X. Из современных газетных толков о христианском браке* (По поводу статьи В. Розанова в «Новом Времени»)


[ — В.В. Рoзанoв. Сeмeйный вoпpоc в Роccии. Тoм IВ.В. Рoзaнов. Семeйный вопрoс в Рoсcии. Том I]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]


За те последние десять — пятнадцать лет, какие ознаменовались подъемом в русском обществе интереса к богословским вопросам, в нашей газетной литературе явилось особое направление, крайне несимпатичное по характеру своему и вредное по самому существу. Это направление представляет какую-то удивительную своеобразную смесь показного благочестия с проповедью широкой свободы страстей**, преклонения пред христианством и — снисходительно-небрежного отношения к нему, подчинения вере и — совершенно свободного и своевольного толкования учения ее. Создалось ли такое направление как результат принужденного подчинения обычного легкого газетного либерализма духу нашего, более благоприятного вере, времени, есть ли оно прямое следствие появления непризванных учителей веры (разумеем не одного гр. Толстого), — решать этих вопросов не будем, но самое направление, бесспорно, заслуживает полного внимания и серьезного отношения к себе, так как и без подробных пояснений понятно, что много лжи, самой гибельной путаницы понятий и всякого зла может оно внести в широкие круги русского общества, где столь многие еще доселе газетному слову верят как проповеди несомненной истины.

______________________

* Это был первый голос из богословско-семинарских сфер на тему о разводе, и читатель должен читать его особенно внимательно. Автор о семье и ее течении и не говорит; о муже и жене — не говорит же; о детях — тоже не говорит: как будто брак есть брак не для детей и заповедь его дана была не мужу и жене (Быт. 1 и Матф. 19). Автор (преподаватель Харьковской семинарии) начинает высокомерно, важно и презрительно уверенным тоном говорить только о «мы» (себе и своих сферах) и что-де это «наша область», «наша власть»; и как жалобы на страдания колеблют эту власть, то, конечно, они идут от развратных людей, безбожия и суть пустомыслие и легкомыслие. Так самоуверенный англосакс Южных Штатов говорил о бежавших с плантаций его черных «бунтовщиках», на которых он спускал собак. По-нашему, уважение к браку выражается (или должно бы выразиться) в уважении к мужу, жене, детям (члены брака); по богословствованию же г. К. Сильченкова и «иже с ним», уважение к браку выражается в страхе мужа, жены и детей к нему и «иже с ним». Дальше читатель будет много читать богословских о браке рассуждений и везде найдет один тон: бойтесь нас, если вы нравственны; а если не боитесь и насколько не боитесь — то вы безнравственны. В. Р-в.

** Кажется, единственная, «богословски» дозволенная страсть есть страсть владычествования и самоуправства. Страсть, породившая на Западе папство и всюду пирамиду властей — «святейшая», а порождающая ребенка страсть есть, по их учению, — «грешнейшая». Папа и младенец — как «бог» и «демон», в вечном исключении друг друга. В. Р-в.

______________________

Выразительнейшим примером сказанного является статья г. Розанова в 8481 № (за 7 октября текущего года) «Нового Времени», под заглавием: «О непорочной семье и ее главном условии». Автор пишет по поводу внесенного теперь в наши высшие государственные учреждения законопроекта о разводе, и пишет, конечно, в защиту широкой свободы развода: известно, ведь, что, как только поднимается в нашей светской печати этот вопрос, он не иначе рассматривается и решается, как в таком только смысле. В рассуждениях на эту тему газеты бывают преисполнены столь удивительной любви и снисхождения к страждующему от современных ненормальных условий брака (разумеется отсутствие легкого развода) человечеству, что самое евангельское учение* о разводе является в сопоставлении с их любвеобильными рассуждениями чрезвычайно жестоким и мрачным… Быть может, большее спокойствие и отсутствие увлечения дали бы иным публицистам возможность понять всю чрезмерность этой претензии — превзойти в любви Евангелие**, — быть может, они тогда и допустили бы, что не иным чем, как любовию к грешному человечеству вызван был у Божественного Учителя чистейшей и святой любви и Его строгий приговор о разводе***…

______________________

* Да не об евангельском, а о «российском» и «консисторском» разводе идет речь. Ибо ведь никому же вы не подадите Евангелия в руки и не скажете: «Нате, вот вам руководство: разводитесь по нему». Безмерное отсутствие чувства ответственности и развилось у чиновных и у рясофорных богословов от этого вечного самоутешения: «Мы — по-Божьи», «мы — по Евангелию», «если Евангелие безгрешно, то и мы: ибо мы все по Евангелию», «наши дела и Евангелие — разные стороны одного листа». И в этом-то самоутешении забылись люди и забыли мир, который так явно и мучительно страдает. См. выше письма людей, которым отвечали якобы «по Евангелию». В. Р-в.

