Карманная Дума


[ — Пoслecлoвие к мятeжу.1991-2000. Книгa 2Глaвa 1. Филоcoфия мoскoвскoй влaсти]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

Не знаем, миф это или действительное событие, но очевидцы рассказывают, что Ю.Лужков, получив в ночь на 13 декабря 1993 года результаты голосования по выборам Московской Городской Думы вне себя выскочил из кабинета и закричал: “Вот х… им, а не Музей Ленина!”.

Имелось в виду первоначальное намерение отдать Гордуме здание Музея Ленина, которое в начале ХХ века в течение короткого времени занимала та еще Дума. Увидев, что все его ставленники на выборах были провалены, а больше голосов получили всякие там “гайдарята” (и пришлось признать их победу, чтобы сам факт выборов объявить состоявшимся), Лужков решил не отдавать здание столь несерьезной публике. По всей видимости, это было единственным положительным результатам фальшивых выборов после номенклатурного мятежа.

И все-таки Мосгордума не разочаровала Лужкова. Она повела себя очень мирно, очень послушно и даже тихо — так, что москвичи и забыли о ней навсегда. Зато 70 % законодательных инициатив пришлось на московскую администрацию. Дума только проштамповывала все эти “инициативы”, разбавляя их то и дело всякого рода подобострастиями. Бюджет города она ни в коем случае не собралась ставить под контроль, как это пытался делать Моссовет — за два первых мосгордумских года закон о городском бюджете (теперь согласно ельцинской Конституции можно было принимать именно законы Москвы) не был принят. И номенклатура творила все, что хотела.

Городская дума смогла полностью отказаться от всех контрольных функций по поводу валютного фонда Москвы. Лужков, долго боровшийся с Моссоветом за этот фонд, выиграл дело окончательно — на этот раз ему сдались без боя. Несколько десятков миллионов долларов в год (а по некоторым оценкам — более ста миллионов) стали приватизированным доходом московской группы чиновников.

Положение Мосгордумы емко выразил ее первый председатель, бывший депутат Моссовета из “демократической” его части В.Максимов (“ЭиЖ-М”, февраль 1994): “С Советской властью покончено, мы идем к истинному разделению властей”. Власти эти просто распределили места у кормушки. А стадо осталось одно — со всей его поросячьей моралью.

Под истинным разделением властей прихвостни номенклатуры понимали полное прекращение работы, которая хоть в чем-то беспокоила московскую власть. В.Максимов считал, что задача Думы — разрабатывать нормативно-правовую базу реформ, которые проводит правительство Москвы. Т. е. роль представительного органа сводилась к роли юридического отдела при мэрии, в котором, к тому же, основную часть работы выполняли непрофессионалы — сами депутаты и их добровольные помощники. Ясно, что вся эта “продукция” шла в корзину, а утверждать приходилось то, что несли в Думу из мэрии.

На такую диспозицию Лужков ответил полной поддержкой: “Я был ошеломлен, прочитав в газетах, что правительство Москвы приобрело “карманную” Думу. Это оскорбительно для органа власти. Самостоятельно, активно действующего и, кстати, не все наши предложения поддерживающего. Так было с вопросом о квартплате. Его рассмотрение в Думе проходило тщательно, с тревогой, заботой о москвичах. Материал, представленный департаментом инженерного обеспечения не был принят! Серьезно работает согласительная комиссия, учитывающая замечания Думы” (“Труд”, 17.02.94).

По всей видимости, ошеломление у мэра все-таки вызвало именно то, что его департамент не удовлетворили сразу, и что “карманная” пресса не заметила выставленные напоказ мизерные разночтения. Да что говорить о совместной работе, если депутатов “карманной” Думы даже на заседания правительства Москвы предпочитали не пускать, а предложение председателя Фонда имущества Москвы В.Бушева (бывшего депутата Моссовета) о переведении Фонда в подчинение Думы (март 1994) вызвало мгновенное отрешение его от должности.

Второй председатель Думы А.Платонов продолжил курс своего предшественника: “Мы пришли на пустое место: наша Дума — первая в Москве после 1917 года, так что до нас вообще был вакуум” (МП, 17.01.95), “Избранная всенародно в ходе конституционных реформ, она была призвана стать первым в истории Москвы органом законодательной и представительной власти” (“Ведомости Московской Думы”, № 1, 1995).

