Прокурорское око


[ — Пoслecлoвие к мятeжу.1991-2000. Книгa 2Глaвa 6. Теaтр нoмeнклaтурного абcуpда]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

(фантазия по мотивам сказок Салтыкова-Щедрина)

Старинная история

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Прокурор, и было у него два ока: одно — дреманное, а другое — недреманное. Дреманным оком он ровно ничего не видел, а недреманным видел всякие пустяки. В общем, только и делал Прокурор, что сажал под арест всех подряд. Например так.

Слышит Прокурор: “Добро казенное и общественное врозь тащат! Чего вы, Прокурор Куролесович, смотрите! Вон они, хищники-то, вон!”

— Где хищники? Кто казенное добро тащит?

— Вон хищники! вон они! Вон он какой домино на краденые деньги взбодрил! А тот — ишь сколько тысяч десятин земли у казны украл!

— Врешь ты, такой-сякой! Это не хищники, а собственники! Они своим имуществом спокойно владеют, и все документы у них налицо. Это вы нарочно, бездельники, кричите, чтобы принцип собственности подрывать! Взять его под арест!

Постепенно Прокурор все тюрьмы крикунами наполнил, а хищники, мздоимцы да казнокрады и прочие подлинные потрясатели основ тем временем у него под сень дреманного ока перебежали и там благодушествовали.

До того накуролесил Прокурор, что даже в сенат его заседать не пустили, а городовой объяснил ему: “Ты вот глядел недреманным-то оком в книгу, а видел фигу, так нынче этаких в здешние места сажать не велено. У нас в здешнем месте теперь так заведено: чтобы и голова, и прочие члены — все чтобы на своем месте было, а глаза и уши — у всех чтоб настежь!”

Но это все старая история. С тех пор в сенатах с проветренными мозгами не принято заседать.

Недавняя история

В некотором царстве, в некотором государстве надумали как-то столичные жители народных заступников выбрать. Сказано — сделано: выбрали, да направили в красный дом заседать. Но не стала клеиться работа у народных заступников, и решили они к народу выйти, рассказать о том, какие препятствия им чиновники ставят во всех начинаниях.

Народу на площади собралось немного. Слушали жители столичные, дивились — ничего в газетах о безобразиях чиновников не читывали, от краснобаев городских не слыхивали. Подивились, сердиться стали.

Тут кто-то главному градоначальнику доложил, что на площади перед красным домом какая-то смута затевается. Сказать надо, что градоначальник отроду имел одно око — дреманное, а другое — недреманное. Вот и посмотрел он из окна палат своих недреманным оком и позвал своего любимого опричника, что чином не вышел, да в усердии преуспел, и приказал взять всех, кто под руку попадется и избранников народных, краснобаев-заступников — в первую голову.

Сказано-сделано. Примчался на площадь у красного дома опричник, что чином не вышел, вместе со своими сподвижниками — усердие показывать. К нему два народных заступника обратились: для чего, дескать, такая рать прибыла?

Сказать надо, что любимый опричник градоначальника тоже имел одно око — дреманное, а другое — недреманное, а народные избранники как раз со стороны дреманной к нему зашли. Не взглянул на них усердный опричник, только показал своим сподвижникам на одного из заступников-краснобаев, что под недреманную сторону попался, и сказал: “Взять этого!” Тут и стали руки бедолагам выкручивать, карманы как опасным преступникам ощупывать да в участок тащить. С дюжину нахватали, не взирая на пол, возраст и гражданство. Худо-бедно, даже одного иностранца забрали.

Долго ли, коротко ли, а пришлось посидеть народным избранникам в участке. Протоколы на них составили, расписаться велели: мол, бумаги свои важные они только в участке показать смогли, а до той поры ни один опричник не ведал, что дело с неприкосновенными персонами имеет, коих трогать законом запрещено. Возмущались народные избранники, да зря — народ с площади у красного дома разошелся.

На следующий день народные избранники, обидевшись на опричника, что чином не вышел, да в усердии преуспел, потребовали к себе главного полицмейстера. Намедни полицмейстер головой отдыхал после тяжелой партии в шахматы, и сказался ничего не ведающим о беспорядках и бесчинствах опричников. Но обещал разобраться во всем и наказать виновных.

Тут сказать надо, что хоть и было у полицмейстера одно недреманное око, да слезилось все время от усердия, что он на шахматы тратил.

Ждут-пождут народные избранники, да нет никакого толка от полицмейстера — видно оба ока сомкнулись у него окончательно. Решили в суд местный обратиться. Бумагу составили, отнесли куда следует и снова ждут. Истерпелись — стали беспокоиться, свою бумагу разыскивать. Оказалось, что бумага давно туда-сюда между департаментами гуляет без всякой надежды на рассмотрение — как-то все под дреманную сторону начальства попадается. Вместо судебного решения вручили народным избранникам ответ от полицмейстера, в котором тот писал, что бесчинства опричников не было никакого, а было усмирение бунтовщиков, вздумавших покуролесить на площади перед красным домом. Избранников же случайно в сутолоке прихватили. Ведь не показали они сразу свои бумаги важные.

