Последние председатели или имитаторы после власти (Г.Попов и Н.Гончар)


[ — Пoслecлoвие к мятeжу.1991-2000. Книгa 2Глава 3. Вeрниcaж перcон оcобой подлоcти]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

В книге “Мятеж номенклатуры” много страниц было отведено личностям председателей Моссовета — Гавриилу Попову и Николаю Гончару. Моссовета не стало, но оба эти персонажа еще продолжают “коптеть” в политическое небо в надежде на очередной взлет карьеры.

Попов в это смысле менее удачен. Все-то у него идет прахом. Он как-то даже с тоской пожаловался, наблюдая за московским мэром: “Лужков умеет дать по морде. Это его преимущество передо мной” (“Новое время” № 52 1996, с. 12).

Написал Попов толстенную книгу “Снова в оппозиции” (М., “Алактика”, 1994), да книжка не раскупалась. Любому проницательному читателю ясно, что дело тут было не в оппозиционности автора, а в демонстрации готовности продать свою душу очередной номенклатурной касте. Коль скоро в номенклатурную касту не берут, то хоть в оппозиционной (псевдооппозиционной), быть может, место найдется.

И все-то в этой книге Попов поперепутал. С памятью у него все “не Боже мой”. И со зрением тоже. Из всего Моссовета, которым он то ли руководил, то ли помыкал, Попов вспомнил только Елену Котову, да и то как свою бывшую студентку, которой поповская протекция на пост главного приватизатора Москвы не помогла — пришлось подбирать более циничные кадры. Которые, в отличие от Котовой, знали, что взятки и коррупция есть (Котова убеждала, что их нет), и готовы были принять это как должное.

В памяти у Попова остались главным образом те, на кого он смотрел снизу вверх, кого боялся или кому прислуживал. Попов переврал все — начиная с докторской степени Лужкова, кончая самым мрачным эпизодом сдачи интересов Москвы номенклатуре. Попов делает вид, что не было никакой борьбы, что в демократическом Моссовете чуть ли не единодушие царило. Особенно на первых порах. Мы-то знаем, что все было как раз наоборот. Вообще, можно сказать, что у Попова нет ни одного правдиво описанного эпизода. Да и сам мемуар — скорее описание всех своих безобразий, понаделанных в политике и во власти, с совершенно позитивной точки зрения, всех действий — как бесспорно обоснованных и успешных. А главное — ложь в названии книги. Попов никогда к номенклатуре в оппозиции не был, наоборот, всегда ратовал за союз с ней. Так что и возвращаться ему было некуда. Он просто сидел в номенклатурном болоте по уши, но не желал этого признавать.

Читателей у поповских писаний становилось в тот период все меньше. Снова погружаться в теоретические построения Попова мало кому хотелось. Они уже наскучили своей “простотой” в огромных и бессмысленных статьях (см. например, тезис об использовании криминальных денег через “штрафные батальоны” или измышления на тему сельского хозяйства — ВМ 23.11.95).

Стал Попов социал-демократом, войдя в блок с множеством мелкотравчатых полу-социалистов, полу-демократов, да вот не удалось найти общего языка со своим старым дружком А.Яковлевым, который тоже решил единолично оседлать социал-демократического конька, а потом пошел в избирательный блок радикал-либерала Гайдара и вконец затерялся среди мелкопартийной дребедени.

Руководил Попов отступным наследством, полученным от Ельцина в виде Международного университета. Да что-то не заладилось, и старые друзья не смогли оберечь его от суда. Высший арбитражный суд признал недействительным договор продажи в 1992 г. Попов-фонду собственности КПСС (Ъ-Daily, 08.09.95). Тогда лужковское ФХУ за смехотворную сумму (21.1 млн. рублей) продало частному предприятию Попова дом отдыха в Кунцево, три дома с жильцами на Ленинском проспекте и другие здания. Реальная цена была занижена ориентировочно в 10 раз!

Впрочем, Попову нечего особенно горевать. За прошедшее время он с лихвой покрыл свои расходы доходами от эксплуатации зданий. Да и не стали у него отнимать всего — частный университет тоже неплохое обеспечение старости.

Осенью 1995 года Попов переживает очередную политическую молодость. Разрушив своим явлением социал-демократический блок (настоящие социал-демократы оказались за бортом избирательной кампании), он начал таскать по стране лидеров Социнтерна. Заодно было воссоздано полумертвое Вольное экономическое общество, на очередном съезде которого объявился премьер Черномырдин. Вероятно именно благодаря такому покровительству Попов умудрился присвоить себе всю славу исторического Вольного экономического общества, объявив себя владельцем организации, которой стукнуло 230 лет. Но здесь его опять ждал провал — ничего серьезного после шумного форума не осталось.