** Да ведь неужели женщине, брошенной мужем и зараженной от него siphilis’oм (см. выше), «Евангелие» ответило бы бесчеловечным отказом в разводе? Но автор закусил удила и несется как ритор-семинарист в ученической тетрадке. В. Р-в.

*** Перечитайте, перечитайте, читатель, выше письма о разводе, чтобы увидеть это бесстыдство слов, что консистории, отвечая смехом на слезы и отчаяние, руководятся «любовью к грешному человечеству», постановляя свои «строгие отказы в разводе». Ну, а «тысящи» обираются при разводе тоже «из любви к грешному человечеству»? В. Р-в.

______________________

Впрочем, литература о разводе с догматической и с канонической точки зрения и так чрезвычайно обильна и обширна*, и мы отнюдь не имеем намерения пополнять ее с своей стороны. Но, ратуя за большую и, кажется, даже за безграничную свободу развода, г. Розанов высказывает удивительные воззрения на самый брак, на нравственную его основу и догматическое существо его как таинства Церкви, — эти именно рассуждения его являются ярким образцом того направления, о котором мы говорили: излагая взгляды, не только оскорбляющие священный институт Церкви**, но и прямо отрицающие его, автор подтверждает их словами Христа и серьезно думает, что он-то и дает правильное толкование учения Церкви и даже ограждает благополучие ее самой… Нашу задачу и составляет показать действительную сущность таких удивительных рассуждений — в противоположность их кажущемуся благочестию. Итак, рассмотрим суждения г. Розанова — а) о нравственной основе брака и — b) о догматическом существе его как таинства Церкви.

______________________

* Какое высокомерие тона! «Станем мы разбирать», «очень надо». Конечно, за что нельзя получить, как за бракоразводное дело, «тысящ» трех-четырех; а если слезы тут льются, то разве когда-нибудь они проникали до семинарской груди? Слишком она увешена; и через медь и серебро «нагрудных знаков» ничего туда не пробивается. В. Р-в.

** Оставьте клеветать: не Церкви, а вас и вашего векового самоуправства. И что за выражение «институт церкви»? Есть «институт земских начальников», «институт мировых посредников», вообще «институтом» зовется человеческое учреждение, а Церковь основал Спаситель, и Спасителем основанное можно ли назвать «институтом»? Автор бессознательно кощунствует, просто — не уважает Божеского, зато он требует поклонения как Божескому — «нашей власти», и «от нас идущим правилам», и «конторам». В. Р-в.

______________________

а) В основе брака, по мнению г. Розанова, лежат страсти. Эту мысль он раскрывает подробно и обстоятельно. «Изъять страсти из семьи — это значит не начать семьи: мысленно или в законе изъять их из семьи — значит даже не дать семье возникнуть. Страсти суть динамическое, зиждущее и вместе материальное условие семьи; порох, без которого не бывает выстрела. Не без улыбки и недоумения я читаю иногда, что причина необыкновенной разрушенности семьи в наше время лежит в сильном действии и притом разнузданных страстей. «Если бы не страсти, семья бы успокоилась». Я думаю, «если бы не страсти» -семья, скорее, не началась бы»… Однако, как бы ни благодетельно было значение страстей, но и г. Розанов не забывает, что человек есть существо разумное, что поэтому, воспевая панегирик страстям, должно сказать и о разуме. «Но, -уверяет он, — замечательна глубоко ограниченная его роль в семье»… «Семья есть институт существенно иррациональный, мистический. Поэтому совершенно напрасна борьба в ней против страстей; напрасна и далее не права. Разуму, как и всякому закону, страсть может ответить просто: «Я здесь образую все — и я господствую. Семья есть мой дом, и именно сотканный мною. Без меня ни закон, ни разум семьи не создаст. Вот почему, когда я рушу семью, я рушу свое создание, рву свой покров, изделие внутренностей моих. Мне больнее от этого, чем всякому закону, всякому разуму; без крова, под небом теперь — я, и перед вероятною гибелью. Кроме того, исследуйте меня, и вы убедитесь, что не без причины я тку такое благородное и нежное существо, как семья: самая природа моя и происхождение мое — благородны, как и постоянный мой уклон. Я есмь идеал в том смысле, что непрерывно стремлюсь к идеальному, и именно в значении непорочного. И если я ухожу, не объясняя никому причин, из семьи, знайте, что я именно ухожу из семьи уже порочной, и с надеждой и усилием на месте ее соткать другую и именно непорочную семью; неправильно родив, я усиливаюсь к новым родам, оплакав труп неудавшегося младенца»… «Непорочная семья есть величайший идеал в смысле социального строительства; но разум построит ее не тогда, когда запретит страсти, вытрет их, как резина стирает карандаш; тогда ничего не будет, не будет семьи. Да и не вправе он, пассивный регулятор, бороться против образователя и материи семьи. Но он может все устроить, став на скромное место мудрого аналитика, исследователя, пособника. Он не умеет здесь рождать; но, как искусный акушер, он может помочь родиться»…