Это вполне в стиле либеральной психологии, приносящей некоторым очень недалеким людям необычайное облегчение и склеротический дух новизны. У тех, кто отказывается от собственной истории (в данном случае — истории представительной власти в Москве), принципиально ничего толкового получиться не могло. Вот и Платонов — карлик по размерам — остался политическим карликом, совершенно никому не нужным.

Занятно, что в том же интервью от думского изцпредседателя прозвучало: “нас вполне устраивают оклады, установленные мэром.” Какое уж тут представительство, если не Дума Лужкову, а Лужков Думе устанавливает оклады!

А вот как оценил работу Гордумы более честный депутат В.Макаров, не лишившийся зрения как иные подобострастные фанаты лужковщины: “Во многом городская Дума представляет собой придаток исполнительной власти. Те законопроекты, которые ей нежелательны, на Думе либо не рассматриваются, либо результат рассмотрения нулевой”. Депутат даже рискнул подать в суд на Думу за отказ рассматривать подготовленной одной из комиссий проект. Суд, разумеется, отказался принять иск (“Ведомости Московской Думы”, № 2, 1995).

После убийства известного журналиста Владислава Листьева и снятия под этим соусом со своих должностей прокурора Москвы и начальника ГУВД Москвы, Дума обратилась к Ельцину с осторожным протестом — мол, надо было сначала провести проверку работы соответствующих органов, а потом принимать такого рода решения, да и закон не худо бы соблюдать. Ельцин не ответил, а Дума не сочла возможным его еще раз беспокоить или подавать иск в суд. Пискнули не по чину, стушевались — и снова в тину своего теплого болотца.

Ввод российских войск на территорию Чечни Дума отметила обращением к правительству Москвы (от 12.12.94) с просьбой “оказать содействие организованному волеизъявлению граждан в связи с ситуацией в Чеченской Республике в рамках встречи депутатов с избирателями”. К этому было прибавлено специальное заявление-протест, в котором продвижение российских войск по российской земле было расценено как “военные действия против чеченского народа, являющегося составной частью народа России”, “сворачивание демократических процессов по всей России, как начало перехода к авторитарному методу управления страной”. То есть, Дума легко поддалась “демократической” истерии, в отсутствии информации объединилась с самыми одиозными политиками радикал-либерального лагеря. Конечно же, как возбудились, так и успокоились — как только получили инструкции от начальства.

Занятна также история с созданием Контрольно-счетной палаты при Думе. Несколько месяцев велась переписка между председателем Думы и Лужковым по поводу предоставления помещения. Лужков выделил вместо 500 кв. м. всего три комнаты площадью 75 кв. м. — работайте ребята, только мне не мешайте! На этот счет Дума могла принимать любые решения. Реальным и единственным хозяином оставался Лужков, без всякого там разделения властей. Три комнаты — и баста!

За первый год работы Мосгордума приняла всего около 20 законов. Эффективность ее работы можно сравнить с эффективностью работы лишь одной комиссии Моссовета — не более. К тому же большинство законопроектов готовила не сама Дума, а ведомства исполнительной власти. По многим другим параметрам сравнение с работы Гордумы с работой Моссовета дает коэффициент 1 к 10, а то и 1 к 100 (даже при пересчете на одну депутатскую душу).

Зато на исходе 1995 года Мосгордума, опираясь на противозаконный указ Ельцина, приняла решение о продлении своих полномочий на два года дополнительно. Избранная неправым путем, она продолжила свое неправое существование. В ответ группа москвичей (представители «Центристского блока», «Союза обманутых вкладчиков» и т. д.) подала в суд на «самоуправляемых» депутатов с просьбой признать продление полномочий недействительным. Мосгорсуд, провозившись с этим делом (в порядке общепринятого в ельцинской России саботажа) до 24 июня 1997 г., вынес решение: жалобу удовлетворить. Но решение даже не опубликовали, зная, что оно будет отменено. И действительно, поданная (без решения самой Гордумы на сей счет) кассационная жалоба, была моментально удовлетворена. Верховный Суд взял сторону бюрократии, что чуть было не привело к потасовке в зале этого и без того малоуважаемого суда. Возмущенные общественники были урезонены с помощью милиции, внушившей уважение к силе, но не к судейскому крючкотворству, что и рядом с законом не лежало.

