[ — Мартовcкіе дни 1917 года — ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. РЕВОЛЮЦIОННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
Мы видѣли, как в жизни создавалось «двоевластіе». Можно ли это бытовое явленіе принимать за идеологическій фермент для созданія «совѣтской власти?» Очень относительно, ибо анархія на мѣстах, приводившая даже к созданію каких-то автономных городских и уѣздных «республик» (термин отчета Врем. Комитета), свидѣтельствовала больше о хаосѣ, который должен был понемногу исчезать по мѣрѣ того, как утрясалась взбаломученная переворотом народная психологія. В сущности он и исчезал. Керенскій с полным правом мог говорить, что максимум безвластія дало правительство перваго состава — правительство «цензовой общественности». Налаживался разрушенный переворотом административный аппарат, начинало нормально функціонировать демократическое общественное самоуправленіе. И неизбѣжно процесс превращенія «контролирующих» совѣтов в органы «управляющіе» должен был ослабѣть. Неоспоримо, авторитет Совѣтов, принимавших столь активное участіе в разрѣшеніи экономических конфликтов (мѣстами они выполняли роль не существовавших профессіональных союзов) и в борьбѣ с продовольственной разрухой, значительно вырос в глазах населенія. И все же этот авторитет в большей степени был авторитетом не правительственным, а революціонным, когда совѣтская резолюція в центрѣ принималась на мѣстах, как директива для «фактическаго осуществленія» — не случайно, напримѣр, совѣт в м. Б. Токмак Таврической губ. 2 апрѣля запросил столичный центр (в данном случаѣ Москву): «вводится ли 8-часовой рабочій день революціонным путем, прибѣгая даже к забастовкам?»
Всякая гипербола в исторіи стоит на грани фантастики. Безконечно преувеличено мемуарное воспріятіе Суханова, утверждающаго про Петербург, что совѣтскій «аппарат управленія» стал непроизвольно, автоматически, против воли Совѣта вытѣснять офиціальную государственную машину, работавшую все болѣе и болѣе холостым ходом «…приходилось брать на себя отдѣльныя функціи «управленія», создавая и поддерживая в то же время фикцію, что это «управляет» Маріинскій дворец». Для характеристики «мартовских будней» ограничимся лишь приведеніем оговорки, сдѣланной самим мемуаристом: «пока дѣло далеко еще не дошло до таких предѣлов, пока от государственных «ограниченных» дѣл можно было еще категорически отказываться». Так было в столичном центрѣ, гдѣ бился пульс революціи. Знаменательно, что сам Ленин в період творенія своих апрѣльских «тезисов» приходил к выводу, что именно опыт на мѣстах должен явиться «образцом» «для подталкиванія центра». Матеріалы, собранные Юговым («Совѣты в первый період революціи») дают цѣлый асортимент иллюстрацій к этому ‘»опыту на мѣстах». Если отбросить всѣ вышесдѣланныя поясненія и оговорки, можно, пожалуй, придти к выводу, что «двоевластіе» так или иначе проходило «сверху до низу» (итог Троцкаго в исторіи февральской революціи), но нельзя заключить, что в апрѣлѣ эпоха «фактическаго двоевластія» стала смѣняться эпохой «фактической полноты власти» совѣтов (Суханов). Тот же метавшійся в поисках себѣ политическаго «пристанища» в первые дни революціи между меньшевиками и большевиками «около партійный» Суханов утверждает, что лозунг «вся власть совѣтам» в глазах большевиков «совершенно не имѣл того смысла, какой в него вкладывал Ленин», т. е., значенія «государственно-правовой системы» — замѣны «парламентской республики», «республикой Совѣтов»: это было «просто очередным политическим требованіем организаціи правительства на подотчетных Совѣту элементах».
На первых порах при общей неясности конструкціи временной революціонной власти в представленіях и в центрѣ и на мѣстах получалась довольно большая путаница. Если с фронта со стороны команднаго состава запрашивали разъясненія центра о взаимоотношеніи Правительства с Временным Комитетом, то со стороны солдатских масс спрашивали такого же разъясненія в отношеніи к совѣтам. «Большое недоумѣніе — говорил в засѣданіи Исполнительнаго Комитета 14 марта представитель совѣта из Пскова — вызывает неясность, кто составляет правительство — Временное Правительство иди Совѣт Р. С. Д., или оба вмѣстѣ». «Солдаты не знают кого слушать» — заявлял в засѣданіи 15-го представитель одной «маршевой роты»…
Любопытно, как на Совѣщаніи Совѣтов один из делегатов 12-й арміи Скачков, соц.-демократ из числа противников большевиков, явно принадлежавшій к средѣ интеллигентной, сторонник созданія коалиціоннаго правительства и всемѣрной поддержки центральнаго революціоннаго правительства во имя интересов войны, весьма своеобразно разъяснял форму государственнаго управленія, которая была создана революціей. По его мнѣнію и тѣх, очевидно, кого он представлял, революція создала «неписанную конституцію» с однопалатной системой и исполнительным органом ея — министерством: «палата депутатов — это вот собраніе всѣх Совѣтов Р. и С. Д., это есть единственная наша палата, которую выбрала революція. Единственное отношеніе со стороны этой палаты к Временному Правительству может быть такое, что Временное Правительство является отвѣтственным министерством этой палаты депутатов. Вот таким образом у нас, на мѣстах, в арміи, в большинствѣ случаев и считали, что правительство выражает волю Совѣта Депутатов, но здѣсь доклад Стеклова внес в наши умы огромную смуту: мы видим, что тов. Стеклов доказывает, что правительство вовсе не выражает воли Совѣта Депутатов, не исполняет ее, хочет устранить ее.
