III. Игра в «кошку и мышку».


[ — Мартовcкіе дни 1917 годаГЛАВА ПЯТАЯ. ОТРЕЧЕНIЕ]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

Так назвал Керенскій в иностранном изданіи своих воспоминаній блужданія императорскаго поѣзда по пути слѣдованія из Могилева в Царское Село. Молодая «мышка» (вѣрнѣе, надо было сказать «кошка»), по его мнѣнію, проявила в сложной игрѣ, продолжавшейся много часов, большое искусство. Временный Комитет — излагает Керенскій тогдашнюю точку зрѣнія — не мог допустить проѣзда Императора в Царское Село, считая это опасным, и рѣшил задержать в пути, в цѣлях войти в переговоры с монархом» — дѣло шло, конечно, об отреченіи, ибо «всѣ» отдавали себѣ отчет в том, что это отреченіе необходимо и неминуемо. Комиссар новой власти Бубликов, пристально слѣдившій за продвиженіем литерных поѣздов, получил приказ остановить их на ст. Дно Виндавской дороги. Встрѣтив препятствіе, царскій поѣзд повернул на Лихославль Николаевской дороги и направился в «Бологое» — Временный Комитет распорядился перерѣзать путь на сѣверѣ. Версію эту можно найти и у мемуаристов Ставки, которые своему служебному положенію должны были знать, что Царь ѣхал из Могилева в обычном порядкѣ, не по Виндавской линіи через Дно на Царское Село, а по болѣе длинному пути, но и болѣе удобному для литерных поѣздов, через Оршу, Вязьму, Лихославль до Тосно, а оттуда по передаточной линіи на Ц. Село. Через Дно поѣхал Иванов и, как мы знаем, безпрепятственно доѣхал до мѣста назначенія — никто ему никаких препятствій не оказал [193].

Дѣло всетаки не в этой существенной неточности. Из всего, что было раньше сказано, ясно, что никакого рѣшенія Времен. Комитета, на которое ссылается Керенскій, не было. Схема захвата Царя в пути в цѣлях принужденія его к отказу от престола скорѣе всего произвольно взята из неосуществившагося дореволюціоннаго проекта дворцоваго переворота: «план — показывал Гучков — заключался в том, …чтобы, захватив по дорогѣ между Ставкой и Царским Селом императорскій поѣзд, вынудить отреченіе». Эта схема нашла себѣ отклик и в донесеніи англійскаго посла в Лондон 1 марта. По тексту донесенія как-будто бы выходит, что свою информацію Бьюкенен получил от бывшаго министра ин. д. (Покровскаго), сообщившаго послу, что царскій поѣзд остановлен на ст. Бологое, и что Дума посылает делегатов для предъявленія монарху требованія отреченія. Весьма возможно, что свою бесѣду с Покровским, который едва ли в это время мог быть непосредственно достаточно освѣдомлен о планах Врем. Комитета, посол добавлял слухами, шедшими к нему из думской периферіи — от тѣх, кто был связан с дореволюціонными проектами и, как видно из воспоминаній Бьюкенена, ранѣе освѣдомлял его не раз о замыслах дворцоваго переворота. Эти посредники могли по своему толковать факт или выдавать за осуществляемый план предположенія нѣкоторых членов думскаго комитета, примыкавших к «скобелевскому» плану в интерпретаціи Гучкова.

Мы видѣли, что неопредѣленность царила в позиціи Врем. Комитета в теченіе всего дня блужданія литерных поѣздов. Сомнительно даже, что «временная власть», как таковая, принимала мѣры не допустить пріѣзд Царя в Петербург, как утверждает формальный председатель прогрессивнаго блока Шидловскій. Родзянко пытался даже дѣйствовать в противоположном направленіи, и ему невольно содѣйствовал совѣтскій комиссар в званіи коменданта Николаевскаго вокзала «невѣдомый поручик Греков», который, вопреки инструкціям думских желѣзнодорожников в центрѣ, больше озабоченных тѣм, чтобы не пропустить Царя на фронт, довел по линіи распоряженіе направить царскій поѣзд в Петербург, минуя передаточную на царскосельскій путь ст. Тосно: происходила, по характеристик Ломоносова, «явная чепуха, каждый дѣлает, что на ум взбредет». Этот хаос, а не сознательная воля дѣлателей революціи, в значительной степени опредѣлял продвиженіе литерных поѣздов… Поэтому надлежит отвергнуть и модификацію игры в «кошку и мышку», которую дал Керенскій в книгѣ «La Verité», появившейся через 10 лѣт послѣ воспоминаній.

