2. Конфликтные вопросы.


[ — Мартовcкіе дни 1917 годаГЛАВА ДЕВЯТАЯ. РЕВОЛЮЦIОННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВОV. Кoнтaктная кoмиccія.]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

Совѣщаніе Совѣтов должно было нѣсколько стабилизировать положеніе и придать «давленію» со стороны революціонной демократіи на Правительство болѣе парламентскій характер. С другой стороны, Правительство, освояя постепенно административный аппарат власти, разстроенный в дни революціонных пертурбацій, почувствовало под собою нѣкоторую базу. Ни то, ни другое не удовлетворяло «лѣвых», пытавшихся на другой день послѣ Совѣщанія форсировать назрѣвающій «момент разрыва». 5 апрѣля эти «лѣвые» в Исполнительном Комитетѣ требовали измѣненія «всей системы отношенія к Правительству», ибо «политика Правительства ясно показала, что момент, когда мы его должны были поддерживать, проходит… Правительство, укрѣпляясь все болѣе и болѣе, нас игнорирует, наступает момент, когда нам придется отказать ему в поддержкѣ». Судя по протоколу, застрѣльщиком выступал не столько Стеклов, бывшій докладчиком, сколько Суханов, на котораго вся деятельность Контактной Комиссіи производила «тягостное впечатлѣніе»: «функціи делегаціи», по его мнѣнію, свелись лишь к регистраціи сдѣланнаго Правительством. Опубликованный протокол засѣданія Исп. Ком. нельзя признать очень вразумительным [527], но он дает все же возможность установить, какіе вопросы считались тогда «конфликтными», т. е., вопросы, по которым Правительство не дало отвѣтов, удовлетворивших Комиссію в цѣлом [528].

Среди этих «конфликтных» вопросов первым стоял тот «10-мил-ліонный фонд», который выдвинул в своем текстѣ Милюков, и который никакого, в сущности, принципіальнаго значенія не имѣл, так как отказ в ассигновкѣ офиціально мотивирован был «недостатком средств». Отказ волновал Исполнительный Комитет, и там сознавали, что это «простая отговорка» — не дали денег «как противникам». Так формулировал в засѣданіи 5-го меньшевик Богданов — сторонник того, чтобы «добиваться 10-милліоннаго фонда», но высказавшійся, однако, против того, чтобы «на этом вопросѣ принимать бой». Требовать 10 милліонов от Правительства постановили еще 15 марта (и даже раньше — протокол 15 марта говорит: «подтвердить прежнее рѣшеніе» и приступить к «немедленной выработкѣ текста требованія»). Упорство, проявленное Правительством, не совсѣм понятно, так как форму субсидіи можно было приспособить к бытовым условіям времени и устранить внѣшнее узаконеніе «двоевластія», котораго стремились избѣжать. Между тѣм по положенію, которое заняли Совѣты в первое время, они безспорно выполняли и функціи общегосударственнаго значенія — напримѣр, в области продовольствія (в распоряженіе совѣтской продовольственной комиссіи Главным Интендантством было передано нѣсколько складов). Продолжавшееся бытовое двоевластіе на мѣстах вызывало не только требованія от центра ассигновок из «государственных средств», но и угрозы воспользоваться средствами мѣстнаго казначейства, в случаѣ неоткрытая кредита в кратчайшее время, как то иркутскій исполком телеграфировал 25 апрѣля Чхеидзе. Едва ли приходится сомнѣваться, что эти угрозы, в случаѣ отказа, приводились в исполненіе. Не будет преувеличеніем сказать, что в провинціи совѣты повсюду пользовались правительственными ассигновками. Когда в началѣ октября в Правительствѣ был поднят вопрос о назначеніи ревизіи общественных и демократических организацій (в том числѣ совѣтов) в выданных им государственных ассигнованіях, «Извѣстія» писали, что петроградскій Совѣт — «никогда никаких сумм из казны не получал». И это представляется очень сомнительным, посколько рѣчь идет о первом времени. Попытка прослѣдить ручьи, по которым притекали косвенно или в полузамаскированном видѣ ассигновки из Государственнаго Казначейства, отвлекла бы изложеніе слишком уже в сторону [529]. Без риска отойти от дѣйствительности, можно утверждать, что Совѣт не мог бы выполнять своих многообразных функцій, вплоть до сношеній с внѣшним міром, если бы жил только на доброхотныя пожертвованія, притекавшія в Совѣт, конечно, не в таких размѣрах, как во Временный Комитет: вмѣсто милліонов здѣсь были десятки тысяч — на 13 марта их было примѣрно 123 тыс. по офиціальному докладу завѣдовавшаго совѣтскими финансами Брамсона. Система совѣтских доходов в видѣ самообложенія рабочих, раскладки по ротам, отчисленій от митингов и «общественных кинематографов» была разработана лишь в концѣ мая [530]. В итогѣ отказом в «10-милліонном фондѣ» — отказом, демонстративное значеніе котораго анулировалось офиціальной мотивировкой — Правительство лишалось возможности регулировать анархію на мѣстах, что неизбѣжно было бы при офиціальной ассигновкѣ, подлежащей общегосударственному контролю.