Выставив себя в качестве социал-демократа на выборах 1995, Попов получил право обклеить трехметровыми плакатами со своей физиономией центральные улицы Москвы. Он надеялся, что москвичи будут вспоминать о нем с ностальгией. А “для имиджу” отрастил меньшевистскую бородку.

Ностальгии не наблюдалось, а бородка выглядела крайне демонически и подталкивала чутких юнцов к тому, чтобы пририсовывать на плакатах чертовские рожки. Опять провал.

Теоретические изыски Попова в 1996 году приобретают совсем уж абсурдный характер. Даже далекому от политики человеку вполне было понятно “кто таков мсье Попов”, чтобы не обмануться, например, его предложением восстановить систему Советов в низовом звене управления (АиФ, № 16, 1996). Тому, кто разваливал Советы всеми силами, теоретически обосновывал этот развал (книга “Что делать?”) как-то уж совсем неприлично было говорить об их эффективности.

Отдавая дань моде, Попов заговорил о том, что Россия все-таки должна быть ориентирована на свои национальные интересы (“Россия” № 12, май 1995). Но реально это все выливалось у него в воспоминания о якобы собранных вместе со средствами на строительство храма Христа Спасителя деньгах на мечеть в честь погибших в 1812 г. татар-мусульман. Как тут потомственному федерасту (о федерастах — смотри особую главу) не истечь ностальгической печалю о том, что на Поклонной горе не успели построить еще три храма — надо полагать, мечеть, синагогу и католическую кирху. И видели этого плачущего по межконфессиональности большевика любди того же пошиба. Потому позднее все-таки храмовую сумятицу на Поклонной горе Лужков организовал, немного, правда отодвинув синагогу с мечетью на задворки.

Нельзя не привести фразу Попова, сказанную им на очередном Съезде партии РДДР: “Национал-патриотизм неприемлем для нас — последовательных интернационалистов” (“Партинформ”, № 21, 1996). Тут, как говорится, сразу ясно “откуда ноги растут”. Большевизмом от поповцев несло за версту, их стали сторониться. Да и вообще присутствие Попова в политике к 1996 году стало как-то уж совсем неприличным.

Тем не менее старый персонаж был еще вхож на телевидение. Его вытаскивает на передачу господин Познер, предложивший порассуждать о том, можно или нельзя давать взятки. Попов в этой ситуации был непреклонен — взятки давать не только можно, но и нужно. Ведь это дает возможность предпринимателю “делать дело”. Если взятка не дается, то дело погибает, а дело — превыше всего. Ясно какое это было у Попова “дело” и с кем. Суду остается только выяснить, в каких размерах. И дать соответствующий срок.

Моралисту, вроде Попова, освоить здравый подход к предпринимательству просто невозможно. Он будет отстаивать право проходимцев творить свои грязные делишки и рушить основы государственности. “Демократическое” телевидение дает ему такую возможность. Те же, кто постарается вернуть России достоинство и честь, будут вынуждены изолировать такого рода моралистов от общества или забивать им в глотку надежный кляп.

Судите сами. Задает Попову ведущий в телепередаче (МТК, 17.12.96) вопрос о том, насколько корректно чиновнику брать взятки, а Попов начинает спорить, отстаивая право бюрократа на воровство. Он говорит: “Весь опыт моей жизни показывает: пока чиновник не будет получать зарплату, соответствующую результатам его деятельности…” Потом: “Через государство деньги до хорошо работающего человека дойти не могут”. Вот и выходит, что Попов считает, что брать взятки не только не грешно, но даже чрезвычайно полезно для страны. Весь опыт его жизни показывает, что иначе работать нельзя. Практика у человека по этой части была обширная.

Исходя из своего опыта жизни Попов оценивает и историю с его соратников Сергеем Станкевичем: “Где вы видели взяточника, который давал бы расписки?” Попов, видать, расписок не давал. Ну а раз Станкевич дал расписку в получении 10.000$, то Попов готов тянуть его в суд и там устанавливать истину. Приезжай, говорит, Сергей Борисович, тут компетентные судьи все рассмотрят и оправдают, коли невиновен.

Мы же прекрасно знаем какая “истина” устанавливается в наших судах. Это “истина” воров и мерзавцев. Ведь до судей деньги через государство тоже не доходят, и они находят их в другом месте. Правда, все еще продолжают жаловаться на маленькую зарплату.

Не только беднягу Станкевича готов Попов притянуть к суду. Когда ему напоминают о Беловежском сговоре, он вспоминает о своей причастности к развалу страны и начинает оправдывать свои поступки тем, что, мол, в Беловежье были те, кто много чего насоветовал Ельцину — Козырев, Бурбулис, Шахрай… А в Москве были российские депутаты, которые почти единогласно ратифицировали Беловежский сговор.