Наиболее заметным явлением в деятельности Гордумы первых лет ее существования стало принятие Устава столицы. При обсуждении была использована такая тактика. На заседания приглашались представители только тех общественных объединений, которые не собирались спорить с разработчиками документа. В итоге был принят Устав, изначально и непоправимо порочный. Потом его пришлось править уже при новой российской власти и по велению Конституционного суда, который много лет никак не мог собраться с силами и проследить повальное нарушение Основного закона РФ в местном законодательстве.

Даже при беглом взгляде на этот московский Устав понятно, что в нем нет даже тени какой-то концепции. Он оказался составлен из нескольких слабо связанных между собой блоков, переписанных из прочих действующих документов, что для маломальского приличия блоки пришлось склеить “глубокомысленными” положениями, не несущими никакой смысловой нагрузки. Но главное — в Уставе отсутствовало понятие о гражданине города Москвы, о коренном москвиче, позабыты близи обязанности администрации и депутатов перед жителями города.

Логичным после этого стало и отсутствие понятия об объединениях граждан и их участии в управлении городом. Установленную Уставом систему самоуправления не только нельзя было считать эффективной, но невозможно было представить себе осуществимой. Потому что дурь бумажную должна была заменять дурь и своеволие московского чиновника. А граждане со своими проблемами должны были поодиночке пробираться в кабинет этого чиновника, готовя то слезливые мольбы, то мзду.

Вот что было в Уставе, так это желание авторов закрепить сложившуюся в октябре-декабре 1993 г. номенклатурную систему власти. Всевластие мэра в этой системе оборачивалось признанием произвола его помощников и разного рода “политкомиссаров”. В такой системе любые представительные органы — всего лишь ширма, а граждане — объект бюрократического манипулирования.

Помимо Устава, все прочие акты Мосгордумы — все как с одной колодки. Мастерят их годами не на заказ избирателя, а на заказ столичной номенклатуры.

Завершив три года своего бесславного существования Мосгордума приняла Закон “О правительстве Москвы” (“Правда” 29.01.97). Как работало правительство до этого момента непонятно. Скорее всего так, как и после него. Зато в этом документе возникли замечательные детали, заказанные мэрией, конечно же, не для украшения документа.

Например, премьером правительства столицы может быть мэр, вице-мэр или “иное лицо”. (Вероятно “иное лицо” планировалось уже где-то на подходе.) В первых двух случаях назначение происходит без Мосгордумы, в последнем — с ее утверждением. Впрочем, за утверждением, ясное дело, не заржавело бы — утвердили бы как миленькие! Тем более, что мэр может обойтись без утверждение, навесив на своего протеже приставку “и.о.” — как это сделал Ельцин с Ильюшенко, исполнявшим обязанности Генпрокурора, пока него не посадили под следствие за взятки.

Номенклатурное творчество всегда пересыпано всякого рода извращениями. Документ о правительстве тоже не обошелся без этого. Этому самому правительству предлагалось самому за собой организовать контроль по части расходования бюджетных средств города. Кроме того, правительство “организует контроль за эффективным расходованием средств из бюджета города Москвы, из внебюджетных и валютного фондов”. А Думе просто вменялось в обязанность утверждать бюджет, разработанный правительством и представленный мэром. Самостоятельно готовить бюджетные предложения — не моги!

Члены правительства, как сказано в законе, несут ответственность перед правительством за выполнение постановлений правительства. Перед кем же еще, если снять с должности может только мэр! Мосдуме оставлено только право принять постановление о выражении недоверия правительству или члену правительства, да и то “в порядке, установленном законом города Москвы”. Постановили — и будьте довольны, мэр принял ваше мнение к сведению… Если же Дума заметит что-то дурное в постановлениях правительства, то все, что ей позволено — обратиться к правительству со своими предложениями, которые будут рассмотрены в месячный срок, а о результатах (понятно каких) депутатам сообщат.

Точки над “и” ставит положение московского закона, согласно которому “постановления Правительства… обязательны для исполнения… всеми физическими и юридическими лицами на территории города”, а значит и для самой Думы, и для отдельно взятых депутатов.