Итак, основа семьи и зиждительная сила ее, по туманному рассуждению г. Розанова, — страсти (точнее, страсть); разум имеет в ней мало значения. Правда, — значение разума в той же статье г. Розанов называет «распорядительным», — правда и то, что если он есть «мудрый аналитик, исследователь, пособник и искусный акушер», то место его, по-видимому, нельзя назвать «скромным», а роль его — «замечательно ограниченной», но г. Розанов этого противоречия замечать не желает*. Его главная мысль есть действительно мысль о ничтожном значении в семье разума и о господственном и почти исключительном значении страстей, — так что приведенные лестные отзывы о разуме есть не более, можно сказать, как дань приличию, потому что нельзя же действительно, не нарушая приличия, человека, разумное существо, в важнейшем и существеннейшем моменте его жизни представлять игрушкой исключительно страстей**.

______________________

* Аналитиком, помощником и акушером разум является в брако-устроении, брако-учреждении, брако-законодательстве. «Чужое дело по ниточке разберешь, а к своему — ума не приложишь«; и разум ограничен в силах сотворить свое семейное счастье, он бессилен у мужа, у жены. Но наши «отцы», натворив бессильных законов и написав поверхностных нравоучений для несчастных в супружестве, каждое нравоучение заканчивают: «Имейте разум! не разводитесь!! молчите!!! а потихоньку и укромно устройтесь, взяв рассудительность в руководство». Об этом-то, о внутренней супружеской жизни я и говорил и говорю, что построительная сила разума здесь ничтожна. В. Р-в.

** Сами семинаристы, как известно, женятся без страсти: объехал уезд, выглядел невест, руководясь принципом: «Нам с лица не воду пить», и, приняв, за отсутствием «страстей», в соображение «движимое и недвижимое», «рухлядь», «салопы», «столовое и чайное серебро», — сделал предложение перезрелой, недозрелой, умной или глупой, все равно какой — невесте, и начал затем с нею «бесстрастно», а иногда люто «жить», как полено около полена. Только в самое последнее время, в молодом нашем священстве (я наблюдал) выдвигается новый идеал жены-подруги, жены-друга, по Библии, «помощницы», «Евы, взятой от ребра Адама», т. е. на динамическом и творческом основании страсти, страстного, любящего «прилепления». В. Р-в.

______________________

Но существа дела подобные фразы, конечно, нисколько не изменяют. Разуму действительно нет места там, где столь важное значение имеют страсти, — что разум и страсти взаимно друг друга исключают — ведь это истина элементарная и общеизвестная. Разумная страсть — это нечто вроде холодного огня, горячего льда, светлой тьмы и тому подобных невозможных вещей. Если страсть подчиняется «распорядительному» значению разума, если она подвергается его «мудрому анализу, исследованию» и проч., — то она уже не страсть, а разумное чувство… Но г. Розанов говорит не о разумном чувстве, а именно о страсти, — это ясно из приведенных его слов, что разум, «пассивный регулятор», не вправе не только господствовать над страстью, но даже и «бороться» с нею. Следовательно, в основу семьи он полагает страсть, в самом строгом смысле слова, и отрицает значение в этом случае разума. Такова его мысль, освобожденная от ненужных прибавлений, полных внутреннего противоречия и не вяжущихся со всем содержанием его рассуждения.