Вторым «конфликтным» вопросом явился вопрос о присягѣ в арміи. Он имѣл уже свою длительную исторію. Формула присяги была установлена Правительством 7 марта, Она гласила для лиц «христіанскаго вѣроисповѣданія»: «Клянусь честью солдата и гражданина и обѣщаюсь перед Богом и своею совѣстью быть вѣрным… Россійскому Государству, как своему отечеству… Обязуюсь повиноваться Временному Правительству… впредь до установленія образа правленія волей народа при посредствѣ Учредительнаго Собранія… В заключеніе данной мною клятвы, осѣняю себя крестным знаменем и ниже подписываюсь…» Эта формула присяги и вызвала протест Исполнительнаго Комитета, обсуждавшійся в Совѣтѣ 12 марта. «Крупным недочетом» опубликованнаго текста было признано, с одной стороны, умолчаніе о «защитѣ революціи» и «свободы», а с другой, нарушеніе «свободы вѣроисповѣданія»… Правительству было предложено переработать непріемлемую форму присяги, а до выработки ея к «присягѣ не приводить, а гдѣ это сдѣлано, считать присягу недѣйствительной». В собраніи предсѣдателем было подчеркнуто, однако, что отклоненіе присяги не означает призыв к неповиновенію Правительству — напротив, «необходимо согласованно дѣйствовать для упроченія новаго строя». 16-го в Исполнительном Комитетѣ было доложено, что Правительство «признало ошибочным изданный приказ о присягѣ без вѣдома Исполнительнаго Комитета» и согласилось до Учредительнаго Собранія не приводить к присягѣ тѣ части войск, которыя не присягали. Рѣшеніе болѣе, чѣм странное — вѣдь исправить текст присяги в духѣ, желательном для Совѣта, было бы вполнѣ возможно. Если сообщеніе, сдѣланное в Исполнительном Комитетѣ, соотвѣтствовало дѣйствительности, то вопрос по отношенію к Правительству казался бы исчерпанным. И тѣм не менѣе он вновь выплыл в апрѣлѣ в силу того, что «соглашеніе» было нарушено на фронтѣ и в Петербургѣ — как говорилось в Исполнительном Комитетѣ, командующим войсками ген. Корниловым. («Генерал старой закваски, который хочет закончить революцію» — так характеризовали Корнилова в болѣе раннем мартовском засѣданіи). На указаніе Контактной Комиссіи о нарушеніи «Соглашенія» Правительство отвѣтило, как указывал Стеклов в докладѣ, что «оно об этом слышит в первый раз». Стеклов дѣлал знаменательную оговорку, он допускал, что «к присягѣ приводятся полки по их собственному желанію «. В этой оговоркѣ и лежит ключ к неожиданной уступчивости, проявленной Исполнительным Комитетом в лицѣ Стеклова: «Мы указали — докладывал представитель Контактной Комиссіи — на тяжелое положеніе революціонных войск, не принявших присяги, и предложили, чтобы всѣ были приведены к присягѣ по старой формулѣ , но чтобы Правительство выпустило спеціальное разъясненіе в духѣ нашей поправки к тексту». «Опредѣленнаго отвѣта — заключил докладчик — мы не получили». В невыгодном положеніи оказался Совѣт, и Богданов резюмировал 5-го пренія указаніем, что Совѣт «потерпѣл пораженіе» и нужно «найти почетный выход». Мемуаристы субъективны, и Шляпников говорит, что конфликт на почвѣ присяги принял для Правительства «скандальный характер’. Вывод историка, минуя оцѣнку цѣлесообразности разыгравшагося конфликта и поведенія обѣих сторон, пожалуй, должен будет присоединиться к замѣчанію в дневникѣ ген. Болдырева касательно отмѣны присяги: «новая охапка горящей пакли», брошенной в армію и приводившей на мѣстах к столкновенію присягавших с неприсягавшими.