Он уже не говорит о планѣ захвата императорскаго поѣзда в цѣлях добиться отреченія и признает, что свѣдѣнія Врем. Ком. о мотивах отъѣзда Императора из Ставки и о движеніи литерных поѣздов были смутны и неопрѣделенны(«nous n’avions pas la moindre idée de l’état réel des affaires»). Игра в «кошку и мышку» преслѣдовала, таким образом, только задачу «блокировать поѣзд к изолировать Николая II. По мнѣнію мемуариста Временный Комитет объективно тѣм самым оказал лично Царю большую услугу. Попади Николай II в этот момент в Царское Село, его положеніе стало бы болѣе трагично (это ясно теперь «pour tout le monde» ). Не будем вступать на рискованную стезю гаданій о том, что могло бы быть. О бывшем же можно сказать, что и эта блокада в большой степени должна быть отнесена в область мифов.

28-го «послѣдній рейс» императорскаго поѣзда происходил в нормальной обстановкѣ. Из Вязьмы в 3 часа дня Царь телеграфировал женѣ: «Надѣюсь, что вы хорошо себя чувствуете и спокойны. Много войск послано с фронта». В 10 час. веч. в Лихославлѣ получилось сообщеніе, что в Петербургѣ образовалось правительство во главѣ с Родзянко [194]. На другой день исторіограф так изобразил ход событій в императорском поѣздѣ: «Ночью опредѣлилось из цѣлаго ряда свѣдѣній, что Высочайшій поѣзд временное правительство направляет не в Царское Село, а в Петроград, гдѣ Государю предложены будут условія о дальнѣйшем- управленіи. Я убѣждал всѣх, написал даже письмо С. П. Федорову, доложить Воейкову и Государю, что в виду создавшагося положенія, надо ѣхать в Псков, гдѣ штаб фронта… Отсюда, взяв войска, надо итти на Петроград и возстановить спокойствіе. Послѣ всяких разговоров и промедленія, уже доѣхавши в 3 часа ночи до Малой Вишеры, рѣшено было вернуться и через Бологое тянуться к Пскову», Реальное рѣшеніе было вызвано сообщеніем, что ст. Любань (между М. Вишерой и Тосно) занята революціонными войсками. В сущности и этого не было. Какія-то случайныя запасныя части по-просту разгромили станціонный буфет [195].

Почему же Государь рѣшил направиться в Псков? Раздѣлял ли он тѣ соображенія своего окруженія (или части его), которыя выразил Дубенскій в процитированной записи в дневникѣ? Очевидно, для того, чтобы произвести на иностраннаго читателя большее впечатлѣніе Керенскій говорит (в изданіи 38 г.), что Псков был единственный город во всей Россіи, куда Николай II мог еще поѣхать. Почему? Вѣдь литерные поѣзда, не подвергаясь никакой опасности, могли бы, вернуться в Могилев. Такая мысль была бы естественна, если бы Алексѣев, дѣйствительно, так настойчиво предупреждал Царя о рискѣ выѣзжать в смутные дни из Ставки. Лукомскій говорит: «Нѣкоторые объясняют это тѣм, что в бытность в Могилевѣ при началѣ революціи он не чувствовал твердой опоры в своем нач. штаба генералѣ Алексѣевѣ, и рѣшил ѣхать в армію на сѣверный фронт, гдѣ надѣялся найти болѣе твердую опору в лицѣ ген. Рузскаго». Дубенскій в Чр. Сл. Ком. показывал, что большинство настаивало на Псковѣ потому; что там был Рузскій, «человѣк» умный, спокойный, имѣвшій большое вліяніе на Государя»: он мог бы «выяснить положеніе» — или «послать войска», или войти в «какія-нибудь сношенія». «Между тѣм мы знаем, что командующій Сѣверным фронтом цѣликом раздѣлял точку зрѣнія нач. штаба Верховной Ставки. И Царь это знал из телеграммы Рузскаго 27-го. Авторитет Алексѣева, укрѣпившійся за долгіе мѣсяцы совмѣстной работы, стоял в глазах Царя несравненно выше, слѣдовательно, и болѣе внушительно было личное вліяніе: сам Рузскій, разсказывая впослѣдствіи в. кн. Андр. Влад. о событіях, в которых ему пришлось сыграть такую большую роль, указывал, что он и раньше чувствовал, что Государь ему «не довѣряет». Очевидно, мотивы, которые выставляли Лукомскому, не играли роли в рѣшеніи «тянуться к Пскову».