И вот теперь мы уже поставлены в совершенно безвыходное положеніе. Когда мы вернемся назад, вам, в окопах, придется разбираться в каждом постановленіи правительства, положена лн на него марка Совѣта Депутатов или не положена, с его разрѣшенія или не с его разрѣшенія. Вы понимаете, в такой обстановкѣ разрѣшить этот вопрос является совершенно невозможным, и мнѣ кажется, что единственно, что мы можем предложить Совѣту Р. Д. это приложить всѣ усилія к тому, чтобы воля Временнаго Правительства не расходилась с волею Совѣта Депутатов… Нам не важно, из каких слоев выбрано само правительство, не важно, кто его лица. Нам важно то, что оно должно выражать волю революціоннаго движенія, а если оно не будет выражать, то оно не должно существовать».
Выступленіе Скачкова стояло в прямой связи с обсужденіем одного из центральных вопросов Совѣщанія — об отношеніи революціонной демократіи к правительству. Офиціальным докладчиком от Исполнительнаго Комитета выступил Стеклов, который должен был обосновать предлагаемую Совѣщаніем не слишком опредѣленную резолюцію о политической цѣлесообразности поддержки Временнаго Правительства, «представляющаго интересы либеральной и демократической буржуазіи» — «постолько, посколько оно, в согласіи с Совѣтом, будет неуклонно идти в направленіи к упроченію завоеваній революціи и борьбы с «контр-революціонными силами». «Очень странный доклад» (это признает и Суханов), сдѣлал этот достаточно безпринціпный в житейских отношеніях демагог, тогда еще не числившійся в рядах крайних, но стоявшій в своем революціонном радикализмѣ почти всегда на грани поддержки большевизма. Доклад был интересен по фактам, пожалуй даже объективен в той своей исторической части, которую приходилось уже выше цитировать — в «наивном и откровенном признаніи» (по выраженію Милюкова), почему Демократія не захватила власти в первые дни революціи. В послѣдующем, отвергая измышленія «черносотенной и либеральной буржуазіи», которая, стремясь посѣять раздор, инспирует, и клевещет («сплетничает») о двоевластіи (формально его нѣт, а если оно и существует, то как выраженіе стремленій двух политических сил), Стеклов выступил с обвинительным актом против таившихся в нѣдрах правительства контр-революціонных потенцій… Докладчик «улавливал нежелательные оттѣнки» в нѣкоторых министерских рѣчах, намекая на таинственный «организующій центр», отказываясь «пока» его назвать и видѣл, наконец, угрозу революціи в «ложной гуманности» буржуазнаго правительства: это правительство не издало, напримѣр, «декрета, объявляющаго внѣ закона всѣх генералов — врагов русскаго народа, которые дерзнут поднять (все в будущем времени) святотатственную руку на русскій народ и завоеванія его революціи». Это правительство, «без вѣдома и согласія Совѣта», оставляло на свободѣ (правда, временно) «под личным наблюденіем министра юстиціи» стараго генерала Иванова [513]… Недоволен был Стеклов и отношеніем к династіи, введшей в Россіи «крѣпостное право» и пр. и пр.
