23. Сладострастие и страдание. Садомазохистский комплекс


[ — Мeтaфизикa пола]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]


Как мы уже показывали, большинство древних божеств любви были одновременно и божествами смерти. Вера в такое единство всегда создавала совокупность представлений и идей. Если метафизически любовь-страсть всегда трансцендентна, то психологически каждая любовь, даже обычная, физическая, содержит в себе элемент разрушения, саморазрушения и страдания — «удовольствие» и «наслаждение» имеют изнанку, причем грубую.

И, очевидно, что тема смерти соседствует с любовной не только у романтиков, но и в обычном жаргоне влюбленных: «я люблю тебя до смерти», «я смертельно тебя хочу» и т.п. — все это так банально, что не хочется перечислять; однако конечный смысл всего этого совпадает с античным cupio dissolvi. »

[152] В стихотворении «Любовь и смерть» («Amour et mort») Леопарди говорит о «жажде смерти», которой «истинная и страстная любовь есть начало». Это вытекает и из углубленного анализа феномена наслаждения. Вслед за Мечниковым, фрейдисты констатировали существование Todestrieb, жажды смерти, разрушения, лежащей «по ту сторону принципа удовольствия». Они считают, что есть биологический антагонизм между жаждой смерти и сексуальным влечением. »

[153] И тогда остается лишь описывать формы и «взвешивать» смесь либидо (удовольствия) и разрушения-саморазрушения, в разных сочетаниях присутствующих повсюду. Вспомним описание фонтана у д’Аннунцио (в «Vergini delle Roccie»), заканчивающееся напоминанием древней мудрости: «Spectarunt nuptas hic se Mors atque voluptas-Unis (fata ferat), quem quo, vultas erat». («Смерть и сладострастие так внимательно смотрят друг на друга, что их лица превращаются в одно лицо».) Отсюда неразрывная связь сексуальности и боли.

Совсем не обязательно выходить за рамки «нормального» и заниматься патологией. Но вспомним, что стоны во время полового сношения так похожи на стоны страдальцев. На разных языках женщины говорят своим возлюбленным, что, «кончая», они «умирают» (у Апулея — Met. III, 17 — Фотида, приглашая Луция, говорит ему: «Сделай так, чтобы я умерла»), да и само слово «спазм» ассоциируется с физической болью и страданием. Камиль Моклер справедливо утверждает, что сладострастие есть агония в самом строгом смысле этого слова. »

[154]

Дабы понять весь круг этих идей, следует выяснить метафизику страдания как такового. Новалис утверждал — всякая болезнь трансцендентна, она ведет к пробуждению высших сил — негативное лишь усиливает позитивное. »

[155] В большинстве случаев это относится и к физической боли, конечно, в определенных пределах. С внутренней стороны боль — всегда переживание разрушения, но она же содержит в себе трансцендентный фактор, разрывающий конечное существование — в этом смысле прав Уордсворт, утверждавший, что страдание — в самой природе бесконечности. »

[156] Сам страдательный характер боли связан с пассивностью, с тем, что человеческое Я соприкасается с внешней силой, подчиняется ей, а не подчиняет ее, разрушается, а не разрушает. В этом контексте перемена ролей, по Новалису, есть переход к положительным формам экзальтации.

Среди прочего это позволяет понять использование физической боли как источника экстаза в различных аскетических практиках. Таково, например, нанесение ран в неистовых ритуалах, применяемых адептами Руфаи — из исламской секты, близкой к суфизму дервишей — шейх провозглашает, что адепты, не пережив боли, не станут совершенными; боль есть «благословение как тела, так и души»; кажущиеся нам дикими проявления мистического экстаза на языке этой секты — «способ отворения дверей». »

[157]

В случае же эротического сладострастия или иных измененных состояний боль соединяется с наслаждением. У подлинно же влюбленных пробуждение чувств столь глубоко, что скорее следует говорить не о «сладострастии», но о высоком опьянении; такое нефизическое опьянение — потенциальная сущность любого эроса, оно не проходит даже после пережитого «спазма» или «смерти» при телесном акте — скорее, напротив, усиливает свою интенсивность.

