[ — Мартовcкіе дни 1917 года — ГЛАВА ПЕРВАЯ. РѢШАЮЩАЯ НОЧЬ [1] — I.Среди cовѣтской демoкpатіи.]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
«Революція застала врасплох только в смыслѣ момента», утверждает Троцкій. Но в этом и была сущность реальнаго положенія, предшествовавшаго 27 февраля. Несомнѣнен факт, устанавливаемый Сухановым, что ни одна партія непосредственно не готовилась к перевороту. Будущій лѣвый с.-р. Мстиславскій выразился еще рѣзче: «революція застала нас, тогдашних партійных людей, как евангельских неразумных дѣв, спящими». Большевики не представляли собой исключенія — наканунѣ революціи, по образному выраженію Покровскаго, они были «в десяти верстах от вооруженнаго возстанія». Правда, наканунѣ созыва Думы они звали рабочую массу на улицу, на Невскій, противопоставляя свою демонстрацію в годовщину дня суда над с.-д. депутатами 10 февраля проекту оборонческих групп»хожденія к Думѣ» 14 февраля, но фактически это революціонное дѣйствіе не выходит из сферы обычной пропаганды стачек.
Нельзя обманываться лозунгами: «Долой царскую монархію» и «Да здравствует Временное Революціонное Правительство» и т. д. — то были лишь традиціонныя присказки всякой прокламаціи, выходившей из револнціоннаго подполья. Рабочіе не вышли на улицу. Быть может, свою роль сыграла агитація думских кругов, выступавших с предупрежденіем о провокаціонном характерѣ призывов [12], но еще в большей степени полная раздробленность и политическое расхожденіе революціонных штабов. Характерно, что близкіе большевикам так называемые «междурайонцы» в особом листкѣ, выпущенном 14 февраля, «признавали нецѣлесообразным общее революціонное выступленіе пролетаріата в момент не изжитаго тяжелаго внутренняго кризиса соціалистических партій и в момент, когда не было основанія разсчитывать «на активную поддержку арміи». «Обычное», конечно, шло своим чередом, ибо революціонные штабы готовили массы к «грядущему выступленію». И тот же петербургскій междурайонный комитет с.-дем, в международный день работниц 23 февраля (женское «первое мая») выпускает листовку с призывом протестовать против войны и правительства, которое «начало войну и не может ее окончить». Трудно поэтому уличное выступленіе 23 февраля, которое вливалось в наростающую волну стачек, имѣвших всегда не только экономическій, но и политическій оттѣнок, назвать «самочинным». Военные представители иностранных миссій в телеграммѣ в Ставку движеніе, начавшееся 23-го, с самаго начала опредѣлили, как манифестацію экономическую по виду, и революціонную по существу (Легра). Самочинность его заключалась лишь в том, что оно возникло без обсужденія «предварительнаго плана», как утверждали донесенія Охр. Отд. 26 февраля. Дѣло касается партійных комитетов, которые были далеки от мысли, что «женскій день» может оказаться началом революціи и не видѣли в данный момент «цѣли и повода» для забастовок (свидѣтельство рабочаго Вѣтрова, состоявшаго членом выборгскаго районнаго комитета большевицкой партіи).
Уличная демонстрація, если не вызванная, то сплетавшаяся с обострившимся правительственным кризисом, была тѣм не менѣе поддержана революціонными организаціями (на совѣщаніи большевиков с меньшевиками и эсерами) — правда «скрѣпя сердце», как свидѣтельствует Каюров, при чем в » тот момент никто не предполагал, во что оно (это движеніе) выльется». В смыслѣ этой поддержки и надо понимать позднѣйшія (25-26 февр.) донесенія агентов Охр. Отд., отмѣчавшія что «революціонные круги стали реагировать на вторые сутки», и что «намѣтился и руководящій центр, откуда получались директивы». В этих донесеніях агентура явно старалась преувеличивать значеніе подпольнаго замаскированнаго центра. (Преувеличенныя донесенія и послужили поводом для ареста руководителей «рабочей группы» при Цен. Воен. Пр. Ком., осложнившаго и обострившаго положеніе). Если о Совѣтѣ Раб. Деп., который должен «начать дѣйствія к вечеру 27-го», говорили, напр., на рабочем совѣщаніи 25-го, созванном по иниціативѣ Союза рабочих потребительских обществ и по соглашенію с соц.-дем. фракціей Гос. Думы, если на отдѣльных заводах происходили уже даже выборы делегатов, как о том гласила больше, правда, городская молва, то этот вопрос стоял в связи с продовольственным планом, который одновременно обсуждался на совѣщаніи в городской Думѣ, а не с задуманным политическим переворотом, в котором Совѣт должен был играть роль какого-то «рабочаго парламента». Реальный Совѣт Р. Д. возник 27-го «самочинно», как и все в эти дни, внѣ связи с только что отмѣченными разговорами и предположеніями — иниціаторами его явились освобожденные толпой из предварительнаго) заключенія лидеры «рабочей группы», взявшіе полученную по наслѣдству от 1905 г. традиціонную форму объединенія рабочих организацій, которая сохранила престиж в рабочей средѣ и силу дѣйственнаго лозунга пропаганды соціал-демократіи. Поэтому приходится сдѣлать очень большую оговорку к утвержденію Милюкова-историка, что «соціалистическія партіи рѣшили немедленно возродить Совѣт рабочих депутатов».