Третьим «конфликтным» вопросом являлся «проѣзд группы эмигрантов через Германію», т. е., прославленный «пломбированный вагон», в котором прибыл в Россію Ленин, и связанный с ним проект обмѣна пріѣхавших революціонеров на группу нѣмецких военноплѣнных. Правительство не считало себя связанным «обязательствами, данными без его вѣдома и согласія» и заявило, что «ни о каком обмѣнѣ рѣчи быть не может». Здѣсь позиція «интернаціоналистов» была довольно безнадежна [531], ибо в средѣ самого Исполнительнаго Комитета весьма многіе отрицательно относились к той «несомнѣнно недопустимой, по меньшей мѣрѣ, политической ошибкѣ», которую совершили «Ленин и его группа», не «читаясь «с интересами русской революціи» (слова Богданова). При таких условіях Контактная Комиссія должна была потерпѣть «пораженіе» в конфликтном вопросѣ [532]. Нельзя не согласиться с мнѣніем, выраженным Богдановым на засѣданіи 5 апрѣля, что демократія сама дѣлала многое, чтобы «ослабить себя» и «терпѣла пораженія на тѣх вопросах, на которых давать бой ей было «невыгодно».

Перечисленными вопросами исчерпывался обвинительный акт против Правительства посколько он нашел себѣ отраженіе в протоколѣ 5 апрѣля. Ни в протоколах Исполнительнаго Комитета, ни в воспоминаніях о работах Контактной Комиссіи нѣт матеріала для сужденія о вопросѣ, который должен был явиться предметом обмѣна мнѣніями и разногласій между членами Правительства и представителями Совѣта, — вопроса, вызвавшаго нѣсколько взволнованных страниц в воспоминаніях Набокова и агитаціонные нападки в послѣднюю декаду существованія Временнаго Правительства перваго состава со стороны нѣкоторых тогдашних органов соціалистической печати. Как надлежало рѣшить вопрос о судьбѣ членов ликвидируемых революціей старых правительственных учрежденій? Мы не располагаем данными для характеристики мѣр, принятых Правительством в этом отношеніи. Очевидно, вопрос разрѣшался просто в том бытовом порядкѣ, при котором чины Охранных Отдѣленій и аналогичных институтов департамента полиціи не могли естественно думать о полученіи от государства пенсій за прежнюю вѣрную службу. Общій вопрос мог быть разрѣшен, конечно, только законодательством о соціальном страхованіи старости. Но не в этой плоскости поставлен вопрос в воспоминаніях Набокова и не в этой плоскости правительственныя распоряженія вызывали «негодованіе» в «совѣтских кругах», отражавшееся и в прессѣ и на митингах. Дѣло шло о сановниках — о тѣх «высших чиновниках», которые добровольно или вынуждено ушли в отставку и о членах бездѣйствующаго Государственнаго Совѣта. В первый революціонный мѣсяц этот вопрос сам по себѣ не вызывал никакого отклика ни в прессѣ, ни в Совѣтѣ. Он случайно поднялся в Исполнительном Комитетѣ 19 марта в связи с появленіем делегаціи от кронштадтскаго Совѣта, протестовавшей против уплаты жалованія арестованным в Кронштадтѣ офицерам. Совѣту приходилось играть активную роль в умиротвореніи буйных кронштадтцев и в силу этого, может быть, Исполнительный Комитет тактически даже вынужден был вынести постановленіе о задержкѣ уплаты жалованья арестованным впредь то окончанія слѣдствія, и выясненія их виновности. Акт бытового двоевластія получил, однако, расширенное толкованіе