Через понимание комплекса «сладострастие-страдание» в целом, то есть соединения либидо с инстинктом смерти и разрушения, можно вообще подойти к средоточию феноменологии трансценденции в профанической любви. Это, прежде всего, тайна двойственности женских богинь, воплощающих желание, сексуальность, сладострастие с одной стороны, смерть — с другой (например, Венера-Либитина или египетская богиня любви Хатор и она же Шехмет, богиня смерти).

Исходя из этого можно лучше понять фундаментальные основы эротического опыта, особенно моментов полного обладания и интенсивного желания. Стремление овладеть любимым существом и есть отличие половой любви от «чистой», от человеческого расположения. Чистая любовь не рассматривает другого как объект, она онтологически признает его «самость», «отдельность». Такова любовь христианская — проекция любви Бога к своему свободному творению — не принуждающая, не насилующая и не растворяющая в себе. Напротив, половая любовь включает в себя стремление подчинить, растворить самое душу — и даже если обладание не носит искаженного характера (см. §19), оно все равно является как бы возмещением за унижения, самоутверждением, борьбой за превосходство.

Всякий эротический толчок двойственен — в нем есть не только любовь и обожание, но и жажда подавить, разрушить, уничтожить, растворить; это всегда ограничение бытия бытием. В желании всегда есть жестокость — она связана и самой природой полового акта; »

[158] отсюда возможность говорить о «жестокой любовной горячке» (Метерлинк), о «смертельной ненависти полов», которая есть «основа любви, сокрытая или явная, но всегда присутствующая в ее проявлениях» (д’Аннунцио). Бодлер утверждал: жестокость и сладострастие суть одно и то же, как жар и холод. »

[159] У некоторых видов животных инстинкт уничтожения и половой инстинкт неразделимы — они убивают свою жертву прямо во время совокупления — у людей такое тоже встречается — в случаях преступного патологического садизма. Стихи Лукреция в этом смысле очень показательны:

Osculaque adfigunt, qua non est pura voluptas,

Et stimuli subsunt, qui instigant laedere et ipsum

Quodeemque est, rabis unde illa germina surget. »

[160]

Шпенглер, считавший истинную любовь между мужчиной и женщиной близкой к ненависти пульсацией двух метафизических полюсов, добавляет, что «нет ни одной расы, которая бы не знала этой опасной любви». »

[161] В Китае тот или та, к кому некто испытывает непреодолимую любовь, именуется yuan-cia, что означает «предопределенный враг».

В психоанализе жажда уничтожить и поглотить любимое существо отождествляется с детским оральным комплексом или каннибалической фазой libido у взрослых, часто сокрытой в глубине бессознательного, но определяющей связь между libido и питанием (поглощением и перевариванием), присутствующей в любом сексуальном желании. Это не вымысел, но аналогия, связанная с реальным опытом. Вот слова Боссюе: «Что же до человеческой любви, то кто не знает, что она есть поедание, пожирание, вгрызание зубами в любимое существо, дабы питаться им, соединиться с ним, жить им». »

[162] Новалис говорит о более высокой стороне любви, его мотивы иные, иные и цели его писания, но и он (хотя и на совершенно ином плане) говорит о тайне любви как о тайне неутолимой жажды, в чем-то подобной таинству Евхаристии. »

[163] Однако часто не замечают одного обстоятельства: поедание — всегда разрушение, а абсолютное желание разрушать и растворять есть всегда и желание быть разрушенным и растворенным. В женской сущности всегда присутствует «растворитель», который одновременно есть вода смерти; в алхимической символике она именуется «коррозивной водой» (об этом мы еще будем говорить в свое время). Здесь — связь безумия, оргазма и климакса — всего, что в индийской терминологии именуется sama rasa maithuna.