Дворцовый комендант довольно правдоподобно объяснил в Чр. Сл. Ком., почему поѣхали в Псков. Когда ночью в М. Вишерѣ он доложил Царю, послѣдній приказал «повернуть и ѣхать к ближайшему юзу». Ближайшій юз находился в Псковѣ, гдѣ можно было, таким образом, связаться и со Ставкой, и с Петербургом, и с Царским Селом и получить информацію. Дубенскій впослѣдствіи вспоминал, что Царь относился к задержкѣ в пути «необычайно спокойно»: «он, мнѣ кажется, предполагал, что это случайный эпизод, который не будет имѣть послѣдствій и не помѣшает ему доѣхать с нѣкоторым только опозданіем в Царское Село». Воейков подчеркивал, что на обратном пути царскій поѣзд прибыл на ст. Дно без опозданія против нормальнаго времени, несмотря на то, что он шел без «офиціальнаго наряда». Находившейся в свитѣ императорскаго поѣзда фл.-ад. полк. Мордвинов так и считал, что они вернулись для того, чтобы проѣхать в Царское Село по Виндавской дорогѣ через ст. Дно и Вырицу, т. е. по линіи, по которой прослѣдовал эшелон ген. Иванова. По словам Мордвинова, лишь по прибыли в Ст. Руссу стало извѣстно, что мост по Виндавской ж. д. то ли испорчен, то ли ненадежен, и тогда рѣшили ѣхать на Псков, а оттуда по Варшавской дорогѣ через Лугу на Царское. Свидѣтельство Мордвинова не очень авторитетно — он сам разсказывает, что на вопрос его Воейкову; «почему мы ѣдем назад?», тот отвѣтил «как-будто шутливо, но с сильным раздраженіем: «молчите, молчите, не ваше дѣло». Во всяком случаѣ, именно в Старой Руссѣ около часа дня была дана телеграмма Рузскому о пріѣздѣ Царя в Псков. «Я получил от Воейкова телеграмму. — рассказывал Рузскій в. кн. Андрею, — что литерные поѣзда слѣдуют на Псков, и чтобы были приняты мѣры к их безпрепятственному пропуску в Царское Сего. На сдѣланное мною по этому поводу распоряженіе, я получил отвѣт по всей линіи до Царскаго, что путь свободен, и литерные поѣзда могут слѣдовать безпрепятственно», Из предосторожности был заготовлен особый «поѣзд с рабочей командой, которая в случаѣ необходимости могла бы исправить путь». Так и было до вечера 1 марта, когда произошли извѣстныя событія в Лугѣ, и ген. Болдырев сообщил в Ставку в 8 час. веч.: «весьма вѣроятно, что литерные поѣзда из Пскова не пойдут, так как задержка в Лугѣ. Во всяком случаѣ, вопрос этот выясняется». Послѣднія сомнѣнія отпадают при чтеніи лаконической, как всегда, записи, сдѣланной Царем в дневник и подводящей итог дню перваго марта: «Стыд и позор! Доѣхать до Царскаго не удалось. А мысли и чувства все время там. Как бѣдной Алике должно быть тягостно одной переживать всѣ эти событія. Помоги нам Господь».

Издали А. Ф. чувствовала, что муж ея как бы попался в «западню». В письмѣ, которое не дошло до Царя и само по себѣ запаздывало (оно было паписано 2-го в отвѣт на телеграмму с сообщеніем о прибытіи в Псков), А. Ф. писала: «Все отвратительно, и событія развиваются с колоссальной быстротой. Но я твердо вѣрю — и ничто не поколеблет этой вѣры — все будет хорошо… Не зная, гдѣ ты, я дѣйствовала, наконец, через Ставку, ибо Родз(янко) притворялся, что не знает, почему тебя задержали. Ясно, что они не хотят допустить тебя увидѣться со мною прежде, чѣм ты не подпишешь какую-нибудь бумагу, конституцію или еще какой-нибудь ужас в этом родѣ. А ты один, не имѣя за собой арміи, пойманный, как мышь в западню, что ты можешь сдѣлать? Это — величайшая низость и подлость, неслыханная в исторіи — задержать своего Государя… Может быть, ты покажешься войскам в Псковѣ и в других мѣстах и соберешь их вокруг себя? Если тебя принудят к уступкам, то ты ни в коем случаѣ не обязан их исполнять, потому что онѣ были добыты недостойным путем».