и о состоявшемся рѣшеніи, «имѣющем распространительный характер, как в отношеніи чиновников всѣх вѣдомств, так и членов бывшей династіи Романовых» постановлено было «сообщить предсѣдателю Совѣта министров» (формулировка, взята из записи протокола). Как реагировало Правительство? Надо думать, что оно согласилось с такой постановкой, ибо вскорѣ министром юстиціи было отдано аналогичное распоряженіе в отношеніи всѣх лиц, слѣдственное производство о которых шло в Чрезвычайной Слѣдственной Комиссіи. А всѣ остальные? Временное Правительство не внесло здѣсь никакой ясности и опредѣленности и выбрало наихудшій путь сепаратных рѣшеній, вызывавших протест и дававших пищу для всякаго рода демагогических выпадов: производится де растрата народных денег на многотысячныя пенсіи бывшим царским слугам. Не имѣя в своем распоряженіи протоколов засѣданій Врем. Правит., трудно провѣрить правильность утвержденій Суханова о постановленіи Правительства 12 апрѣля выдать пенсіи «бывшим министрам» в размѣрѣ 7 тыс. руб.. что и привело в негодованіе совѣтскіе круги. Повидимому, рѣчь шла об указанных выше отдѣльных постановленіях, о которых упоминает Набоков: «в самом началѣ (вѣроятно, в апрѣлѣ) Временное Правительство в двух случаях назначило пенсіи в размѣрѣ 7-10 тыс. (кажется, дѣло шло о Коковцевѣ и Танѣевѣ)». Ни тот, ни другой не принадлежали, к числу тѣх матеріально необезпеченных людей, которых революція жестоко вернула в «первобытное бытіе» и судьба которых волновала с моральной стороны Набокова. Почему в число избранных попал отец знаменитой Вырубовой, имя которой в этот момент было крайне одіозно? Политическая безтактность часто бывает чревата послѣдствіями. Особо в дѣлѣ о «сановниках» стоял вопрос о членах Государственнаго Совѣта «по назначенію», обреченных на «совершенную праздность послѣ переворота», хотя формально Государственный Совѣт, как учрежденіе, не был упразднен. По словам Поливанова, это почтенное учрежденіе и среди бюрократіи принято было называть «Ново-Дѣвичьим монастырем». «Наиболѣе добросовѣстные и тактичные члены Государственнаго Совѣта — вспоминает Набоков — почувствовали неловкость своего положенія и нравственную невозможность получать крупное содержаніе, не дѣлая ничего, и возбудили вопрос об умѣстности подачи в отставку». По поводу того, что члены Государственнаго Совѣта продолжают получать содержаніе, и «завопили» на митингах и в печати. «Весь этот шум — утверждает управляющій дѣлами Правительства — произвел на Правительство «большое впечатлѣніе». «И тогда, наконец, пришлось поставить во всем объемѣ вопрос о членах Государственнаго Совѣта… Правительство потратило цѣлых два засѣданія на обсужденіе его — и не могло придти ни к какому опредѣленному рѣшенію. Так вопрос и остался «неразрѣшенным». Правительство не вышло из свойственной ему, столь характерной неопредѣленности потому, что «шум», поднятый вокруг этого вопроса (о том, что «посыпались протестующія резолюціи рабочих и солдатских собраній», говорят составители Хроники февральской революціи)- не был так велик, как изображают мемуаристы, — иначе его резонансы не могли бы не отразиться в общей печати и в дошедших до нас отрывочных протоколах Исполнительнаго Комитета… [533].