Одним словом, офиціальный доклад от имени Исп. Комитета представлял собой, как выразился с.-р. Гендельман, оговорившійся тут же, что он «отнюдь» не собирается «защищать правительство», «не дѣловой» анализ, а «какой-то фельетон», которым Стеклов «увеселял» собравшихся. Было немного «забавно», но и «скучно» слушать стекловскія ламентаціи и «разоблаченія происков и козней контр-революціи — спереди, сзади, с боков, с высоты» и его соратнику по выработкѣ соглашенія 2 марта, Суханову. Хотя увеселяющія мѣста доклада Стеклова и срывали аплодисменты (иногда далее бурные, как отмѣчает стенографическій отчет — аплодисменты срывали и тѣ, кто осмѣивал увеселительный тон демагога и порицал Исполнительный Комитет, который выпустил такого страннаго докладчика), они привели в смущеніе лидеров Исполнительнаго Комитета, предварительно заслушавшаго тезисы доклада «весьма наскоро». В самом дѣлѣ вмѣсто того, чтобы защищать предлагаемую резолюцію, Стеклов, с азартом опровергая ее, неожиданно заключил: «надѣюсь, примете резолюцію, которую я имѣю честь предложить вам от имени Исполнительнаго Комитета», а у слушателей по словам Гендельмана, создавалось опредѣленное впечатлѣніе: «Временное Правительство нужно арестовать и посадить туда, гдѣ сидят Протопопов и Щегловитов». В залѣ воцарилось «полное недоумѣніе». Явилась мысль выставить содокладчика. Намѣтилась кандидатура Суханова — очевидно, считался желательным оратор из числа тѣх, кто вел переговоры 2 марта, и побаивались неожиданностей, к которым был склонен «роковой человѣк», третій ночной партнер Соколов… Из этого ничего не вышло, ибо тезисы будущаго меньшевика-интернаціоналиста без комическаго элемента, одобренные «в общем» предварительно лидером большевицкой фракціи Каменевым, были забракованы идеологическим вдохновителем позиціи Исполнительнаго Комитета, каким сдѣлался вернувшійся из ссылки бывшій депутат Думы Церетелли. Его позицію Суханов охарактеризовал словами, будто бы ему сказанными Церетелли по поводу проектировавшагося содоклада: «вы, конечно, должны говорить о необходимости соглашенія с буржуазіей. Другой позиціи и другого пути для революціи быть не может. Вѣдь вся сила у нас. Правительство уйдет по мановенію нашей руки. Но тогда погибель для революціи».
Спасать положеніе и выправлять линію взялся сам Церетелли, выступавшій, однако, в серединѣ преній и послѣ выявленія позиціи «крайне лѣвых», т. е., фракціи большевиков. Офиціальным представителем послѣдних был Каменев, выражавшій центральную, до нѣкоторой степени компромиссную позицію в своей партіи. Тактически она не совпадала с «апрѣльскими тезисами» вскорѣ прибывшаго в «запломбированном вагонѣ» Ленина [514]. «Никакой поддержки Временному Правительству», — открыто провозгласил Ленин. Прямолинейность вождя у Каменева была завуалирована. «Мы не хотим сейчас сверженія этого Временнаго Правительства» — заявлял Каменев, но, «если не берем иниціативы какой либо революціонной борьбы», то «есть другой фактор, который определяет положеніе». «Мы дышим атмосферой контр-революціи», организуемой «за спиной» правительства и начавшей свои атаки против демократіи (правительство попустительствует этим контр-революціонным попыткам). Совѣт является «зачатком революціонной власти самого народа», и резолюція Совѣщанія должна говорить не о поддержкѣ Временнаго Правительства, а в предвидѣніи неизбѣжных столкновеній призывать представителей всей демократіи сплотиться вокруг организующагося центра революціи, которому неизбѣжно выпадет на долю взять на себя отраженіе царизма и «буржуазной контр-революціи».
«Истерическая» (по характеристикѣ одного из ораторов) в политическом отношеніи резолюція большевиков вызвала в собраніи недоумѣніе: чего хочет теченіе, представленное в Совѣщаніи Каменевым и подмѣнившее вопрос об отношеніи к Временному Правительству вопросом об отношеніи к Совѣту? «Не поддерживать — значит свалить, а этого Каменев не хочет». (ІІровинціальный большевик из Екатеринбурга Сосновскій выразился еще опредѣленнѣе: «может ли сейчас идти вопрос о том, чтобы свергнуть настоящее правительство? Я полагаю, двух мнѣній здѣсь нѣт и не было — об этом никто не поднимает рѣчи и не поднимет»). Если бы резолюція, предложенная Каменевым, голосовалась, очевидно, она собрала бы еще меньше голосов, нежели баллотировавшаяся перед тѣм резолюція о войнѣ: за резолюцію большевиков высказалось тогда 57 членов собранія, против 325 за резолюцію Исполнительнаго Комитета при 20 воздержавшихся (с.-д. интернаціоналистов). Вмѣстѣ с большевиками голосовали и будущіе «лѣвые соц. революціонеры», которых Шляпников исчисляет цифрой 20 [515].