Какая именно страсть лежит, по мнению г. Розанова, в основе семьи — пояснять это совершенно излишне. «Здесь, — скажем словами одного христианского писателя, — очевидно, желают поставить закон плоти или членов на место закона духа. Многохвальная истина в страсти весьма часто здесь есть лишь простое бесстыдство*, которое не краснеет пред законом нравственности**. Плотская похотливость, очевидно, отрицает здесь то, что брак есть учреждение, стоящее выше отдельных личностей***, что личности дают обязательство не только друг перед другом, но пред высшим авторитетом, именно Богом****, что цель брака не есть исключительно то, что выставляется именно здесь; что личности должны быть счастливы и взаимно приятны***** друг другу, но что, кроме того, отнюдь не последнею целью этого учреждения является то, чтобы личности через посредство брака были воспитываемы ко взаимному возрастанию в добродетелях, вследствие чего христианство также говорит о кресте, который Бог положил на это состояние жизни» (Г. Мартенсен. Христ. учение о нравственности, пер. Лопухина. СПб., 1890. Т. I, стр. 414).

______________________

* Вот как расправляются богословы с чудным восклицанием Адама при воззрении на прекрасное тело Евы: «Это — плоть от плоти моей и кость от кости моей: посему наречется моею женою». Адам вдруг, ничего не зная о способе ее творения (сон его), почуял как бы отторгнутою ее от себя, извлеченною из себя, и себя самого — болеющего, томящегося в отлучении от нее, в разрыве с нею. Отсюда: влечение к ней, мною и именуемое: «страсть». Ниже я помещаю два прекрасных рассуждения о страсти протоиерея Л.П. Устьинского и С.В. Б-ха (58-летнего отца и даже деда обширного семейства), которые совершенно уясняют вопрос именно о страсти. В. Р-в.

** Вы «нравственность» слили с гнусным скопчеством, с бесстрастием, холодом. То-то миру и холодно под «вами» и около «вас». В. Р-в.

*** Вот это прелестно! Выше «Адама», выше «Евы» и «по их образу» сотворенных Ивана, Марьи — лежит брак в руках секретаря духовной консистории. В. Р-в.

**** И опять лукавая ссылка. «Перед Богом» живут муж, жена; их житие — и праведное, и грешное — перед Богом и перед Его судом, или Его радостию на них. Но это истинный подлог, в своем роде «лже-Исидоровы декреталии», — положить «брак» в широкий и глубокий карман свой и начать восклицать: «Вот когда он стал свят, освятился, у Бога». В. Р-в.

***** «Должны быть»: это как дань личностям — риторично, может быть и может не быть. Но есть другое «должно быть», которое уже закреплено цепями, заперто замком, заклепано сталью и реально, а не риторично: «неси крест свой». См. ниже конец цитаты. В. Р-в.

______________________

Однако нам не замедлят, конечно, возразить, что как нельзя отрицать известных физических потребностей в человеке, так нельзя отрицать и физической стороны в браке, Самим Богом созданной и освященной*. Да и нет оснований и цели** отрицать ее, ибо из физических отношений*** между супругами возникают чисто нравственные, которые, постепенно возвышаясь и одухотворяясь, могут и должны достигать богатого духовного содержания и проявляться в возвышеннейших и чистейших формах, существенно содействуя духовному совершенству как отдельных личностей, так и всего человечества…

______________________

* Заметьте, заметьте бездушных риторов, как немеющею дланью они пишут в верху страницы: «бесстыдство», «плотская похотливость», — а внизу: «Самим Богом созданная и освященная физическая сторона». Можно ли с ними спорить, когда это суть явные атеисты, эти печальные мертвецы?!! В. Р-в.

** Да и как бы вы смели, когда, по-вашему же, она «создана и освящена Богом». Но они все смеют, «мертвые бо срама не имут», а они мертвы, эти «скопцы от чрева матери». В. Р-в.

*** Ну вот: «из физических отношений» вырастает дух семьи. При чем же ваши широкие карманы и чувство собственности к браку, слова о «высшем и вне-личном учреждении»? Никогда не видал я супругов, которые среди ссоры вдруг бы вспомнили и умилились: «Маша! Ваня! Остановимся: помнишь ли ты: возложи на главы их венцы? и это — Исайя ликуй и жена да боится своего мужа? Я плачу от воспоминания. Помиримся«. Не помню таких слов. Но заря, ночь, воркование в ночи и великие обеты перед звездами — да, изредка, иногда это мирит, примиряет. Хотя редко. Ибо это было и умерло. А брак живет всегда в praesens, текущим, живою сегодняшнею клеточкою крови, сегодняшним дыханием души. В. Р-в.

