторожностью Хайдеггера. Говорить следует, скорее, о таком типе философствования, для которого характерно сознательное сокрытие, имеющее глобальный характер:
1. Сокрытие истоков своей мысли: "Он не выдает истоков и импульсов своего мышления: Къеркегор, Шеллинг, Лютер, Августин, схоластика (в особенности: Дуне Скот — его ранняя о нем работа)…" [142], между тем как большая часть Хайдеггером сказанного говорится именно словами этих мыслителей [143] ".
1' Ясперс не был знаком с интенсивной преподавательской деятельностью Хайдеггера в 20-х гг. В тех лекциях Хайдеггера нет ни тени сокрытия ни истоков собственного мышления, ни перечисляемых Ясперсом мыслителей. Создавшееся у
2. Сокрытие того, что желает сказать.
3. Сокрытие себя самого как личности.
Все эти наблюдения складываются в общее заключение: дело не только в том, что Хайдеггер "ничего не говорит". Хайдеггеру нечего сказать. "Учение, которое ничему не учит, кроме как тому, как это Ничто можно высказать по-своему великолепным образом…" [157]12. Так все усилия Хайдеггера оказываются бесплодными: "работа ювелира" в языковых формах, но — с использованием неблагородных металлов [167].
"Мистицизм "Хайдеггера-философа. Демонизация Хайдеггера. Но и этим выводом не ограничивается "диагноз" Ясперса. Если Хайдеггеру свойственны неприятная, уклончивая манера изъясняться, отсутствие "конкретных выводов", если он больше скрывает, да ему вообще-то по большому счету и нечего сказать, то нечто в этом образе все же остается неясным: на чем же основывается столь большая популярность Хайдеггера как философа? Можно предположить: он является великим мастером иллюзий. С одной стороны, конечно, его труды привлекают именно тех, кому логика и ясность мышления не свойственны. Но — с другой — есть, по-видимому, и особый дар мистификаций и "колдовства", присущий самой личности Хайдеггера. Вот несколько наиболее типичных характеристик: "Его нельзя назвать демоничным в гетевском смысле. Но он обладает волшебством как гном…" [50]. "Хайдеггер покинул философствование под сенью истины… В пользу "высказываний", — не в форме откровений пророка, — а в форме исследования, как мат…"[53]. Философствование Хайдеггера часто сравнивается с "индийским умозрением" [156] или "азиатским мышлением", причем последнее представляется
Ясперса впечатление объясняется, вероятно, тем, что к тому времени, когда он обратился к внимательному прочтению Хайдеггера, для последнего большую важность приобрели уже другие темы.
Следует, правда, отметить определенную дюйственность оценок Ясперса: "Он не высказывает никакого содержания, однако затронута глубина, из которой он может говорить…" [53]. В каком именно смысле Ясперсу удается приписывать Хайдеггеру одновременно и "глубину" и "ни-чего-не-говорение"? — Этот вопрос остается в "Заметках" недостаточно проясненным.
Симуляция научности, ее искажение. Не вызывает поэтому удивления, что Ясперс не обходит вниманием и оценку философии своего друга с точки зрения ее "научности". Усматривается противоречие: Хайдеггер претендует на научность, между тем как науку — отвергает [141]. Как же именно реализуется эта претензия у Хайдеггера? — Он "формальным образом" ставит свою фундаментальную онтологию на место отвергаемой им традиционной науки. При этом главная тема Хайдеггера — вопрос о бытии — не раскрывается им "в методическом мышлении" [191]|3. Соответственно, проблематичными становятся и все частные методические процедуры, используемые Хайдеггером: "Предпосылкой истолкования [становятся] не филологически-критические методы интерпретации, а восприятие истории бытия…" [77]. Трудно сказать, что вызывает у Яс-перса большее неприятие: общий ли дух хайдеггеровского мышления или конкретные историко-философские интерпретации. "Когда я следую за Вами, некоторые места сбивают меня с толку"14, — наиболее сдержанная формулировка. Более точно: " Я не перестаю спотыкаться о Ваши предложения"15. Причину, по которой Ясперсу, превосходящему своего друга в эрудиции, было, возможно, "неудобно" читать Хайдеггера, он называет сам: "Я знал эти источники лучше, а вместе с тем — и истину, которая в его изложении казалась истощенной и искаженной…" [147].