Развернувшіяся пренія дали широкій спектор разногласій. На них имѣет смысл остановиться, так как из стенографическаго отчета выносишь нѣсколько иное впечатлѣніе, чѣм то, которое получаешь при ознакомленіи с картиной, набросанной мемуаристами. Всероссійское Совѣщаніе — это «финал демократическаго фронта» по мнѣнію Суханова; в дѣйствительности же значительная часть представителей провинціальных совѣтов и армейских частей горячо отстаивала «демократическій фронт». Во имя единства была выдвинута идея коалиціонной власти. В центрѣ ее отстаивал один только представитель «трудовой группы» Брамсон. Отмѣчая значеніе «организующих центров в лицѣ Совѣтов» (без них «Бог вѣсть, в какой, может быть, анархіи была бы наша страна»), Брамсон призывал «главных дѣятелей соціалистических партій», сойти с «пути критики» и найти «достаточно мужества» принять и на себя «отвѣтственность» в переходное время в управленіи страной, «не затуманивать» создавшагося положенія страхом перед мнимыми «мрачными тѣнями контр-революціи», а предложить «реальный план активных опредѣленных дѣйствій»… для того, чтобы вывести страну на «новый путь радостнаго, свѣтлаго и спокойнаго существованія».
«Зоркій, бдительный страж народной революціонной воли» в средѣ «противодѣйствующих сил» будет лучшим средством разрушить «гнѣздо контр-революціи», если таковое имѣется. Другими словами Брамсон предлагал расширить базу демократическаго представительства, имѣя в виду привлеченіе в его состав соціалистических дѣятелей, помимо Керенскаго.
Идея расширенія состава правительства встрѣтила большое сочувствіе в собраніи — о нем говорило немало представителей с мѣст, но по разному мотивируя такую необходимость. Делегат Венцковскій (кого он представлял не указано), как будто, правильно опредѣлил происхожденіе «двоевластія». «Ясно было заранѣе», что каждая сила, участвовавшая в переворотѣ, будет по своему толковать его послѣдствія. «Двоевластіе» произошло от того, что в правительство вошли лица, в сущности не желавшія революціи. Надо, чтобы в правительствѣ был не один только «заложник демократіи». Когда создастся коалиціонное правительство, которое будет выражать и волю пролетаріата, и волю революціоннаго крестьянства, и волю революціонной арміи, и волю всей демократіи, тогда его представители «менѣе всего» будут «нуждаться в соглядатайствѣ». Трудовик Адамов-Френкель, говорившій от имени Псковскаго совѣта, сдѣлавшагося центром всего Сѣвернаго фронта, указывая на опасность конфликта, когда дѣйствующая армія будет поставлена в положеніе частью идти за Врем. Правительством, а частью за Совѣтами, призывал оказать на Врем. Правительство и на Петроградскій Совѣт давленіе, пока «не поздно», в цѣлях достигнуть вхожденія в правительство представителей «вліятельнѣйших соціалистических партій». Титов (с.-р. из Уфы) был увѣрен, что резолюція, предложенная от имени Исполнит. Комитета, не будет принята, ибо «докладчик сдѣлал слишком много для того, чтобы большинство нашего собранія высказалось против этой резолюціи». По мнѣнію уфимскаго делегата, большинство будет удовлетворено резолюціей о вхожденіи в минуту исключительной важности и отвѣтственности вождей Исп. Комитета в состав Врем. Правительства, при чем им гарантирована «безусловная поддержка», «безусловное повиновеніе». «Это предложеніе — говорил делегат — является мнѣніем, думаю, большинства солдат». Оно не встрѣтит противодѣйствія со стороны Правительства, заявившаго в лицѣ Керенскаго, что Правительство «ничего не имѣет против того, чтобы в любой момент представители Исп. Комитета вошли в его состав (такого заявленія Керенскій, передавая Совѣщанію от имени Правительства «низкій поклон всей демократіи: рабочим, солдатам и крестьянам» — не дѣлал). Исполнительный Комитет «держится той точки зрѣнія, что лишь тогда он может принять власть в свои руки, когда Временное Правительство окончательно дискредитирует себя в глазах всей Россіи, т. е., пока гром, не грянет, мужик не перекрестится… Но мы не должны допустить, чтобы над нашей родиной, разразился громовой удар». Представитель екатеринославскаго гарнизона Каменскій огласил резолюцію, вынесенную 55 тысячами солдат гарнизона: «Совѣт С. Д., в полном согласіи с деятельностью общественных, рабочих и крестьянских организацій, поддерживает Временное Правительство вооруженной силой, укрѣпляет всѣ занятыя им до настоящаго времени позиціи, а также всѣ его начинанія на благо родины, крестьян и рабочих». «Я удивляюсь — говорил делегат, — когда говорят о сдвигѣ Временнаго Правительства вправо так, как в рѣчи вчерашняго докладчика. Я прямого указанія на этот сдвиг не видѣл»… Екатеринославскіе солдаты заявляли, что «пока война, будем поддерживать это Временное Правительство», «не скрывая желанія усилить состав этого правительства за счет лѣвых элементов». Другой представитель екатеринославскаго гарнизона «вполнѣ присоединился» к мнѣнію Брамсона. Представитель бердичевскаго гарнизона с.