______________________

Не мы, конечно, будем спорить против этих святых истин*. Но наша речь — о г. Розанове. Эти ли истины следуют из его рассуждения и они ли в нем подразумеваются? Нет, — и если сам г. Розанов думает иначе, то, конечно, он ошибается. Напомним вновь, что он говорит о страсти, а не о разумном чувстве** — страсти же невозможно создать не только высоконравственных отношений в браке, но и самого брака***, как исключительной преданности одного — одной (и наоборот) и связи их на всю жизнь.

______________________

* Да что же такое вся брошюра, как не спор против «этих святых истин»?! В. Р-в.

** «Разумное чувство» полового акта = «физическому отношению» (К. Сильченкова) не сотворяет: и из него вытекает дружба, а семьи, супружеской, дето-творящей, не вытекает. В. Р-в.

*** Просто — умора. Молодые люди встретились, понравились (основной факт), стали симпатизировать друг другу, ищут встреч, свиданий, жмут руки, сиянием взоров один другого приветствуют, целуются, прижимают к груди друг друга; ослабевают на них «кожаные одежды», символ греха Адама; опадают «лиственные препоясания», после греха потребовавшиеся: и теперь, когда они безгрешные слились безгрешно, конечно, с пламенным желанием и верою остаться верными друг другу всю жизнь, К. Сильченков восклицает: «Простое бесстыдство! плотская похотливость! не мое!! не от меня!! анафема». Но это — претензия на власть, а не разбирательство дела. Нет, сущность брака, от альфы до омеги его — в чудном, богоданном Бытии, на первой странице Завета Вечного, который мы грустно переименовали в «Ветхий», «постаревший». Отсюда-то, в гармонии с браком Эдемским и таинственное обрезание, Аврааму данное: «Вот где и на чем полагаю Я завет Мой с тобою». Но как обрезание рухнуло, то в дыру, от него оставшуюся, и просунул плешивую свою голову и скопческую физиономию секретарь, чиновник, ритор, «к. сильченков» (с маленькой буквы) и сказал: «Да, уж теперь твердо: здесь — все мое, здесь ничего нет не моего; а обрезание — старая порнография и ваше бесстыдство, заслуживающее плетей». В. Р-в.

______________________

Что это так — не подлежит сомнению уже по тому одному, что всякая страсть в существе своем есть грубое проявление эгоизма, чуждого мысли (тем более, что и самый разум страстью отрицается и упраздняется) о правах, нуждах и желаниях других. Не ясно ли противоречие страсти самой идее брака — идее жизни в союзе с другим* и — для другого? …. Уже это одно совершенно устраняет всякую правдоподобность мысли о страсти как основе непорочной семьи.

______________________

* Что за чепуха: да ведь «страсть» можно удовлетворить «только с другим» и ее излияние совершить «для другого». Брак потому и есть «союз двух», что страсть дву-стороння, дву-лична, дву-телесна, дву-пола, тогда как секретарь духовной консистории всю жизнь может прожить один, и никак из него «брака» не выйдет. В. Р-в.

______________________

Правда, что та именно страсть, которая иными предполагается лежащею в основе брака, по-видимому, совершенно чужда эгоизма*, представляет как бы прямое отрицание его, почему ей обычно и усвояется название любви, — священное имя, которое нигде так не опошляется, как в этом случае. Страстно влюбленный человек не забывает ли, по-видимому, себя самого, не живет ли только другим, не пренебрегает ли всеми другими своими потребностями, интересами, нуждами? И сколько подвигов самоотвержения, беззаветной храбрости, бестрепетной решимости вызывает эта страсть, — говорят нам защитники ее. Каким могучим двигателем является она, поэтому, во всех областях духовной жизни человечества! Какие дивные цветы поэзии расцвели на почве ее, какими великими памятниками искусства обязаны мы ей!.. И проч., и проч.**

______________________

* Что за путаница: «Страсть есть грубое проявление эгоизма» и (через 10 строк) «страсть совершенно чужда эгоизма». И так-то пишущие господа в самом начале заявляют: «Литература наша чрезвычайно обильна и обширна, и посему — говорить нечего, а так, мы только несколько слов промолвим» (см. начало брошюры). Между тем и прежде так и даже хуже писалось; но, заплесневев — получило важность, стало «исторично», «документально» — и подите-ка теперь, раздвиньте эту «святую старинку». В. Р-в.