Это был крик души, но крик почти истерическій. И только крайне тенденціозное нежеланіе разобраться в фактах могло привести к тому, что автор мѣстами фантастически-легендарной книги «Царь и революція» повторяет истерическій возглас о «западнѣ», в которую невидимая рука завлекла слишком довѣрчиваго монарха. Не хитроумный план, осуществляемый по замыслу Временнаго Комитета, привел Царя в «старый Псков». «Западня» была в происходивших событіях. Ретроспективно Керенскій признает, что «западня» ему представляется теперь в ином свѣтѣ, чѣм в 17 г.: Николай II поѣхал в Царское, не отдавая себѣ отчета в безнадежности положенія, желая увидать больных дѣтей и в надеждѣ, быть может, примириться с Думой, сдѣлать соотвѣтствующія уступки.

* * *

Спокойствіе и незаурядная «выдержка», проявленная Николаем II в «удручающей обстановкѣ» (выраженіе Дубенскаго) 1-го марта, когда он получил тяжелый моральный шок, отложившійся в его сознаніи словами в дневникѣ: «стыд и позор», представляется для многих своего рода феноменом. Что здѣсь приходило извнѣ — от традиціонных условностей придворнаго быта и умѣнія «владѣть собой совершенно», годами выработаннаго как бы царским ремеслом, и что рождалось в силу личных свойств самодержца — его «пониженной сознательности»? Каждый по своему разрѣшит психологическую загадку, если она имѣется. Для нас этот вопрос имѣет значеніе постолько, посколько он уясняет отношеніе монарха к событіям. Запись исторіографа за первое марта нѣсколько неожиданно послѣ разсказа о мотивах, побуждавших ѣхать в Псков для того, чтобы противодѣйствовать вооруженной силой революціи, непосредственно же пріобрѣтает совершенно иной тон. «Все больше и больше опредѣляется, насколько правильно было рѣшеніе ѣхать в Псков и избѣгнуть поѣздки в Петроград, гдѣ, навѣрное, произошли бы событія, во всяком случаѣ, неожиданныя» — гласит она в чтеніи на засѣданіи Чр. Сл. Ком.: «Всѣ признают, что этот ночной поворот в Вишерѣ есть историческая ночь в дни нашей революціи. Для меня совершенно ясно, что вопрос о конституціи окончен, она будет введена навѣрное. Царь и не думает спорить и протестовать. Всѣ его приближенные за это… всѣ говорят, что надо только сговориться с ними, с членами Временнаго Правительства. Я, свидѣтель этих исторических событій, должен сказать по совѣсти, что даже попыток протеста не было… Старый Псков опять занесет на страницы своей исторіи великіе дни, когда пребывал здѣсь послѣдній самодержец Россіи, Николай II, и лишился своей власти, как самодержец».

Разительное противорѣчіе, заключающееся между первой половиной записи и второй, может быть объяснено только тѣм, что вторая была сдѣлана в послѣднюю минуту истекшаго дня (в записи имѣется и прямое указаніе — около часа ночи), т. е. в обстоятельствах, совершенно изменивших конъюнктуру предшествовавшей ночи и, может быть, психологію нѣсколько примитивнаго исторіографа: впечатлѣнія дня слились, и послѣднее заслонило болѣе раннія переживанія. С этого момента члены ближайшей свиты Императора превращаются в «поклонников конституціи (выраженіе Дубенскаго) и создается легенда о готовности Императора пойти на коренныя уступки общественным требованіям… Мы знаем, что Дубенскій в воспоминаніях послал мифическое царское согласіе на «конституцію» еще 27-го в отвѣт на телеграмму Родзянко.