«Бум», поднятый «лѣвыми» в Исполнительное Комитетѣ. потерпѣл фіаско. Их цѣлью было добиться превращенія Контактной Комиссій из органа «соглашенія» в орган, диктующій Правительству свою волю. В их представленіи Совѣт должен был играть роль не «задерживающаго центра, а индикатора массоваго настроенія. Поэтому большевики, засѣдавшіе в Исполнительном Комитетѣ (Красиков, Стучка), требовали «гласности в переговорах с Правительством» — устраненія всяких «тайн и дипломатіи», обязательства для Контактной Комиссіи вести протоколы, подписываемые обѣими сторонами, и предложенія Правительству дѣлать в «письменной формѣ». «Правые» (Дан, Церетелли. Брамсон) энергично возражали, указывая, что подобное рѣшеніе уничтожает самый смысл существованія Контактной Комиссіи — выгода непосредственных личных отношеній в том, что они дают возможность Исполнительному Комитету «оріентироваться в теченіях Правительства». В воспоминаніях Суханов издѣвается над элементарной аргументаціей противников оформленія функцій Контактной Комиссіи, превращавших совѣтских делегатов — посредников между «классовыми противниками», в каких-то «пронырливых репортеров». Почему этот вопрос имѣл, однако, по признанію мемуариста «огромную важность» для революціи? Потому, что «лѣвые» желали покончить с «теоріей береженія Правительства», которую далеко не послѣдовательно пыталось проводить в жизнь образовавшееся большинство в Исполнительном Комитетѣ под руководством Церетелли. Напор «лѣвых» смутил «мамелюков», как начинает именовать с этого момента Суханов совѣтское «болото», шедшее довольно послушно за своим признанным «вождем». В Исполнительном Комитетѣ возникли «сомнѣнія» в раціональности прежней тактики и у сторонников этого большинства: протокол 5 апрѣля нѣсколько неожиданно отмѣчает предложеніе Чхеидзе «никаких непосредственных сношеній с Правительством не имѣть, сноситься с Правительством только письменно и требовать от Правительства письменных же отвѣтов». Предложеніе «лѣвых» -собрало 17 голосов против 21, высказавшихся за сохраненіе status quo и принявших поправку Брамсона о необходимости самой Контрольной Комиссіи вести «подробныя записи переговоров, скрѣпленныя подписями всѣх участников делегаціи».

Исполнительному Комитету не пришлось возвращаться к вопросам, поставленным в засѣданіи 5 апрѣля. Он занялся своей собственной внутренней реорганизаціей. Из Исполнительнаго Комитета выдѣлено было бюро, к которому переходили функціи Контрольной Комиссіи, формально упраздненной уже 13 апрѣля. Через недѣлю разыгрались событія, приведшія к первому правительственному кризису и к замѣнѣ правительства «цензоваго» правительством «коалиціонным». Взаимоотношеніе двух «классовых противников» внѣшне измѣнилось. Оппозиція в Совѣтѣ в представленіи Суханова сдѣлалась «незамѣтной» и «окончательно безсильной». Это уже будущее по отношенію к тому времени, о котором мы говорим.