-р. Усов, разсматривавшій вопрос о правительствѣ «не только с точки зрѣнія революціи и ея достиженій, но и с точки зрѣнія обороны страны», говорил о вредѣ двоевластія и необходимости авторитетнаго правительства, которое обезпечило бы «защиту страны, иначе через 2-3 мѣсяца страх сметет достиженія революціи»; «опасность революціи не в Почаевской лаврѣ, а в разгромѣ». Министерство, сформированное «почти цѣликом из представителей крупной и либеральной буржуазіи», не может пользоваться «довѣріем всей страны». Представитель 10-й арміи Котляров, не касаясь коалиціи, сказал, что он уполномочен заявить, что армія «искренне вѣрит» первому Правительству свободной Россіи и будет всѣми имѣющимися в распоряженіи арміи средствами поддерживать Правительство во всѣх его начинаніях в дѣлѣ укрѣпленія добытой «великой свободы и проведенія демократических реформ» — будет поддерживать «до тѣх пор, пока оно будет итти в интересах русской демократіи и, если оно отступит на шаг, тогда мы от присяги откажемся и станем на сторопу Совѣта. Р. С. Д. и будем признавать его правительство». Раздался на совѣщаніи и голос солдата дѣйствующей арміи, внушительно прозвучавшій о полном довѣріи существовавшему правительству без каких-либо оговорок: «Особая, почти милліонная армія велѣла мнѣ передать — заявил делегат Новицкій, — что она вѣрит Временному Правительству, ибо это Временное Правительство создалось самой этой революціей, нам дала этих людей революція; это —лучшіе сыны родины». Новицкій сдѣлал свое оглашеніе в связи с обсужденіем резолюціи о войнѣ и не выступил при обсужденіи вопроса об отношеніи к правительству. Не выступил по общему вопросу и .с.-р. Жидков, представитель ташкентскаго совѣта, но мы имѣем «наказ», который был дан 22 марта делегатам, посылаемым на Совѣщаніе. Совѣтскій изслѣдователь, его приводящей (Югов), считает постановленіе ташкентскаго совѣта, выразительное в своих «кадетских формулировках», даже типичным для того времени. Ташкентскіе совѣты Сол. и Раб. Депутатов призывали всѣх, к «организованной спокойной работѣ совмѣстно с Временным Правительством», объявляли о своей «полной поддержкѣ Временнаго Правительства во всѣх его мѣропріятіях, направленных к осуществленію объявленной им программы»: «всякая попытка сверженія его или препятствія ему в его работах встрѣтит наше крайнее сопротивленіе». Относительно «военно-рабочих организацій» в наказѣ говорилось: «это— учрежденія совѣщательныя и контролирующая, главная задача пока: поддержка Временнаго Правительства в объявленной им платформѣ и крайнее сопротивленіе к захвату власти у Временнаго Правительства, как справа, так и слѣва».
Ряд ораторов выступал против коалиціи, также по разному мотивируя свое отрицательное отношеніе к вхожденію соціалистов в правительство. Вот видный московскій с.-р. Гендельман, видѣвшій лишь «количественную» разницу между предложеніем коалиціонистов и большевиков. «Опасность контр-революціи — утверждал московскій делегат — в том будет, если мы возьмем на себя тѣ задачи, с которыми мы не справимся». Соц.-революціонеры считают вопреки представленіям большевиков, что происходящая революція не может быть доведены до «революціи соціальной» и слѣдовательно придется «работать в рамках буржуазных классов». При таких условіях нельзя давать совѣтскаго «авторитета» тѣм мѣрам, который носят «буржуазный характер» и тѣм укрѣпляют позицію Временнаго Правительства. Предсѣдатель московскаго Совѣта меньшевик Хинчук также говорил о ненужности «коалиціоннаго министерства», «согласительных мнѣній» и «совмѣстных работ»: дѣло в силѣ революціонной демократіи; чѣм сильнѣе будет организованное давленіе, тѣм скорѣе Временное Правительство будет осуществлять предъявляемыя ему требованія. По иному ставил вопрос читинскій с.-р. Пумпянскій: «Принять сейчас коалиціонное министерство — это значит понизить гребень революціонной волны… Это значит провести Учредительное Собраніе не в атмосферѣ революціонной… какая чрезвычайно важна для демократіи». «Ложью» называл Пумпянскій вопрос о двоевластіи, поднятый буржуазной печатью: «Гдѣ примѣр, чтобы Совѣт Рабочих издал какой-нибудь положительный приказ?» «Быть может, Совѣт Р. Д. допустил нѣкоторую маленькую безтактность — это возможно, но это не принцип, а техника дѣла». Нѣкій Теплов (представительство не указано) был против «ширмы», которой явится коалиціонное правительство. Он и против довѣрія правительству, составленному из политиков «высокаго уровня», которые пошли «на такой политическій шаг» во избѣжаніе «с самаго начала разрыва, с революціонной демократіей»: «они согласились на все, но это не значит навсегда». Революціонная демократія должна установить «строгій контроль» над дѣятельностью Правительства и заявить, что поддержит тѣ шаги, которые будут дѣлаться в направленіи закрѣпленія революціонных завоеваній, ибо «мы не вѣрим в то, что Гучков и Шульгин, если они поѣхали в началѣ переворота для переговоров с Романовыми, то это не значит еще, что они не поѣдут к отпрыскам Романовых и вообще к той буржуазіи, которая безусловно заинтересована в возстановленіи, если не абсолютной царской монархіи, то во всяком случаѣ конституціоннаго строя».