В своей обобщающей записи 1 марта исторіограф глухо говорит о бесѣдах среди приближенных Царя по поводу лѣвой «конституціи», которой не оспаривал и сам монарх. Получается впечатлѣніе, что эти разговоры должны были находиться в связи с ожидавшимся пріѣздом Предсѣдателя Думы на ст. Дно для переговоров с монархом от имени порожденной революціонным порывом временной исполнительной власти. Так создалась легенда, которую не только поддержал, но и развил в своем псевдо-историческом этюдѣ Щеголев — легенда о проектѣ «полуотвѣтственнаго» министерства, созданная в процессѣ переживаній монарха в день тяжкаго испытанія перваго марта. «Такую уступочку» общественному мнѣнію, — говорит историк, — могло изобрѣсти присущее Николаю лукавство, опирающееся на поразительное невѣжество в конституціонных вопросах». Опирается легенда на воспоминанія Мордвинова, упоминающаго о том, что Царь «телеграфировал в поѣздѣ Родзянко, назначая его вмѣсто кн. Голицына предсѣдателем Совѣта Министров, и предлагая ему выѣхать для доклада на одну из промежуточных станцій навстрѣчу императорскому поѣзду». «Тогда же из разговоров выяснилось, — добавляет Мордвинов, — что предполагалось предоставить Родзянко выбор лишь нѣкоторых министров. а министры Двора, военный, морской и иностр. дѣл должны были назначаться по усмотрѣнію Государя Императора и все министерство должно было оставаться отвѣтственным не перед Гос. Думой, а перед его Величеством». О том, что Мордвинов путает, свидѣтельствует несуразная дата, которую он устанавливает для телеграммы Родзянко — это было будто бы еще до прибытія в Вязьму, т. е. в первую половину дня 28-го. Отнесем эти возможные, конечно, в придворной средѣ разговоры болѣе правдоподобно на сутки позже. Я говорю «возможные», потому что версія «полуотвѣтственнаго министерства», при всей своей конституціонной «безграмотности», была в то время одной из ходячих версій. Припомним, что в. кн. Михаил, дѣйствовавшій с согласія совѣщанія Совѣта Министров, на котором присутствовали Предсѣдатель Думы и такой испытанный правовѣд, как ст. сен. Крыжановскій, предлагал своему царствовавшему брату как раз подобный же проект «отвѣтственнаго» министерства. Но еще болѣе показательную иллюстрацію мы можем найти в дневникѣ молодого морского офицера Рейнгартена — одного из тѣх, кто искренне мечтали о «конституціи» для Россіи и дѣятельно готовились к ней: 27 февраля Рейнгартен излагает ближайшую программу дѣйствія, выработанную в кружковых «дружеских бесѣдах» — это, слѣдовательно, коллективное мнѣніе: Гос. Совѣт и Гос. Дума составляют «законодательный корпус», который избирает «представителей отвѣтственной перед ними исполнительной власти. При этом всѣ министры, кромѣ военнаго, морского и Двора (как стоящіе нынѣ внѣ вѣдѣнія премьера) должны быть смѣнены». Ходячая версія имѣла уже свою традицію — и не только в тѣх разговорах о «конституціи», которые велись в 15 г. в прогрессивном блокѣ (запись Милюкова отмѣчает, напр., мнѣніе высказанное таким авторитетным государствовѣдом, как Максим Ковалевскій: «мы не занимаемся выборами военнаго и морского министров и, может быть, и иностр. дѣл»), а в прецедентах, значительно болѣе ранних; когда в 1905 г. Милюков вел переговоры с Треповым о реконструкціи правительства и введеніи в него общественных элементов, он заранѣе согласился считать «царской прерогативой» назначеніе министров военнаго, морского и Двора…

Я не думаю, что подобный проект могла обсуждать царская свита, но допускаю возможность аналогичных безотвѣтственных разговоров, так как очевидно, пріѣзд Родзянко неизбѣжно поднимал вопрос о «конституціи», поставленной в порядок дня еще в Ставкѣ. Воейков в Чр. Сл. Ком. рѣшительно отрицал возможность того, чтобы сам Николай II принял участіе в политических разговорах со свитой. Этого «никогда не было» — «весь строй, вся атмосфера была — манекен «. » Вообще о событіях старались не говорить, потому что ото не особенно пріятно было». Вся «надежда была на то, что поѣдем к Псков, и все выяснится». И только в Псковѣ в дѣйствительности поднялся вопрос об «отвѣтственном министерствѣ».