Стремление к новизне. В качестве одной из главных характеристик хай-деггеровского мышления Ясперс проницательно обнаруживает "порыв к новизне": "В духовной ситуации завершенных возможностей рефлексии он желает изначально мыслить и говорить новым образом. Отсюда превознесение (Preis) досократиков; отказ от понимания великих философов в целом их произведений, а вместо того: углубление в предложения и абзацы с помощью метода истолкования, отказывающегося от правил понимания подразумеваемого смысла; метод, частично унаследованный от Гуссерля: тематизация (Veigegenwärtigung) с самого начала, в феноменологическом видении, в языковом анализе — а также в использовании языка намеренно с эффектом, с направлением внимания на его собственный, непосредственный, этимологический смысл — на место слова (Wortstellung), — своего рода паузы во время речи…" [78].
Эта черта вызывает у Ясперса серьезные сомнения. Он, во-первых, прекрасно сознает свою традиционность. Более того, "традиционность" есть его сознательная позиция: "мыслить в понятиях традиционной философии"; "…я изначально пытаюсь думать не оригинально и полагаю, что двигаюсь в пространствеphilosophiaperennis… Традиционное настолько богато и значительно, что его наиболее полное усвоение при постоянной опоре на простое, существенное представляется мне совершенно необходимой поддержкой и пищей для современного понимания. Мне кажется, невнимание к тем или иным необходимым различениям затуманивает сегодня наше мышление… создавая тем самым мир неискренности и обмана. Коль скоро я говорю старым языком философии, мне кажется, присутствует ясность"16.
Здесь, кстати, упреки Хайдеггера в "новаторстве" и "магии" объединяются: Ясперс говорит о своего рода "магии экстремального", то есть
"радикализме «расчистки»" (Abbaus), "деструкции", из-за которой история философии у Хайдеггера, начиная от досократиков, "становится совершенно неясной" [71].
Ясперс ощущает свое расхождение с Хайдеггером по вопросу самой необходимости радикального обновления традиции: "Является ли лучшим, более подлинным и значимым, в конечном счете — более истинным, решение броситься в омут (Sumpf), нежели сохранять неизменную верность мнимой истине разума и историческому существованию, и всю жизнь оставаться одним и тем же?" [76]. — Напомним, все сомнения (выраженные как в письмах, так и в заметках) Ясперса возникают, когда уже позади пережитые Германией несчастья, связанные с нацизмом. В этой ситуации "революционность", с которой Хайдеггер выступал еще в начале 20-х годов, подозрительна, а традиционность — предпочтительна. Слишком много потрясений. Потому в заметках вопрос философского новаторства моментально связывается с воспоминаниями о только что пережитом: "Разве погибшие в волнах — провозвестники судьбы? — и это применимо к национал-социалистам?" [76]. Для вопросов о том, где же все-таки пролегает граница между "окончательным расчетом" с "этой профессорской философией" и собственно логическим продолжением того же самого — борьбы с традицией, — время не очень благоприятное.
Что происходит? Критика Ясперсом Хайдеггера как философа оказывается сразу же и навсегда связанной с вопросом идеологии. В "объективном" аспекте сомнительными оказываются философский радикализм и стремление к новизне17. В "личном" плане боль и сомнение в друге вызывает его необъяснимое для Ясперса поведение, оцениваемое им как предательство. И здесь тема национал-социализма накладывается на образ друга, вызывает сомнение в его философии.
Итак, личное знакомство по крайней мере в двух отношениях скорее даже мешает воспринять "философское содержание": во-первых, личные встречи и многочасовое общение создают иллюзию знания "идей". — "Вероятно, я читал бы его более основательно, если бы не был знаком с ним лично", — признается Ясперс [147J. Во-вторых, определенная оценка поведения Хайдеггера, и его, Ясперса, лично затрагивавшего, скорее отталкивает от его философии, вызывает к ней подозрение.
Величие и нищета философского фундаментализма. Раздражение "бесконечностью" исследования — не самое главное. То, что Хайдеггер "не дает ответа" — лишь производная форма "фундаментализма". Речь идет о том, что свойственно как Гуссерлю, так и Хайдеггеру. Именно потому, что замысел рассчитан "на века" и должен был бы стать основой последующих философских усилий, он обречен на известную "бедность": бедность темами. Не только Ясперс называет те из них, которые не прозвучали ("вопрос полов, дружба, брак, — практическая жизнедеятельность, — профессия, — государство, политика, воспитание" [249]) — это делали и другие. Это обнаруживает еще одну трудность, перед которой оказывается любой проект вроде "основоположения наук о духе" Дильтея, "создания абсолютно несомненных основ" Гуссерля, "фундаментальной онтологии" и "преодоления традиционной метафизики" Хайдеггера: как только философские оппоненты распознают (и принимают) таковые проекты в качестве фундаментальных, с их авторов сразу же спрашивают больше — больше, нежели они были намерены да и вообще могли бы дать. А почему не дано экспликации проблемы Другого (Левинас — Хайдеггеру)? А почему за основу феноменологии взят "усеченный" тип опыта (Фарбер, Шюц — Гуссерлю)? Примеры могли бы быть бесконечны. Критика Кьеркегором Гегеля, Дильтеем — Канта и т. д.