О своей скромной миссии в разрушении страны Попов умолчал, но не утерпел и вспомнил добрым словом о “сахаровском” проекте Конституции, в котором предлагалось поделить страну границами на десять лет, а через десять лет провести референдум об их сохранении или отмене. Этот чудовищный план даже после пяти лет нечеловеческих унижений для всех бывших граждан Советской России и развала ее огрызка — Российской Федерации — вызывали у Попова приязнь, и исходя из нее он снова готов был вывалить кучу столь же “конструктивных” предложений.

Например, Попов просто требует, чтобы даже в Москве были открыты украинские и еврейские школы. Мол, никто у москвичей не спросил, в каких школах они хотят учить своих детей. Или вот по поводу Севастополя — Попов объявляет, что два часа обсуждал эту проблему с Лужковым (монополизировавшим право защищать колыбель русского флота), и добился “консенсуса” на предмет того, что речь может идти только о переговорах с Украиной, и больше ни о чем. Вообще воевать за независимость и целостность страны Попов считает нецелесообразным. Действительно, это же не его страна!

Наконец, Попов выдал методологию своего “научного” подхода: “Я, как ученый, не могу решать частные вопросы — вопрос о Севастополе без вопроса о Крыме, вопрос о Крыме без вопроса об Украине…” Такой подход психологически понятен. Попов сам признается, что участвовал в разработке политического курса Ельцина, но не смог выработать какой-либо альтернативы разрушению страны. Мы знаем больше — он не только не пытался его выработать, но и всячески способствовал тому, чтобы такой альтернативы не возникло. Потому Попов и прячется сегодня за “общие вопросы”. Ведь вина его конкретна, поступки — конкретны, соответствующие уголовные санкции — тоже будут конкретны.

Хвастаясь перед читателями газеты выходом книжки ““От… “до”. Россия, путь к социал-демократии” (“Правда-5”, 08.02.97), Попов обнаружил своих хозяев. Оказалось, что его работы приметили в США и до такой степени полюбили, что выпустили в свет восьмитомник бессмертных мыслей, которые в России читать просто никто не желает.

Рассказал Попов и историю открытия университета, который стал для него доходным местом и запасной посадочной площадкой после мэрских будней: “В свое время президент Буш решил открыть для русских университет бизнеса в Америке. Я же предложил Горбачеву открыть его в России, а американцы, если захотят, пусть помогают ему профессорами и деньгами”. Под эту идею Попову дали на откуп “цековские” дачи в Кунцево-2 (включая дачу Брежнева), аренда которых долго обеспечивала его зарплатой. К этому добавляется еще и плата от “бедных студентов” — по 8 тысяч долларов в год. Чьи это дети, хочется спросить? Если они способны выплачивать Попову такие суммы, то с какой стати ему дают снимать пенки с собственности, которую он не создавал?

В том же интервью Попов демонстрирует склеротическую забывчивость, утверждая в одном и том же пассаже, что считает социалистическую идею “наиболее прогрессивной и подходящей для России” и что “государственный социализм не поддается усовершенствованию”.

Выболтал Попов и еще одну истину: за то, что Ельцин поставил премьером Гайдара и его команду (Шохин, Авен и другие), специально подготовленную на международных экономических семинарах, ему было обещано тридцать миллиардов долларов. В данном случае тридцать миллиардов оказались теми тридцатью сребрениками, за которые Ельцин продал страну.

О Попове тоже кое-что выболтано. Например, что никакого заявления Попова на имя президента об уходе с поста мэра не существовало. Пошел к Ельцину, поговорил. Ельцин, по полятыкинско-лужковской интерпретации (“Тореро в кресле мэра”) выразился на счет желания Попова уйти в тень нецензурно. И дело было обстряпано.

И все-таки Попов хитрее тех простаков, которые, будучи пойманными за руку, начинают лепетать о том, что они “выполняли приказ”, что “их вынудили”, что “время было такое”… Попов будет настаивать на том, что он — ученый, имел право на заблуждение и рассматривал только общие вопросы. Мы же в книге “Мятеж номенклатуры” доказали, что это — вранье. Все-то он знал, все понимал. И сидеть в тюрьме должен наравне со всеми — наравне с гнусными уголовниками и ворами, номенклатурными персонами особой подлости.

Вот и сейчас Попов продолжает то и дело выставлять свои интеллектуальные извращения напоказ — авось кто купит. Например, в “Вечерней Москве” (13.03.98) развивает идею о благостности второй ваучеризации — мол, ваучеризируем землю, и многие старушки смогут прожить свой век в достатке за счет продажи своего гектарчика. (Любой, не сошедший с ума гражданин, прошедший первую ваучеризацию, давно понял, что именно таким образом его собираются “обуть” еще раз, и не все эти уговоры, конечно же, не поддастся).