Оригинальную аргументацію против коалиціи, во имя «политическаго реализма» развил одесскій делегат меньшевик Сухов. Это была единственная серьезная рѣчь против коалиціи — достаточно догматическая, но без тѣх трафаретных и шаблонных «словесных заклинаній». которых было слишком много в ораторских выступленіях квалифицированных представителей «революціонной демократіи». Для него вхожденіе соціалистов во Временное Правительство было таким же «политическим максимализмом», как и желаніе «передать» Совѣтам Р. и С. Д. всю власть. «Политическій авантюризм», он считал «смертным грѣхом» перед русской революціей. Сухов отмѣчал, что революція «первая ступень», только «начало пробужденія общественнаго сознанія» и «поэтому при поверхностном взглядѣ на вещи кажется, что есть только одна сила на сценѣ—пролетаріат, да рядом с ним армія», которая до сих пор ощущает «неясное, неопредѣленное стремленіе к свѣтлому будущему, но никак не больше…» «Сейчас многія силы еще не мобилизованы… но онѣ проснутся, и тогда соотношеніе сил может измѣниться не в нашу пользу… Если мы увлечемся нашей властью сейчас, нашим могуществом, то… от Временнаго Правительства мы можем, быть может, требовать любой закон, надавив на него, как слѣдует… Но… измѣнится обстановка, и то, чего мы добились, пойдет обратно. Это будет дезорганизаціей масс, люди потеряют вѣру в дѣло, а тѣ классы, жизненные интересы которых мы нарушили, не учитывая правильно историческую обстановку, они пойдут против нас, и в этом… может крыться зерно контр-революціи. Надо обладать большим политическим тактом, можно оказывать давленіе, но надо точно соображать, дѣйствительно ли мы стремимся к тому, что достижимо не только в условіях временно создавшихся, но и в условіях, которыя будут немедленно, в послѣреволюціонное время», «надо помнить, что мы не вся Россія» — «мы только соціалистическій — да и не всегда соціалистическій авангард революціонной демократіи»… «Если мы — демократія, если дѣйствительно хотим дѣлать общенародное дѣло, то узурпировать власть, таким образом, как есть искушеніе это сдѣлать, мы не имѣем права». Вхожденіе соціалистов в министерство, оратор считал огромной ошибкой. Они должны были бы своими соціалистическими руками дѣлать несоціалистическое буржуазное дѣло, и это было бы «гибелью довѣрія демократіи и соціалистических партій к своим вождям. К ним предъявляли бы требованія невыполнимыя»… «Посмотрите на положеніе Керенскаго… развѣ он не горит все время, развѣ ему заодно со всѣми не выражается недовѣріе? Один человѣк пошел туда и ему плохо приходится там, плохо под нашим давленіем». «Буржуазное дѣло» должны выполнять «люди из буржуазіи» и насколько Совѣт будет «осуществлять жизненныя требованія демократіи», он получит поддержку страны и «давленіе» на правительство будет дѣйствительным. Не надо только «афишировать этого давленія, не надо опьяняться властью, позволять себѣ таких сцен, как вчера: слыша вчера вызов Врем. Правит., я почувствовал: вот люди, опьяненные властью, которые, неожиданно получив в руки власть, начинают пускаться на эксцессы» [516].
На собраніи была высказана нѣсколькими представителями с мѣст точка зрѣнія, принципіально, может быть, и далекая от коалиціонной идеи сотрудничества и отстаивавшая скорѣе созданіе однородной демократической власти, но фактически проводившая коалиціонный принцип, посколько он считался необходимым в создавшейся конъюнктурѣ «активнаго сочувствія» и «содѣйствія» со стороны «либеральной буржуазіи». Так, делегат одного из провинціальных совѣтов Попов говорил о необходимости существованія «сильной и свободной от всякаго вліянія» (власти) правительства, Временное Правительство это «душа новой Россіи», это ея глаза, это — центр, около котораго должна группироваться вся русская демократія», а чтобы это было так, туда должна войти «настоящая демократія», а не тѣ, которые «покраснѣли за 30 дней». » Двоевластіе призрачно — утверждает Звѣрев. Дѣло не в контролѣ над правительством; само правительство должно быть «единым полновластным органом», исполняющим волю революціонной демократіи. К числу сторонников такой сильной власти принадлежал, конечно, и упомянутый выше Скачков, который обосновал концепцію о «неписанной конституціи», созданной революціей.