Нельзя отказать усилиям Гуссерля и Хайдеггера в особом величии. Даже Ясперс в одной из последних своих заметок не может в конце концов не признать: "В его трудах чувствуется, из каких внутренних мучений и их преодоления они возникли. Потому — воспринимать всерьез в одном из истоков" [250]. Однако нельзя не заметить и той ограниченности, которая философскому фундаментализму обыкновенно сопутствует. Можно сказать, что все такого рода усилия вынуждены обращаться к Началу, проблеме начинания18. Чем более серьезно они воспримут свою собственную задачу, тем больше у них шансов стать философиями "одной и той же мысли". Одно, как кажется, с необходимостью влечет за собой другое.
"Некоммуникативность "философии Хайдеггера. Оба великих философа сосредоточены на своем. Хайдеггер, погруженный в задачу преодоления метафизики, обращается к древнегреческим мыслителям, и с тех пор критерием глубины философствования коллег становится для него их внимание к античности. "Мы принадлежим к разным поколениям, — сравнивает Ясперса с собой Хайдеггер, — хотя разница в возрасте едва ли составит десять лет; к тому же, в мире Ясперса отсутствуют греки — что, по моему убеждению, в нынешний момент западноевропейских событий означает катастрофу"19. Ясперс же в своих размышлениях 1930–1950 гг. сосредоточен на теме коммуникации. Соответственно, отсутствие темы коммуникации у Хайдеггера воспринимается как фатальный симптом20. Для мышления Хайдеггера характерно "фактическое и принципиальное отсутствие коммуникации (коммуникация заменяется со-бытием ("Mitsein"), нейтрализирующей и закрепляющей объективацией)" [156].
В переписке же все более сглажено: "…вопрос о том, как выйти из монолога и из повторения монологов другими, вероятно, есть вообще жизненный вопрос нашего теперешнего философствования", — пишет
Ясперс21." То, что подразумевает Ницше, лежит вне альтернативы коммуникации и не-коммуникации", — не сдается Хайдеггер и. Ясперсу приходится — на словах — смягчить свою позицию: "Ваши слова о монологах — что мы "недостаточно сильны для этого", а также об одиночестве ("вне альтернативы коммуникация — не-коммуникация") — мне кажется, я их понимаю, когда думаю… о трудах Лао-цзы или Спинозы… Такие труды могут в результате способствовать коммуникации, однако не говорят о ней. Мы оба, как мне кажется, прежде всего заинтересованы в истине, которая нас связывает и которая фактически проявляется в углублении коммуникации. Я согласен с Вами, что подлинное, сущностное всегда лежит "по ту сторону" коммуникации и не-коммуникации, субъекта и объекта, мышления и бытия и т. п. и что, утратив эту связь, все наше мышление становится беспочвенным и рассыпается. Но говорить — и сообщать — мы можем лишь в пределах противоречий, в явлениях конечного. Лишь благодаря последнему мы способны приблизиться к первому"23.
Переход: заключение от философии — к практике. Итак, то, что Ясперс с разных сторон пытается прояснить как "феномен философии Хайдег-гера", все эти разрозненные и фрагментарные наблюдения, части, обрывки — все это складывается в довольно неутешительную картину. Ясперс, однако, на этом не останавливается: "Показать, что природа этого философствования должна привести на практике к тотальному господству", — такова основная задача [166]. А потому то, что "Х[айдеггер] делает в 1933 г., было "нечеловеческим" следствием философии, в которой был утерян человек в своей свободе, своей ответственности, своем собственном бытии" [167]. Примером этого послужило занятие Хайдегге-ром поста ректора в 1933 г.
Ясперс не только высказывает догадку о возможной практической пагубности философии Хайдеггера, но и отказывает ее создателю в проницательности: "Не является ли он вообще слепым на людей?" [141]. Безответственным? [149]. Лишь мельком проскальзывает замечание, в котором ректорство Хайдеггера вызывает несколько большее уважение, нежели "оппортунизм", пассивное следование переменам других ученых того времени [158]. Поступок друга Ясперс оценивает как событие, создавшее между ними неодолимую пропасть.