Попов то и дело напоминал о себе, как о борце с коррупцией. Так, он пытался прикрыть своими публикациями увязшего в хищениях генерала Кобеца (НГ 05.08.98). Мол, если он чего и украл, то трудящихся это не коснулось. То есть, коррупция, если деньги поступают в грязные руки не напрямую из бюджета — просто невинная шалость, внутреннее дело преступного мира, в которое правоохранительным органам и соваться негоже. Попов инструктировал коррупционеров: надо брать мзду не деньгами, а заводами и оформлять сразу же договоры о приватизации — тогда все будет законно.

Накануне выборов 1999 года социал-демократическая горячка снова ударила в голову Попова. Он даже начал создавать какой-то там блок и набивать московскую прессу своими застарелыми глупостями (ВМ 12.05.99). Даже перепечатывал статьи о Смутном времени десятилетней давности и старинные фотографии, на которых его демонические наклонности еще не были столь рельефно выписаны на лице (ВМ 05.05.99). В реальности Попов безобразно оплыл жиром, в чем можно было убедиться по трансляции его дикого выступления в программе “Наш Гайд-парк” (31 канал, 04.06.99). В этом выступлении он вновь объявил, что 17 августа 1998 на месте политиков вывел бы к Белому дому тысячи людей, которые стояли бы там, пока не арестованы были бы банкиры, члены правительства и руководство Центробанка. Где есть такой дурак, кто уверует в эти глупости?

Сказочник продолжал бубнить свое: создадим, мол, Народный фронт из союзов дачников, охотников и профсоюзников, а авангардом ему поставим социал-демократов или “зеленых” — тогда жизнь наладится. А чтобы в эту чушь кто-то поверил, Попов гипнотизирует слушателей модными рассуждениями о том, что Россия не может быть средней державой, потому что от этого развалится на куски, а кремлевская власть и оппозиция — плоть от плоти бюрократии, Ельцин и Зюганов — оба на одно лицо.

Что ж вы, Гавриил Харитонович столько лет таились? Почему бы не сказать об этом лет семь-восемь назад? Нам ясно, почему. И почем.

У нас нет никакого желания препарировать очередную коллекцию идей, подобранных Поповым где-то на помойке и приобщенных к той помойке, которая всегда заполняла его голову. Нам главное снова предупредить читателя: если вы увидите, что Попов или подобный ему умник рассказывает как он не соглашался с чубайсовской приватизацией или ельцинской демократизацией — плюньте ему в глаза за вранье.

* * *

У Николая Николаевича Гончара все обстоит несколько по-другому. Все ж таки побывал сенатором от Москвы, а потом победил на выборах в Думу-95 — это вам не гаврилопоповское наукообразие!

В 1994 году Гончар имел такой политический вес, что мог открыто лоббировать в Совете Федерации интересы группы Лужкова. Тогда Москву планировалось сделать экспериментальной зоной с льготными условиями налогообложения.

О результатах поповских экспериментов мы уже знаем достаточно. Теперь вот экспериментами решил заняться Лужков. Экспериментировать, так экспериментировать — на самом значительном экономическом субъекте! Ведь Москва конкурировала за первое место по массе собранных налогов с Тюменью. То-то золотое дно растрясем, если нам особый статус на этом дне обеспечат! — планировали лужковские номенклатурщики.

Тогда Гончар выступил с целой связкой проектов, касающихся бюджета, приватизации, распределения функций между московскими и федеральными властями. Но у него нашлись серьезные противники. Закормленной Москве никто не хотел давать еще что-то. Иначе с жиру просто взбесится. Но главным противником своих инициатив был все-таки сам Гончар. Он просто не умел трудиться, систематически работать с документами.

Авторам довелось познакомиться со всеми выступлениями Гончара в Совете Федерации и в Госдуме за 1993–1997 гг. В этих выступлениях нет ни единой светлой мысли, они беспробудно скучны, практически лишены какой-либо аргументации и являются лишь призывами поддержать или не поддержать какой-то законопроект. Чудовищно большую долю в речах Гончара занимают замечания по регламенту ведения парламентских заседаний.

Гончар был председателем Комитета Совета Федерации по бюджету, финансовому, валютному и кредитному регулированию, денежной эмиссии, налоговой политике и таможенному регулированию, но занимался вовсе не общегосударственными вопросами. Мы можем говорить об этом, поскольку результаты в этой области налицо…

Часто в своих инициативах Гончар получал поддержку со стороны председателя СФ Шумейко. Шумейко неоднократно говорил о своем согласии с Гончаром. Именно Гончар, в качестве приближенного к власти, в паре с Шумейко занимался решением вопроса о численности и составе аппарата Совета Федерации и даже выступал по этому вопросу на заседании палаты (Стенограмма 3 февраля 1994 года). В 1996 Шумейко “расплачивался” с Гончаром через свое влияние на компанию “Росвооружения”, чье руководство было причастно к формированию нелепого “пробелорусского альянса” во главе с Гончаром. Таких лидеров выдвигают только тогда, когда требуется заведомо провалить все дело. И Гончар на этот раз оправдал ожидания — задвинул проблематику русско-белорусского воссоединения на второй план текущей политики.