Мы вновь встречаемся с двойственностью, характерной для трансцендирующих свойств эроса в целом. В частности, паре «страдание-любовь» (наслаждение) соответствует связь садизма и мазохизма. Шренк-Нотцинг изобрел неологизм «алголагния» (от греч. — боль и — половое возбуждение),, обозначающий эротическое наслаждение страданием: активная алголагния — садизм, пассивная — мазохизм. Сексология же просто говорит о садомазохистском комплексе. Это вовсе не патология, он присутствует в самой обычной эротике. Во внешних проявлениях (не метафизически, ибо тайные метафизические смыслы часто противоположны видимым), женщины чаще склонны к мазохизму, у мужчин же господствуют садические предпосылки. Иногда бывает — если половое общение не просто удовлетворение похоти, мало отличающееся от мастурбации — «что двое преодолевают эту антитезу и, пройдя сложный путь, вступают в более сложные отношения. Но в сади- ческой эротике страдание другого воспринимается как что-то совсем постороннее. Воспринятое и растворенное, оно оказывается частью любовной экзальтации. А это уже мазохизм — удовлетворение скрытой жажды страдать и причинять страдание, как бы перемена субъекта и объекта. Очевидно, для мазохиста, как для женщины, боль, причиняемая партнером, в воображении переносится на него и порождает опьянение. »

[164] Многие формы наслаждения выступают как «замещающие» страдание. Садомазохизм может «служить приправой» к нормальным половым отношениям, «обменом фантазиями», который Шамфор считает главным определением любви: тогда эти тенденции становятся питательной почвой «самопревышения» влюбленных. В этих случаях уже не важно, является ли алголагния активной или пассивной. Боль-наслаждение — это уже не боль. Превращаясь в нечто позитивное, она становится элементом трансценденции. И все же надо понять — когда садомазохистский комплекс становится психопатологией или извращением, а когда нет. Полагаем, что патологическая ситуация — такая, при которой садистские или мазохистские ситуации заменяют нормальный процесс. Например, если мужчина не может достичь оргазма без того, чтобы высечь партнершу, или когда оба не способны завершить акт, не прибегая к таким дополнениям. Если же садизм или мазохизм используются для повышения чувствительности или «укрупнения» впечатлений в момент завершения для более глубокого переживания эроса — это не патология. Вообще нельзя считать патологией различные аберрации нормального инстинкта, точнее, дремлющие в глубине, латентные вариации, задавленные в режиме скованной, сниженной сексуальности. Поэтому можно говорить не о болезненной алголагнии, без которой кто-то не может обходиться, но о совершенно нормальных проявлениях продления, обострения или углубления экстатического состояния в пределах нормального секса. Кроме того, встречаются коллективные и ритуальные формы мистического эротизма, содержащие эти проявления.

С садомазохизмом часто связаны различные обстоятельства лишения девственности. Пусть бессознательная женская тревога-ожидание, или примитивная мужская телесная настойчивость часто исчезают из обычных половых отношений, они почти всегда еще присутствуют при дефлорации и содержат элементы алголагнии. Однако это подлинное «посвящение женщины», если оно совершено мужчиной брутально, может иметь отрицательные последствия и в дальнейшем повредить нормальным отношениям. И в то же время есть основания предположить, что пробужденное в такой острой форме состояние опьянения, содержащее в себе разрушительное начало, связанное с болью при дефлорации, среди прочих факторов может вывести на гиперфизический план, к крайним, экстатическим состояниям, хотя это и трудно. Травма сознания может открывать сверхчувственное.

Поиск исторических свидетельств вышесказанному труден. Дошедшее до нас позволяет все же сделать вывод, что кое-где в древности существовали практики ритуального «отворения» девственниц. Инициатический момент при сексуальном пробуждении женщины присутствовал когда-то в некоторых исламских кругах. Мужчина передавал женщине частицу своей сверхчувственной силы — в исламской терминологии, barakah со словами, похожими на приводимые Герресом »

[165]: «Узри и пребывай во свете, твори и действуй в высшей свободе, ибо духовный свет и свобода даны каждому человеку». Травма дефлорации, возможно, была наиболее удобной для такой трансцессии. »

[166] Состояние женщины здесь похоже на состояние бичуемой. Известно, что в некоторых кругах подобные ритуалы дожили до наших дней. Возможно именно поэтому античные сексуальные практики пользуются дурной репутацией. »

[167]


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]