Для чего принималась вся эта дребедень депутатами — жалкими ошметками последнего акта номенклатурного мятежа, завершившегося в 1993? Да чтобы в 1997 году переизбираться, надо было обеспечить наследство в виде наручников, которые должны были быть “законными”!

А до этого депутаты пытались спастись с тонущего корабля Мосдумы, участвуя в выборах всюду, где только возможно, или прошмыгнуть в исполнительную власть. В последнем случае “демократы” продолжали традицию своих предшественников — “демократов” из Моссовета. Только в сравнении с Моссоветом в Думе некому было устыдить изменников, предавших своих избирателей. Да избиратели и не помнили о них. А те не напоминали.

Причины отказа замечать и понимать интересы избирателей объясняются просто — сделка купли-продажи между депутатами и московскими властями состоялась еще в 1993 году. Первые платят такого рода “конституциями”, вторые придумывают акции поощрения.

Например, в рамках программы американской помощи развитию демократии вся городская Дума в два приема посетила США. Только два депутата отказались от поездки по этическим соображениям (ВМ, 07.07.94). Другое поощрение от Лужкова — создание муниципального предприятия общественного питания “Петровка” при Мосгордуме для обеспечения питания депутатов и их сотрудников (ВМ, 22.11.94).

Мосгордуме было позволено заниматься всем, чем угодно, лишь бы не мешать мэрии и мэру обстряпывать свои делишки. И вот вместо работы в Думе организуется эдакий постоянно действующий форум самозванных экстрасенсов, ясновидцев, йогов и проч. (“Новая газета”, 24.06.96). Помнится, Моссовет средства массовой информации прокляли за всего лишь одну встречу с народными целителями. Но тогда целители не лезли в политику и имели медицинские дипломы. Теперь же не понятые коммунистами душеведы-диссиденты решили поработать на победу Ельцина в президентских выборах 1996 года. Чем бы мэрское дитя не тешилось, лишь бы не взрослело!

Выборы в мэрскую Думу-97 стали верхом лицемерия и позора. Они проявили как полную организационную несостоятельность московской номенклатуры, так и полную ее безнравственность.

Во-первых, Лужков, как ни старался представить себя всесильным манипулятором, направляющим общественное мнение куда ему заблагорассудится, полностью провалил дело, пойдя на очередной сговор с “демократами”, чтобы вконец не опростоволоситься. Кандидаты “объединенных демократов” и лужковские списки совпадали почти наполовину. Лужков смог “задвинуть” объединившихся “яблочников”, “гайдаровцев” и “эндээровцев” всего по 3–4 округам, куда ухнули колоссальные средства. В остальных округах с “демократами” бодались предприниматели средней руки. И зря. Результаты выборов надо было знать уже до начала кампании. Никаких случайных людей в Мосгордуме мэрия не собиралась допускать.

Во-вторых, в мэрии схлестнулись три клана, ставящие на разных кандидатов: “левый”, кучковавшийся вокруг “красного” вице-мэра В.Шанцева, “демковский — 1” — оставленный Лужкову в наследство В.Шахновским, спешно ретировавшимся с должности управделами мэрии в “Менатеп”, и “демковский — 2”, делавший ставку на председателя Мосгордумы Платонова (“мэрскую обезьянку”). Грызли эти кланы друг друга отчаянно, но вся конкуренция сводилась к тому, чтобы как можно гибче склониться перед Лужковым.

В-третьих, выборы были фальсифицированы повсеместно. Утром и в течение всего дня избирательные комиссии изнывали от безлюдья — за час приходили единицы. На большинстве участков к 18 часам появилось не более 6-10 процентов избирателей, а к 10 вечера их, якобы, оказалось даже больше 31 процента. Невозможно представить, чтобы в вечернее время, когда на улицах города никого не было, толпы страждущих неведомо каким образом оказались на избирательных участках.

Счетных фантастов подвела погода. Никто не предполагал, что в день голосования резко понизится температура воздуха. И это спутало все карты. Вопреки логике улицы были как никогда безлюдны, а результаты голосования как никогда оптимистичны.

И такие выкрутасы с выборам в Москве повторялись каждый раз, когда приходило время затеваться с этой совсем уж профанированной процедурой. Да и бесполезной для москвичей.