Гончар очень активно протаскивал в СФ закон, который предполагал сохранить до конца 1995 года льготы на экспортно-импортную деятельность, в том числе и для Федерации спорта. От имени комитета он предлагает одобрить очередной закон, который предусматривает ряд налоговых льгот для добытчиков драгкамней и драгметаллов и для коммерческих банков, а также налоговые льготы для Сбербанка и других финансовых структур. Так Гончар подтверждал свой статус обслуживающего персонала номенклатуры. Если надо какому-то непотребству придать удобоваримый вид и выдумать хоть какие-нибудь аргументы в его защиту, то по этой части надо обращаться к Гончару. Он хорош в качестве марионетки и говорящей головы.

Гончар вечно был готов обслужить ельцинское правительство. В его выступлениях звучали знакомые по Моссовету нотки: “Основной мотив, по которому члены комитета считают необходимым внести такой проект решения, следующий: да, бюджет неудовлетворительный, да, действительно, основные задачи, сформулированные в нем, не решаются (и дальше все то, о чем мы говорили здесь с вами на наших заседаниях, а мы трижды возвращались к этому вопросу), но если мы не примем бюджет, ситуация для целого ряда регионов и для страны в целом сложится значительно хуже, чем в противном случае. Вот такая аргументация” (Стенограмма 15 марта 1994, с. 40).

Дело доходило до откровенного лизоблюдства: “Прошу подумать о следующем: может быть, нам принять решение о том, чтобы вопросы Виктору Степановичу Черномырдину, который будет у нас выступать, задавать заранее в письменном виде” (Стенограмма 15 марта 1994 года, с.10). Это прорывается вне всякого контекста, без участия в каких-либо предшествующих обсуждениях — явно по просьбе премьерских холопов.

В 1995 г. Гончар становился все респектабельней и респектабельней, уже не слезая с экранов телевизора. Трагедию в Чечне он снова использовал, чтобы выйти на публику с “красивым”, но совершенно нереалистичным и нелепым предложением. Гончар предлагал “отрезать” от Чечни два района, а по поводу отделения остальной части от России — провести всероссийский референдум. Необходимость такого шага обосновывалась тем, что “чеченцы не захотели жить с нами”. Раз не хотят — подавай им наши земли!

Ну а разговоры о референдуме — намеренная уловка. В сложившейся обстановке никто не стал бы проводить референдум, тратить время и средства на очевиднейший вопрос. Зато Гончар мог натешиться — даже карту специальную для публики нарисовал, чтобы нарезать по ней российскую землю для интернационала бандитов, скопившегося под командованием Дудаева.

Один из “разочарованных демократов” так оценил деятельность Гончара вокруг чеченского конфликта: “Вообще, если не вслушиваться в то, что Гончар говорит, а просто любоваться его вечной выражающей государственную озабоченность морщинкой на лбу, его хоть в президенты выбирай, ну а если вслушаться…” (“Куранты”, 06.12.95).

На представлении книги “Мятеж номенклатуры” бывшим депутатам Моссовета Гончар выглядел крайне располневшим и неряшливым (“манной каши стало больше” — отметил про себя автор “Мятежа…”, вспоминая название соответствующей главы).

Узнав, что в книге о нем написано немало (глава “Политик из манной каши”), Гончар, вероятно, разумно расценил, что антиреклама — тоже реклама. Но купив два экземпляра книги и прочитав несколько страниц, настолько разволновался, что выходя к трибуне чуть не упал, а речь сказал совершенно бессвязную. Автору “Мятежа…” даже стало жалко своего бывшего начальника и где-то как-то коллегу. Хоть и предателя.

И все-таки Гончар выправился. Похудев за лето 1995 на 12 килограмм, он оказался похожим на Жириновского, что позволило занять пост вице-президента Ассоциации авиастроителей (при полном незнании специфики этого производства). Когда в передаче “Наедине” Гончара спросили, почему он перестал критиковать правительство, он ответил, что у него есть твердые принципы и стремление к компромиссу является одним из них. То есть принцип таков: в отношениях с правительством не иметь принципов. Обсуждение в этой передаче проекта бюджета на 1996 год показало, что принципов действительно не существует.

Вместо того, чтобы признать, что все настолько разворовано, что впору проводить экспроприацию, Гончар убеждает граждан, что каким-то образом можно будет компенсировать ликвидированные Гайдаром сбережения. Легковерные пусть верят. Кое-кто верил.

Очевидно с помощью авиапромышленных ресурсов Гончар сумел замечательным образом устроить свою избирательную кампанию. Связи и деньги позволили освоить новые избирательные технологии.