Итак, Ясперс стремится подойти к осмыслению философии своего друга "систематично": не пытаться опровергать или отвергать какие-то отдельные ее части или положения (хотя и это он все-таки делает), а постичь ее как "целое". — Не следует ли считать своеобразной иронией такого подхода то обстоятельство, что мышление Хайдеггера "затвердевает", превращаясь в некую опасную идеологию? "Записки" представляют редкий по своей жесткости документ. И, по словам Бимеля, их публикация "не способствовала разряжению ситуации" вокруг имени Хайдегге-ра*.
Нет сомнения, что в образе Хайдеггера, который складывался у Яс-перса, мало привлекательного. Однако он важен как один из первых и наиболее типичных. Все более поздние размышления такого рода не принесли, по сути, ничего нового. "Никто не задел Ясперса в XX веке, как Хай-деггер, никто не был ему ближе, никто не оттенил яснее, что путь Ясперса вел в тупик"25. Если это справедливо, то верно и обратное: никому не удалось в XX веке задеть Хайдеггера так, как Ясперсу, его бывшему другу.
1 Это, вне всякого сомнения, можно назвать "романом века" — ср.: Бибихин В. В. К переписке Хайдеггера с Ясперсом //Логос. № 5.1994, с. 101. В этом же номере журнала — фрагменты трех писем из переписки обоих мыслителей, впервые опубликованные на русском языке в переводе В. В. Бибихина (они соответствуют письмам, которые в данном издании имеют номера: 135,144,149). Публикаций, посвященных самой переписке, не очень много. Доклад В. Бимеля в 1989 г. (Biemel W. Zur Briefwechsel Jaspers/Heidegger // Zur philosophischen Aktualität Heideggers.
Symposium der Alexander von Humboldt-Stiftung vom 24–28. April 1989 in Bonn-Bad Godesbeig. Bd. 2. In Gespräch der Zeit. Frankfurt a. M. 1990. S. 71–86) — лишь краткий пересказ основных вех этой переписки, непосредственно предшествовавший публикации писем. Некоторые другие публикации будут цитироваться дальше.
2 Бибихин В. В. Дело Хайдеггера // Мартин Хайдеггер. Время и Бытие. Статьи и выступления. М., 1993.
3 Ясперс это заметил, хотя и много времени спустя. О том, как он это объясняет, см. примечания к письму № 7.
4 Примечания к письму № 124.
3 Наст, издание, последний абзац к последнему примечанию.
* Далее я цитирую их по изданию: Jaspers К. Notizen zu Martin Heidegger. Hrsg v. H. Saner. München; Zürich, R. Piper & Co. Verf., 1978. Эти заметки выходили и в других изданиях, поэтому далее я буду ссылаться не на страницы, а на номер записи (они имеют сквозную нумерацию).
7 При этом он использует известное своей многозначностью слово "Auseinandersetzung".
(Bekämpfung). Хайдеггера Ясперс называет "Wider-Sacher": в лице своего друга Ясперс встречает противника в вопросе о самом "деле" (Sache) философии. Как же возможно занять подобную "тотально-критическую позицию"?
Письмо № 149.
9 Письмо № 151.
10 Письмо № 124.
12 Приведенное выше впечатление греческого студента несколько раз встречается в "Заметках", в разных модификациях.
Ясперсу даже более предпочтительным: "азиатские мыслители" находились в самой гуще практической жизни [160].
13 Остается, правда, вопрос: могла ли хайдеггеровская "тема бытия" быть раскрыта в "методическом мышлении", понимаемом в духе Ясперса?
14 Письмо № 124.
15 Письмо № 131.
16 Письмо № 146.
17 Вопрос философского радикализма был поднят нами ранее: Михайлов И. А. Ранний Хайдеггер… с. 86–87.
18 О том, какой проблемой это может стать, см.: Михайлов И. А. Ранний Хайдеггер… с. 132–135.
19 Письмо Э. Блохман от 30 марта 1933 г. См.: Martin Heidegger — Elisabeth Blochmann. Briefwechsel 1918–1969. Hrsg. v. J. Storck. Maibach a. Neckar, 1989.
20 Об этом у Ясперса — буквально на каждой странице. Ср. заметки №№ 7,8,9, 19 и т. п. Вопрос возможности "коммуникации" в философии Хайдеггера является отдельной важной проблемой, обсуждение которой не входит в задачи данного послесловия.
21 Письмо № 131.
22 Письмо № 132.
23 Письмо № 133.
24 Biemel W. Zur Briefwechsel Jägers/Heidegger… S. 71.
25 Бибихин В. В. К переписке Хайдеггера с Ясперсом… с. 102.
[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]