Возмутились пострадавшие избранники: как же они могли свои бумаги показать, коль руки у них были выкручены? Обратились выше по инстанциям. Зря только старались. Тут пошла писать губерния, повторяя раз за разом то, что выдумал полицмейстер. Даже от опричника, что чином не вышел, да в усердии преуспел, пришла бумага — точь-в-точь переписанное письмо полицмейстера. Какие бы вопросы в своих обращениях народные избранники не задавали — им все теми же словами отвечали, но только на другие вопросы, которых никто и не спрашивал.

Дошло дело до того, что один из избранников в раздражении в суд иск подал на помощника Генерального прокурора, что опять в своем ответе все переврал. Тоже зря беспокоился. Три месяца заявление в суде лежало. Наконец, ответ пришел. Писал судья, что не так народный избранник свои претензии изложил, и поэтому его бумага оставлена без движения.

А тут как раз государственный переворот случился. Все градоначальники, полицмейстеры да опричники, прокуроры да судьи на местах остались, а вот народных избранников поганой метлой прогнали. И за дело — нечего писать — бумагу марать, да государственным людям мешать работать!

Современная история

Случилось это дело опять же в столице.

Решил чиновник по прозвищу Типыч за государственный счет свою контору подремонтировать и на современный лад обустроить. Подчиненных всех уволил, выхлопотал у градоначальника пару миллиардов, витражи заморские заказал, да в подрядчики маленькую строительную артель принял. Знамо дело, из строительных расходов кое-что себе на обзаведение у артели отжимал. Но все как-то мало ему этого казалось. Решил он казенные средства придержать и пустить в оборот на стороне. Тут доходы пошли такие, что прежняя служба и в десятой доле принести не могла! Да беда — артельщики взбунтовались, не захотели даром работать. Стали договор подписанный Типычу подсовывать, да стращать штрафами. Пришлось приструнить мужиков — выставить за ворота, отняв инструмент и запасы строительные. Да еще нажаловался на артельщиков Типыч по начальству: мол, моду взяли денег вперед просить, а работать не хотят.

Начальство Типыча поддержало, усмотрев у артельщиков бунтовщические настроения, и решило, что артельный инструмент должен в залоге быть, покуда не рассчитаются артельщики с Типычем по его же правилам. Так и сказали артельщикам, что правды пришли искать, да законами и договорами потрясать.

Артельщики, что на Типыча, да на казну горбатились, приуныли — с казенными службами не поспоришь! Решили таки для очистки совести пожаловаться в прокуратуру. Благо дело, в столице вся история приключилась — недалече от ока государева. Отнесли челобитную помощнику прокурора, что невдалеке от типычевой конторы располагался. Помощник челобитную принял, сделал печальное лицо и приказал ждать результатов.

Артельщики в надежде вернуть свой инструмент, да строительные запасы вывезти, приободрились и ждали безропотно две недели. Решили все-таки разузнать о результатах. А в канцелярии им и говорят: “Да вы, грамотеи, не в ту прокуратуру сунулись! Мы уж давно вашу челобитную через столичный департамент на другой конец города переслали”.

“Что ж, — решили мастеровые, — похоже полагается еще подождать”. Подождали еще две недели — опять ничего. Не отдает Типыч инструмент и строительные запасы — и точка, а прокурор никак не объявляется. Решили на другом конце города разузнать у другого прокурора, как же дела обстоят с их челобитной. А в канцелярии им и говорят: “Да вы поначалу в столичном департаменте в канцелярии свою бумагу разыщите!” Забеспокоились артельщики, решили отыскать челобитную в столичном департаменте. К одному столоначальнику сунулись, к другому — нет их бумаги, хоть криком кричи! А тут еще Типыч наседает: “Будете жаловаться — разорю, по миру пущу, да упеку куда следует!” Да еще строительные запасы артельные начал Типыч на ремонт своей конторы расходовать, да артельные ящики с инструментом взламывать, по своим людям раздавать.

Плохо дело, решили мужики, и новую челобитную — уже на другой конец города понесли. Тамошний прокурор им посочувствовал, бумагу взял с печальным лицом и приказал ждать результатов. И до того похож этот прокурор оказался на прежнего помощника прокурора, который вблизи типычевой конторы располагался, хоть и другого полу был, что поняли артельщики — пропало их имущество. Оказалось, что у столичных прокуроров Типыч в стороне дреманного ока удобно устроился, да и недреманное око у этих чиновников слезиться стало — даже пустяков не видит. Плюнули артельщики в сердцах и разошлись кто куда: одни вилы точить, другие на печи отлеживаться. Покуда очи прокуроров, да очи самого государя дреманностью одолеваются, не впрок артельщикам жилы из себя тянуть.

Ну а через несколько лет с Типычем случилось страшное. Вконец запутали его начальство, да разбойники. Посмотрел Типыч в очередной раз на финансовые бумаги, задумался, снял со стены ружье, приставил к сердцу и спустил курок. Контора его так и осталась недоделанной, деньги казенные исчезли без следа.


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]