Дело обстояло, по всей видимости, примерно так. Готовясь к предвыборной кампании шустрые аналитики наших спецслужб состряпали компьютерную программу, с помощью которой можно было в Москве по фамилии или адресу найти телефон человека. Всем желающим эта программа была продана по сходной цене в виде фрагментов, соответствующих избирательным округам. Команде Гончара — тоже. Люди Гончара подключили к программе психологов. Потенциальным сторонникам нашего героя звонили домой и спрашивали, знают ли они что-либо о деятельности Гончара в Федеральном Собрании. Получив в 99 % отрицательный ответ, они выдавали отработанный текст, содержащий элементы психологического программирования. В том случае, когда психологу удавалось вступить в диалог и выяснить имя и отчество (в компьютерной программе имелись лишь инициалы), ему платили 3000 рублей за звонок. В остальных случаях — по 500 рублей. В последствии имя и отчество были использованы для того, чтобы отправить по адресу простодушного избирателя специальное именное послание и окончательно растрогать его.

Вот как Гончар объяснял причины своей победы на думских выборах: “В выборах я участвовал как независимый кандидат, среди моих конкурентов были и коммунисты и демократы. Но люди отдали предпочтение мне, потому что голосовали не за идеологию, а за человека, которого хорошо знают. Быть во фракции — это значит подчиняться определенной дисциплине, в том числе и при голосовании. А я не хочу это делать по указке “кукловодов”, ради каких-то партийных или фракционных интересов. У меня есть свои обязательства перед избирателями. Я не причисляю себя ни к оппозиции, ни к сторонникам нынешней власти. У меня есть своя позиция, исходя из которой я действую” (“Труд” 30.07.97).

Став депутатом Думы, Гончар имел реальный шанс подняться на новую ступень своей политической карьеры. В январе 1996 года Гончару “грозило” стать спикером нижней палаты парламента. Закулисные переговоры позволили в предварительном варианте выдвинуть “независимого” Гончара, имевшего репутацию человека, способного управлять большими депутатскими массами.

Мы смеем надеяться, что на депутатов некоторое воздействие оказала книга “Мятеж номенклатуры”, показавшая какой это был руководитель и как он управлял. Впрочем, в большей мере против Гончара сыграло, как ни странно, президентское лобби — фракция “Наш дом…” и глава фракции А.Беляев. Из кремлевских апартаментов эти люди получили однозначное поручение выдвигать другого “специалиста” — Ивана Рыбкина, который не менее Гончара отличился в “управлении депутатскими массами”.

Депутаты не забыли недавние издевательства Рыбкина на этом же посту в предыдущем созыве и хорошо знали, что Гончар — тот же Рыбкин, только, как говорится, вид сбоку. Избрали в результате коммуниста Селезнева, который сразу же объявил, что не собирается ввязываться в конфронтацию с исполнительной властью. Быть может, это такая спикерская болезнь — предавать тех, кем руководишь? Гончар тоже ею был болен и готов был заболеть вновь. К счастью, благодаря Ельцину, остался относительно здоров и мог снова поправляться.

Гончар с течением времени научился “делать” политику из ничего и, что особенно удивительно, без всяких последствий при неизменном провале любой его инициативы. Гончар создавал словесные мини-сенсации, которые приковывали к нему внимание, а потом быстро забывались. Создавался образ активного политика, хотя никто не помнил в чем же эта активность выражена. МК, например, все время называл Гончара “известным реформатором”. Правда, никто не знал что же это он реформировал.

После неудачи со спикерским постом Гончар стал уходить в тень. Не совершив ничего примечательного, в 1996 он выпал из первой сотни политиков России (рейтинг НГ), потом снова попал в этот рейтинг в 1997, потом снова выпал… Что же касается реального рейтинга Гончара в политике, то в 1996 г. он пал настолько, что даже “Независимая газета”, будучи обязанной Гончару как бывшему председателю Моссовета — учредителю газеты, удосужилась опубликовать поздравление Николаю Николаевичу с пятидесятилетием размером с почтовую марку и на последней странице.

Будучи оттертым в тень, Гончар снова старался представить себя бедным и несчастным: “Квартира у меня государственная, зарплата за прошлый год, как у депутата, 41 с небольшим миллион рублей. Плюс была еще премия к пятидесятилетию. Дач и земельных участков не имею. Автомобильного и другого транспорта — тоже. Долго думал, нет ли у меня воздушного транспорта, но потом остановился на дочкином велосипеде. Но есть у меня недвижимость — в наследство от отца, контр-адмирала Николая Федоровича Гончара получил я кооперативный гараж. В 1968 году отец заплатил за него 2 тысячи рублей” (“Правда-5”, июль 1997).

Черту под темой, посвященной обсуждению судьбы последнего председателя Моссовета на теневом витке его карьеры можно было бы подвести одной примечательной историей.