Для того, чтобы убедиться в этой бесполезности, достаточно задать вопрос: можно ли полагаться на достоверность списков избирателей, если их составляет чиновник, находящийся в услужении вышестоящего всевластного чиновника? Не будем лукавить. На вопрос: сколько будет дважды два, ответ по чиновным инстанциям всегда прошелестит одно и тот же — “сколько прикажете!”.

Объективно московская власть была заинтересована в том, чтобы существовал “список Чичикова”. И так как эту власть некому проверить (ее уже более 10 лет никто не ревизовал и не проверял ее деятельность), нет никаких гарантий, что такого списка не существует. По нашим оценкам на каждый округ в самом скромном варианте этот список содержал около 10 тыс. фальшивок. Располагая ими, можно идти на какие угодно всеобщие и “демократические” выборы. Победа обеспечена “на все сто”. И даже больше.

Внедрять указанный список в отчетные документы (фальшивые бюллетени нет смысла изготавливать) было предписано созданным чиновниками 3139 участковым комиссиям, которые по закону должны были быть составлены органами местного самоуправления. А таковых в Москве не было с 1993 года. По этой причине абсолютно проходные кандидаты на этих выборах, типа бывшего председателя Моссовета Н.Гончара, провалились с разгромным счетом, который не мог совпадать со здравым смыслом.

Если рассмотреть официальные итоги выборов в Городскую думу 1997 года, получается следующая картина. Кандидаты, победившие на выборах, в совокупности получили 633,38 тыс. голосов. Абсолютный уровень представительности, таким образом, составляет 9,28 %, относительный — 29,8 %. Налицо дальнейшее падение электоральной базы, которая в 1993 году составляла 11,4 %. Если же наши предположения о фальсификации соответствуют действительности, то в избирательном зазеркалье имелось от 290 до 450 тыс. резервных бюллетеней, (от 8 до 12 тыс. в расчете на каждый округ), используя которые, можно без особых хлопот изменить результаты голосований практически везде.

Впрочем, даже при стопроцентном контроле за результатами выборов проявилась исключительная ограниченность московской номенклатуры. Лужков, владеющий всеми рычагами давления на массовое сознание, не смог организовать элементарную кампанию подготовки к выборам. Опрос, проведенный среди москвичей за несколько дней до официального старта избирательной кампании, показал, что 90 % из них не знает о существовании в Москве такого органа власти как Городская Дума. Официальные агитки появились в транспорте и на транспарантах лишь после того, как большинство кандидатов в депутаты уже собрали свои подписи, проведя, таким образом, агитацию за мэрию.

Лужковские агитки гласили: “Московская городская Дума — серьезнейший законодательный орган, стоящий на страже социальных интересов москвичей, и горожане уже поняли, что депутат в Москве является значимой фигурой, влияющей на жизнь города. Юрий Лужков”. Доказывать, что эта агитка — типичное вранье, не нужно. Об этом говорят тщедушные цифры явки избирателей к урнам в день голосования, а также вся предшествующая деятельность Лужкова и его соратников. Ведь именно Лужков сократил численность народных представителей до неимоверно малой величины.

Какие же аргументы послужили основанием для того, чтобы после событий 1993 года был резко сокращен количественный состав представительных органов?

В Москве один депутат городского собрания приходится теперь на 195 тыс. избирателей вместо 15,5 тыс., как это было в 1990 году. Увеличение мажоритарного округа более чем в 10 раз разве не означает, что предпринятые изменения, с одной стороны, сделали собрание из 35 членов совершенно управляемым, а с другой — гарантировали, что избранными могут быть только те, кто угоден городской бюрократии или невероятно богат?

Во всяком случае так называемому “среднему классу” москвичей мест в Городской Думе не видать, как своих ушей. Им туда не пробиться, пока страна не проскочит этап прощания со своим либерально-радикальным прошлым, не расстанется с политиками, порожденными этой формой коллективной шизофрении, и не перейдет к строительству национальной формы демократии, чуткой к интересам гражданина.

В национальной демократии не будет той фальши, которую мы видим сегодня на каждом шагу, не будет заискивания элиты перед охлосом, не будет своеволия олигархии и до предела обнаглевшей бюрократии.


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]