Существованіе проекта «полуотвѣтственнаго министерства», созданнаго в період относительнаго блужданія императорскаго поѣзда, только тогда могло походить на «истину» (документальных доказательств нѣт — признает и Щеголев), если бы можно было установить факт сношенія Царя со Ставкой и давленія на него со стороны Алексѣева. Информація, полученная нач. штаба послѣ отъѣзда Императора из Ставки, окончательно убѣдила его в необходимости контакта с общественностью представленной Временным Комитетом Гос. Думы. Утром 1-го наштаверхом была заготовлена всеподданнѣйшая телеграмма — рѣшительная по содержанію и по тону, Алексѣев телеграфировал: «Революція в Россіи, а послѣдняя неминуемо, раз начнутся безпорядки в тылу, знаменует собой позорное окончаніе войны со всѣми тяжелыми для Россіи послѣдствіями: Армія слишком тѣсно связана с жизнью тыла, и с увѣренностью можно сказать, что волненія в тылу вызовут такія же в арміи. Требовать от арміи, чтобы она спокойно сражалась, когда в тылу идет революція, невозможно. Нынѣшній молодой состав арміи и офицерскій состав, среди котораго громадный процент призванных из запаса и произведенных в офицеры из высших учебных заведеній, не дает никаких основаній считать, что армія не будет реагировать на то, что будет происходить в Россіи… [196]. Мой вѣрноподданническій долг и долг присяги обязывает меня все это доложить В. И. В. Пока не поздно, необходимо немедленно принять мѣры к успокоенію населенія и возстановить нормальную жизнь в странѣ. Подавленіе безпорядков силою при нынѣшних условіях опасно и приведет Россію и армію к гибели. Пока Гос. Дума старается водворить возможный порядок, но если от В. И. В. не послѣдует акта, способствующаго общему успокоенію, власть завтра же перейдет в руки крайних элементов, и Россія переживет всѣ ужасы революціи. Умоляю В. В. ради спасенія Россіи и династіи поставить вс главѣ правительства лицо, которому бы вѣрила Россія, и поручить ему образовать кабинет. В настоящую минуту это единственное спасеніе. Медлить невозможно и необходимо это провести безотлагательно. Доказывающіе В. В. противное, безсознательно или преступно ведут Россію к гибели и позору и создают опасность для династіи В. И. В.».

Алексѣевская телеграмма, не говорившая еще об отвѣтственном министерствѣ в настоящем смыслѣ, в утренніе часы 1-го не была послана «за отсутствіем связи» с императорским поѣздом. Позже она была отправлена в Петербург «для передачи в Царское Седо» в надеждѣ, что Царь туда прибыл, и повторена около 6 час. в штаб Рузскаго для врученія ея Царю, когда тот будет «проѣзжать через Псков». Свѣдѣнія о том, что «поѣзд лит. А.» прослѣдует через Псков, в Ставкѣ получили в 4 часа, когда поступил запрос гдавкосѣва с просьбой его «оріентировать» для «возможности соотвѣтствующаго доклада». Из сопоставленія этих документов как-будто бы ясно, что в царском поѣздѣ до прибытія его и Псков никаких свѣдѣній и указаній из Ставки не получали. Такая поправка должна быть сдѣлана к воспоминаніям Пронина, утверждающаго, что телеграмма Алексѣева была передана «немедленно по установленію мѣстонахожденія Государя» — «около 3 час. дня… на ст. Дно». Аналогичный корректив необходимо внести и к показаніям дворцоваго коменданта, которыя ввели в заблужденіе Блока и Щеголева. В стенографическом отчетѣ (не очень вразумительной записи») помѣщены слова Воейкова, что «на ст. Дно телеграмму о согласіи Государя принять Родзянко, Алексѣев доложил сам(?).

Он получил отвѣт, что Родзянко ѣдет на ст. Дно». Этим как бы устанавливалась непосредственная связь между «поѣздом лит. А.» и Ставкой, чего в дѣйствительности не было.

Государь прибыл в Псков, не имѣя дополнительных данных, поступивших в Ставку за два дня его отсутствія и рисовавших обстановку в болѣе грозном свѣтѣ, нежели это представлялось в момент отъѣзда «Случайный эпизод», вызвавшій необходимость измѣнить намѣченный маршрут в Царское Село, не мог произвести радикальной перемѣны в психологіи «самодержца», упорно отказывавшагося от необходимых уступок общественным требованіям в смыслѣ установленія «отвѣтственнаго министерства» под вліяніем такого же, по его мнѣнію, случайнаго бунта в столицѣ. То, что произошло в Псковѣ в ночь на 2-ое марта, цѣликом подтверждает такое заключеніе.


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]