Была такая телевизионная передача “Persona-grata” в которой особо смелых политиков и предпринимателей подвергают различного рода психологическим тестам. На один из таких тестов напоролся Гончар.

Перед Гончаром тестирование проходил какой-то бизнесмен, показавший замечательные результаты, но заслуживший по параметру “дисциплинированность, готовность следовать установленным правилам” характеристику “раздолбай”. Экспрессивность характеристики показывала, что персона набрала чудовищно низкие баллы по этому параметру. Так вот, Гончар, как выяснилось, набрал еще более низкий балл и стал “раздолбаем” вдвойне. Ведущий передачи так примерно и сказал: “Вы, Николай Николаевич, оказывается, тоже раздолбай!”

Пытаясь отбить столь нелицеприятную характеристику, Гончар начал мямлить что-то по поводу того, что всякие там правила в нашей стране не столь уж хороши, чтобы их выполнять. Но факт остался фактом — Гончар был выявлен как “раздолбай” и будет жить с этим до гробовой доски.

Кстати, все подобные инсинуации психологического тестирования обесцениваются простым соображением. Дело в том, что они выявляют лишь природный потенциал человека, не учитывая его волевой деятельности. Человек может быть трижды “раздолбаем”, преодолевая, тем не менее, своей волей это природное естество. И, надо отметить, Гончару иногда все-таки удается свое “раздолбайство” преодолевать. Так что, не расслабляйтесь, Николай Николаевич!

“Голубой” канал НТВ тоже использовал Гончара в своих целях. Зная болезненную струнку в душе Николая Николаевича — выступать с проектами референдумов — враги России привлекли его к кампании против воссоединения Белоруссии и России. В гнусной клеветническом шабаше “кисельних новостей” Гончар смотрелся неплохо — такой осторожный, призывающий к миру, к действиям в соответствии с законом… Одно только ясно — Гончар был (возможно по доброй воле) участником спектакля, разрабатывая вариант “утопить в прениях по процедуре” если вариант прямого шельмования не пройдет. Другой вариант — продемонстрировать слабосильность сторонников воссоединения, которые не смогли собрать и 2-х млн. подписей для того, чтобы вынудить власти провести референдум.

Вероятно с горя от очередной размолвки с горячо любимым Лужковым, Гончар создал движение “Народное единство” — очередную профанацию общественной организации, коих в российской демократии насчитывались к 1997 году тысячи. Суть этой организации вполне откровенно выражена в заявлении, написанном в ночь перед учреждением самим Гончаром: “Мы очень разные. Мы принадлежим к различным конфессиям, а некоторые из нас атеисты. Мы принадлежим к различным политическим движениям, а многие не входят ни в одно из них. Нас объединяет понимание того, что у народов Белоруссии и России общее будущее…” (“Партинформ” № 29, 1997). Оказалось, что референдум по объединению двух государств — единственная цель организации. Как жить после объединения для ее организаторов было уже неважно.

Да, впрочем и референдум-то Гончар собрался готовить вполне липовый — фактически опрос “Поддерживаете ли Вы объединение..?”, который не может породить никаких юридических последствий. Если бы Гончар предпринял хоть какие-то усилия для сбора подписей за такой референдум, то мы могли бы считать его честным дураком. Но в том то и фокус, что никаких подписей Гончар не собирал, а просто привлекал внимание к своей персоне, пытаясь перехитрить общественное мнение.

Фигуру Гончара с февраля 1997 г. начали “раскручивать” по московскому телевидению с нескрываемой целью — сделать из него председателя Мосгордумы (выборы должны были состояться в конце года), который по должности становится депутатом Совета Федерации, а там глядишь — и председателем СФ. Номенклатуре нужен был верный слуга, опытный манипулятор — путь даже и раздолбай. Готовили его на всякий случай — авось пригодится.

Реанимировать Гончара мог только Чубайс, начавший против Лужкова очередную большую интригу и изыскавший для этого большие деньги. Гончар должен был стать главой Московской Думы, для чего надо было провести своих людей хотя бы в десятке округов. Начав эту кампанию, Гончар нарвался на ответные меры людей Лужкова. И надорвался.

В середине октября 1997 помощник Гончара Богданов, занимавший ключевую позицию в избирательной кампании блока Гончара, подвергся нападению, был зверски избит. Ломая ему кисть руки, бандиты посоветовали не соваться не в свои дела. “Московский комсомолец” представил нападение, как дело рук чеченцев, на экономические структуры которых люди Гончара, якобы, собирали досье. Скорее всего, эту версию подбрасывали специально для того, чтобы скрыть “московский след”. Дело в том, что пострадавший помощник никогда не был “человеком Гончара”, а всего лишь за большие деньги разворачивал сбор подписей и всю избирательную стратегию.