Подноготная, вскрывающаяся при обозрѣніи дѣятельности Контр. Комиссіи, свидѣтельствует о симптомах, мало благопріятных для установленія довѣрія во взаимных отношеніях между властью и демократіей, посколько послѣдняя выявляла свой общественный лик через совѣты. Очевидно, искусственный оптимизм не очень вдумчиваго члена Правительства Вл. Львова, заявившаго московским журналистам, что между Правительством и Совѣтом «установлен тѣсный контакт, и слухи о треніях распространяют злонамѣренныя лица», не отвѣчал дѣйствительности. Может быть, Правительство и нѣсколько злоупотребляло декоративной тактикой, внушаемой отчасти еще не исчезнувшими отзвуками приподнятых революціонных настроеній — тактикой, которую японскій посол в Петербургѣ виконт Цунда в секретном посланіи министру иностранных дѣл в Токіо в серединѣ марта опредѣлял словами: «если у людей сложилось поверхностное мнѣніе, что все благополучно, то это происходит от того, что Временное Правительство… скрывает от общества правду». Эта тактика опредѣляла собой офиціальное знамя, которое рѣяло над общественной жизнью в мартовскіе и отчасти еще в апрѣльскіе дни. Слишком чуткая подчас к температурѣ общественных настроеній «Русская Воля» писала по поводу правительственной деклараціи о войнѣ 28 марта: «Союз Совѣта с Временным Правительством, это — союз жизни; союз в реальном творчествѣ — творчествѣ новых идей в исторіи». Впослѣдствіи реальныя очертанія, в которых протекала тогдашняя дѣйствительность, значительно искажались. Так Милюков увѣрял читателей своей «Исторіи», что упоминавшееся выше воззваніе Правительства 26 апрѣля, написанное Кокошкиным, было в «первоначальном текстѣ» «суровым обвинительным актом против Совѣта Р. Д.». но «послѣ троекратной передѣлки», вмѣсто «открытаго обвиненія Совѣта в парализованіи Правительства и в содѣйствіи распаду страны», основная мысль была «очень сильно затушевана» под вліяніем «товарищей Керенскаго» по партіи. В окончательном видѣ «обвинительный акт» гласил: «Говоря об осуществленных и осуществляемых им задачах, Временное Правительство не может скрыть от населенія тѣх затрудненій и препятствій, которыя оно встрѣчает в своей дѣятельности… К сожалѣнію и великой опасности для свободы рост новых соціальных связей, скрѣпляющих страну, отстает от процесса распада, вызваннаго крушеніем стараго государственнаго строя… [534]. Стихійныя стремленія осуществлять желанія и домогательства отдѣльных групп и слоев населенія явочным и захватным путем, по мѣрѣ перехода к менѣе сознательным и менѣе организованным слоям населенія грозят разрушить внутреннюю гражданскую спайку и дисциплину, и создают благопріятную почву, с одной стороны, для насильственных актов, сѣющих среди пострадавших озлобленіе и вражду к новому строго, с другой стороны, для развитія частных стремленій и интересов в ущерб общих и к уклоненію от исполненія гражданскаго долга». Управляющій дѣлами правительства Набоков в воспоминаніях называет утвержденія историка «преувеличенным отзывом» и свидѣтельствует, что строки, введеныя в воззваніе редакціей «Дѣло Народа» (?!), «довольно туманно и отвлеченно» излагавшія причины происходившей неурядицы, не могли измѣнить «основного тона воззванія». «Строгій государственник считает воззваніе «одним из слабѣйших» документов эпохи: «его идеологія — ставящая во главу угла добровольное подчиненіе граждан ими же избранной власти — очень сродни идеологіи анархизма». Набоков слишком серьезно принимал внѣшнюю словесную форму и сущность. Для нас важно, что документ («духовное завѣщаніе» Правительства перваго состава) характеризует неизжитую психологію момента и показывает, что два полюса революціи окончательно еще не скристализировались. Единеніе во имя достиженія задач, поставленных революціей, оставалось в общественном сознаніи первенствующей директивой. Большевики и их попутчики из среды народнических максималистов и идеологов » послѣдовательнаго марксистскаго интернаціонализма», выразительницей позиціи. которых сдѣлалась появившаяся в серединѣ апрѣля горьковская «Новая Жизнь», пока стояли на отлетѣ революціи. Стихійныя силы, проявленія которых пытались вызвать в странѣ ленинскіе выученики и их приспѣшники. только еще «глухо клокотали», по выраженію Троцкаго, в глубинѣ нѣдр револіоціи. Недаром «Новая Жизнь», стремившаяся к доведенію революціи «до конца», в первом же номерѣ говорила о преждевременности «власти совѣтов», которая вызовет в этот момент «отчаянное сопротивленіе». Россійскій гражданин в громадном большинствѣ в то время абсолютно не вѣрил в тезу, что «вся наша свобода пойдет прахом», если революція не произойдет в международном европейском масштабѣ.


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]