Как ни расцѣнивать роль революціонных партійных организацій в стихійно нароставших событіях в связи с расширявшейся забастовкой, массовыми уличными выступленіями и обнаруживавшимся настроеніем запасных воинских частей [13], все же остается несомнѣнным, что до перваго офиціальнаго дня революціи «никто не думал о такой близкой, возможной революціи» (восп. раб. больш. Каюрова). «То, что началось в Питерѣ 23 февраля, почти никто не принял за начало революціи,—вспоминает Суханов: «казалось, что движеніе, возникшее в этот день, мало чѣм отличалось от движенія в предыдущее мѣсяцы. Такіе безпорядки проходили перед глазами современников многіе десятки раз». мало того, в момент, когда обнаружилось колебаніе в войсках, когда агенты охраны докладывали, что масса «послѣ двух дней безпрепятственнаго хожденія по улицам увѣрилась в мысли, что «началась революція», и «власть безсильна подавить движеніе , что, если войска перейдут «на сторону пролетаріата, тогда ничто не спасет от революціоннаго переворота», — тогда именно под вліяніем кровавых уличных эпизодов, имѣвших мѣсто 26-го, в большевицком подпольѣ был поднят вопрос о прекращеніи забастовок и демонстрацій. В свою очередь Керенскій в книгѣ «Experiences» вспоминает, что вечером 26-го у него собралось «информаціонное бюро» соціалистических партій — это отнюдь не был центр дѣйствія, а лишь обмѣн мнѣніями «за чашкой чая». Представитель большевиков Юренев категорически заявил, что нѣт и не будет никакой революціи, что движеніе в войсках сходит на нѣт, и надо готовиться на долгій період реакціи… Слова Юренева (их приводил раньше Станкевич в воспоминаніях) были сказаны в отвѣт на указаніе хозяина квартиры, что необходимо приготовиться к важным событіям, так как мы вступили в революцію. Были ли такія предчувствія у Керенскаго? В другой своей книгѣ, изданной в том же 36-ом году, он по иному опредѣлял положеніе: даже 26 февраля, — пишет он в «La Verité », никто не ждал революціи и не думал о республикѣ. Соратник Керенскаго по партіи, участник того же инф. бюро, Зензинов в воспоминаніях, набросанных еще в первые дни революціи («Дѣло Народа» 15 марта), подтверждал второе, а не первое заключеніе Керенскаго: он писал, что «революція ударила, как гром с неба, и застала врасплох не только правительство, но и Думу и существующія общественныя организаціи. Она явилась великой и радостной неожиданностью и для нас революціонеров». Упоминал об информаціонных собраніях тѣх дней, на которых присутствовали представители всѣх существовавших в Петербургѣ революціонных теченій и организацій, он говорил, что событія разсматривались, как нѣчто «обычное» — «никто не предчувствовал в этом движеніи вѣянія грядущей революціи». Не показательно ли, что в упомянутой прокламаціи, изданной Междурайонным Комитетом 27 февраля, рабочая масса призывалась к организацій «всеобщей политической стачки протеста» против «безсмысленнаго», «чудовищнаго» преступленія, совершившагося наканунѣ, когда «Царь свинцом накормил поднявшихся на борьбу голодных людей», и когда в «безсильной злобѣ сжимались наши кулаки», — здѣсь не было призыва к вооруженному возстанію. Также, очевидно, надо понимать и заявленіе представителя рабочих, большевика Самодурова, в засѣданіи Городской Думы 25 февраля требовавшаго не «заплат», а совершеннаго уничтоженія режима.