Гончар, волей случая оказавшийся в центре антилужковской интриги, получил в наследство от канувших политических эпох целую команду политических трупов, которых пришлось включать в список своего блока на выборах в городскую Думу — отставных демократов Ларису Пияшеву и Андрея Нуйкина, пару отбросов из партии Лебедя, пару бывших моссоветовцев… При помощи хитромудрых менеджеров, вышедших из гнезда ДПР, Гончар тогда “съел” московское отделение “Яблоко”, а потом явился пред очи Явлинского с предложением о дружбе и сотрудничестве. Но хитрый Явлинский гордо отказался — слишком очевидна была ненадежность Гончара.

Поскольку политическое наследство, прихваченное Гончаром, оказалось из числа раздаваемых для бедных родственников, его хватило только на избирательную кампанию. Усилиями Лужкова ни один представитель сброда, собранного Гончаром, в Мосгордуму не прошел. Не выиграл выборы и сам Гончар, хоть и был “стопроцентно проходным”. А все дело в том, что московский мэр постарался напомнить всем, кто собрался посягнуть на его вотчину, простое правило — важно не как голосуют, важно кто считает. А считали, разумеется, люди, неравнодушные к Лужкову.

По поводу отношения Лужкова к своим конкурентам на мосгордумских выборах один из демократических борзописцев, ставший на время соратником Гончара, вспоминал: “Почти с первых дней предвыборной кампании и буквально до последнего Лужков (вопреки категорическому запрету должностным лицам и органам исполнительной власти участвовать “во всех формах предвыборной агитации”) лично поносил и дискредитировал нас, бедных… Гончар слыл у него “пустоцветом с высокими политическими амбициями” и “путаником”. Он заклинал москвичей “остановить” столь опасного для Москвы “честолюбца”. А всех нас вкупе именовал рвущимися в Думу сомнительными людьми с криминальным прошлым, нечистой совестью и замыслами захватить Думу в целях разворовывания бюджета” (“Мир за неделю” № 15, 1999).

Впрочем, нас грызет одна мысль… Если посмотреть на биографию Гончара пристальней, то провал его команды на выборах закономерен — что бы не послужило причиной этому провалу. Победа противоречила бы сложившейся линии судьбы Гончара. Вот и подумаешь ненароком о том, не было ли тут со стороны самого Гончара прямого содействия, не вел ли он дело к своему поражению заранее? Не для того ли упаковал он в свой блок Нуйкина, Пияшеву, Денисенко и др.? Может быть Гончар и хотел выиграть выборы, но не смог переступить через себя, не смог противостоять заложенной в него программе номенклатурной солидарности…

В 1999 Гончар искупался в лучах чужой славы, вовремя среагировав на безобразия вокруг отставки Генпрокурора Скуратова. Пока думские депутаты неторопливо занимали свои кресла в зале заседаний, Гончар, от которого давно перестали ждать какой-либо активности, почти в стиле Жириновского начал выкрикивать требование провести голосование о поддержке решения Совета Федерации, отклонившего отставку Скуратова. Столь же глуха осталась к призывам Гончара политическая публика, слушая призывы голосовать за импичмент в мае 1999. Много шума из ничего — это стиль Николай Николаевича. Отработал номер, прокричал или пробубнил свое, закрыл рот — и задание выполнено.

Скандал вокруг Центробанка заставил Николая Гончара снова сыграть на публику. После того, как зарубежные аудиторы установили, что Центробанк чист и честен, а миллиарды долларов в фирме “Фимако” хоть и полежали, но не исчезли, Гончар обратился к журналистам с такими словами: “Геращенко считает нас всех дураками”. Ответил Гончару бывший шеф ЦБ Дубинин, назвав депутата “человеком с богатой фантазией”. А еще Дубинин привел анекдот о человеке, который убежденно заявляет: “У нас все воруют. По себе сужу”.

Гончар просто продолжал “мелькать”, пытаясь попасть в информационные потоки в качестве правдолюбца-одиночки, все правдолюбие которого ограничено словами, которые он сам торопился побыстрее забыть, чтобы заучить и высказать новые. Это был его “потолок”.

Прибавление: По прошествии лет Николай Гончар уже не вызывает тех эмоций, корторый отпечатались в этом тексте. Встретившись с Николаем Николаевичем в Госдуме, я обнаружил, что не имею к нему неприязни. Напротив, в переполняющей Думу бесовщине Гончар выглядел вполне благопристойно. Хотя бы потому, что не ввязывается в подлое дело, когда зовут на трибуну доказывать, что черное — это белое. Все прежние «наезды» на Гончара со стороны Лужкова или Дубинина понятны: он боролся за место в политике, против него тоже боролись. Гончар держался в рамках приличий, а его задирали совершенно бесстыдные люди. И задрали. Торжествовать по этому поводу нет никакого резона.


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]