В этой гаммѣ многообразных мнѣній Церетелли стремился не всегда удачно вывести «среднюю» линію. Совѣтскій лидер исходил из положенія, что жизнь еще не измѣнила того исходнаго пункта, который заставил в дни переворота Совѣт пойти на соглашеніе с «буржуазіей» и признать Временное Правительство «носителем власти революціонной Россіи'». При существующем соотношеніи сил, Совѣт по мнѣнію Церетелли мог бы теперь «даже захватить власть», но «разум революціи» заставлял исходить из соображенія о том, что «можно удержать и закрѣпить, а не на мгновеніе только завладѣть». Он не дѣлал отвѣтственным Правительство за ту кампанію против Совѣта, которая диктовалась «узкой своекорыстной политикой нѣкоторых кругов буржуазіи» [517].
Акты Правительства свидѣтельствуют, что оно идет на встрѣчу общедемократическим стремленіям. и говорить о том, что «в настоящій момент уже назрѣла та пора, когда мы должны Временное Правительство разсматривать, как кучку, выражающую своекорыстные интересы отдѣльной части буржуазіи»… значит не видѣть того, что совершается. Правительство творит «общенародное дѣло» и «как у пролетаріата оказалось достаточно сознанія для того, чтобы цѣнить единеніе общенародных сил», так же есть это сознаніе до настоящаго времени в тѣх «кругах буржуазіи. которые представлены Временным Правительством и которые играют доминирующую роль». «Я не утверждаю — заканчивал Церетелли, вступая на рискованный путь предположеній, — что это положеніе сохранится. Быть может, тѣм кругам буржуазіи, которые толкают Временное Правительство на безотвѣтственные шаги, на гражданскую войну… удастся достигнуть своего; быть может, общественное мнѣніе, на которое опирается Временное Правительство, измѣнится, сдвинет их нынѣшнюю политику на иныя рельсы, вот… тогда и настанет момент, когда Совѣты Р. и С. Д. вступят в конфликт с Временным Правительством — тогда за нашей спиной будет весь народ, и Временному Правительству останется уйти, и будет создан новый орган общенародной власти».
Будущій «благородный рыцарь» (слова Потресова) коалиціи не обмолвился о ней ни словом и не отозвался на призывы, шедшіе из собранія. Он обоснововал лишь правильность позиціи, запятой Исполнительным Комитетом, логичность которой была дискредитирована выпадами против Временнаго Правительства офиціальным докладчиком. «Стеклов и Каменев, Каменев и Стеклов — констатировал представитель 12-й арміи Кучин — по существу постановки ими вопроса о взаимоотношеніях Совѣта Р. и С. Д. и Временнаго Правительства, представляют из себя одну совершенно опредѣленную, ничѣм друг от друга не отличающуюся политическую линію» Кучин настаивал на том, чтобы резолюція Совѣщанія дала бы «ясный и опредѣленный отвѣт» на вопрос о взаимоотношеніи между Временным Правительством и Совѣтом: надлежит признать с одной стороны, что Временное Правительство «является законной, признанной властью…, которой мы сами поручили власть»; с другой, что «Совѣт Р. и С. Д. или иной орган, который в дальнѣйшем будет представлять революціонную демократію», активно «будет поддерживать Временное Правительство, как законный орган, осуществляющій программу в духѣ требованій демократіи».
Начались закулисные переговоры лидеров фракцій. В гущу их мы проникнуто не можем. «Средняя» линія во имя призрачнаго уже единства революціоннаго фронта стремилась нивеллировать разногласія и под одно знамя поставить несоединимое [518].
В результатѣ получился компромисс, не отвѣчавшій дѣйствительному взаимоотношенію сил и вовсе не соотвѣтствовавшій настроенію большинства собранія. То, что в первоначальном текстѣ резолюціи заключалось «в скрытом видѣ», как выразился докладчик, тѣм же Стекловым, в заключительном словѣ, в новой формулировкѣ было уже отчетливо развернуто. Такой компромисс удовлетворил большевиков, ибо даже внѣшняя словесная формулировка пункта о «контролѣ» и «сплоченіи» вокруг совѣтов цѣликом была заимствована из большевицкой резолюціи — они сняли отдѣльную резолюцію и заявили, что будут голосовать за положенія Исполнительнаго Комитета. Совѣщаніе признавало, что программа Временнаго Правительства «содержит основныя политическія требованія русской демократіи», и что «до сих пор Временное Правительство в общем и цѣлом (отвратительное выраженіе революціоннаго жаргона) идет по пути выполненія принятых на себя обязательств». Совѣщаніе признавало необходимость постояннаго политическаго контроля и воздѣйствія демократіи («умалчивая о формах этого воздѣйствія) и призывало демократію, «не принимая на себя отвѣтственность за всю дѣятельность правительства в цѣлом, оказывать поддержку Временному Правительству, поскольку оно будет неуклонно игти в направленіи к упроченію и расширенно завоеваній революціи и поскольку свою внѣшнюю политику оно строит на почвѣ отказа от захватных стремленій». Совѣщаніе призывало «всю революціонную демократію Россіи сплотиться вокруг Совѣтов, как созданных революціей центров организаціи сил демократіи, способных в союзѣ с другими прогрессивными силами отразить попытки царистской и буржуазной контр-революціи и упрочить и расширить завоеванія революціи». Вмѣстѣ с тѣм революціонная демократія должна была «быть готовой дать рѣшительный отпор всякой попыткѣ Правительства уйти из под контроля демократіи или уклониться от выполненія принятых им на себя обязательств».
По предложенію фракцій соц.-рев. было прибавлено, что воздѣйствіе революціонной демократіи должно распространяться и на правительственные органы на мѣстах (это взято также из текста большевиков). Не внесли своей отдѣльной резолюціи и меньшевики, считая, что послѣ соглашенія Исполнительнаго Комитета с революціонными соціалистическими партіями в новой формулировкѣ резолюціи находится «ясный и притом положительный отвѣт» на «один из кардинальных вопросов теперешняго момента». «Мы считаем необходимым, — говорил Дан от имени «меньшевицкой части» рос. соц.-дем. партіи — чтобы в резолюціи было сказано, что для дѣла революціи в нынѣшней ея стадіи этот состав правительства играет положительную роль, — свергать его не надо, а надо признать, как существующій факт». Не совсѣм то было сказано в компромиссной редакціи, а главное устранено было находившееся в проектѣ резолюціи, принятом на совѣщаніи меньшевицких делегатов, положеніе, что правительство, созданное революціей, приняло на себя государственную власть до созыва Учред. Собранія , т. е. то единственное, что придавало правительству, которое многих не удовлетворяло, извѣстную устойчивость. И другое пожеланіе меньшевиков, формулированное Даном, не нашло себѣ яснаго отраженія в резолюціи (не отчетливо оно было выражено и в меньшевицком проектѣ). «Мы хотѣли имѣть — говорил Дан — ясный отвѣт… о так называемом и частію злостно называемом двоевластіи… Всякій не может не понимать, что в хаосѣ колоссальнаго революціоннаго переворота, были исключительные моменты и, может быть, еще будут, когда вся компетенція, вся власть смѣшивается, когда надо непосредственно творить переворот, революціонное дѣло. Мы хотим, чтобы было сказано ясно, что в обычном, нормальном теченіи своем — это клевета, будто Совѣт Р. и С. Д. хочет принять участіе в осуществленіи государственной власти. Мы хотим, чтобы было сказано ясно, что власть — это Временное Правительство, а революціонная демократія в лицѣ Совѣта… осуществляет свое вліяніе на ход политической жизни и дѣятельность правительства путем непрерывнаго организованнаго давленія на него и контроля над ним»… Стоит отмѣтить, что «рабочая группа» кооперативная съѣзда, собравшагося в Москвѣ одновременно с Совѣщаніем, спеціально постановила требовать от съѣзда опроверженія «лживых слухов, распускаемых из темных источников в цѣлях раздора, о стремлены совѣтов к захвату власти».
Резолюція Исполнительнаго Комитета была принята единогласно (правда, не без нѣкоторых протестов с мѣст) — так силен еще был гипноз единаго революціоннаго фронта. Вопрос о коалиціи не был поставлен, хотя президіум и заявил при баллотировкѣ резолюціи, что он будет поставлен, как «особый вопрос» вслѣд за принятіем резолюціи. Очевидно, петербургскіе комбинаторы «единаго революціоннаго фронта» боялись, что их непрочная храмина разсыплется, так как идея коалиціоннаго правительства, как мы видим, могла встрѣтить значительный отклик в собраніи [519]: вѣдь почти несомнѣнно, что при практической постановкѣ вопроса логически должны были за положительное рѣшеніе высказаться всѣ тѣ, кто был недоволен «цензовым» правительством, настаивая на сильной, независимой и авторитетной революціонной власти и переходное время до Учредительнаго Собранія. Через мѣсяц, с нѣкоторым уже опозданіем, вопреки всякой догматикѣ «соціалистов в футлярѣ» жизнь разрѣшила положительно вопрос о коалиціонной власти, но разрѣшила его в ненормальных условіях процесса правительственнаго кризиса.