** Что «и прочее и прочее»? Разве это неверно, бесстыдный человек? Тогда как у вас, в итоге ваших консисторских подвигов — разоренные семьи, несчастные люди, потерянные состояния (см. выше письма о разводе). И, имея таковое за собою, вы кричите: «Наша власть»… Но довольно. Терпение мира истощилось, и, кажется, «вашей» власти приходит конец. Заметим еще, что нигде-то, нигде-то в рассуждениях — ни слова о детях. До чего это противоположно тревожным письмам моих и дружелюбных и — все равно — враждующих корреспондентов, которые детей более всего помнят. В. Р-в.

______________________

Эти дифирамбы чувственной страсти часто теперь можно встречать в печати (особенно в произведениях г. Розанова), и кому они теперь неизвестны? Но если есть в них что истинное, то лишь в той мере, в какой, по недоразумению, под страстью в них понимается то разумное чувство, которое возникает на почве естественного взаимного влечения полов*. Только этому чувству обязано человечество указанными прекрасными явлениями в духовной своей жизни, страсть же необходимо всегда проявлялась и проявляется в явлениях отрицательных, внося смуту и горе в практическую жизнь человечества и отраву — в его духовную жизнь (безнравственные формы поэзии** и искусства). И только весьма недальновидных или не желающих видеть истину людей она может обмануть, принимая вид и имя любви и прикрываясь мнимыми подвигами самоотвержения***. Ее истинная сущность — грубейший эгоизм — не может долго оставаться незаметной и скрытой. Особенно обличает и выдает ее то непостоянство****, которое составляет общее и характерное свойство всех страстей, имеющих источником своим физическую природу человека. Другие страсти склонны оставаться неизменными как в существе своем, так и в предметах, на которые они направлены. Так, гордый человек — всегда и везде горд*****, его гордость, получая себе удовлетворение, не ослабевает, а еще более возрастает и неизменно направляется на себя самого, на превознесение своей личности. Скупой человек, приобретая все более и более, только развивает свою страсть, направленную неизменно на одно и то же — на накопление богатства******. Напротив, как бы ни был жаден человек, но, съевши много, он чувствует пресыщение и отвращение к пище: как бы ни любил он известное блюдо, но, злоупотребивши им, он стремится к замене его другим. То же — и в области страстной любви между лицами различного пола; какою бы пылкою страстью ни был преисполнен человек, но — «едва лишь утолит сердечный глад мгновенным обладаньем, — уже скучает и томится»… и — ищет нового предмета страсти. Самая страсть, быть может, и неизменна, и остается в нем (как прирожденная страстность натуры), но в отношении предметов своих она крайне непостоянна. Не ясно ли, что она столь же эгоистична, как и все вообще страсти? Ее непостоянство несовместимо с истинной любовью и может быть объяснено только тем, что, вопреки видимой преданности другому, человек в ней служит только себе самому и именно — низшим потребностям своей физической природы, преходящим и изменчивым по самому существу своему. На такой ли основе созидается христианский брак? Это ли тот чистый источник, из которого рождается непорочная семья? Сам г. Розанов в пример непорочной семьи приводит гоголевские типы Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны. Но, не рискуя совсем рассмешить читателя, не станет же он утверждать, что в основе их союза лежала пламенная******* страсть…

_____________________

* Опять путаница. Да про что же еще иное можно говорить в браке? Ну, да: это — «влечение» Товия к Саре, Авраама — к Сарре, заставившее 90-летнюю стать матерью, меня — к моей супруге, в основе общей — вечное «это — кость от костей моих, и плоть от плоти моей». Страсть есть любовь, когда она разлита; а когда сосредоточивается, сливается «в уголок» — она становится рождающею, дето-творящею. Но ведь вы это-то «как зверя» и хотели бы сковать, этому-то влечению и полагаете препоны «не разводом»: когда требуете любить мертвое, труп, и запрещаете любить живое, жизнь. Но да не будет: и оковы ваши рассыплются в звенья, которые с презреньем оттолкнет ногою царица брака — златокудрая заря рождающегося младенца. В. Р-в.

** Да, это — не страсть, а без-страстное, вне-страстное, и единственно посему -развратное отношение к полу. Старикашки — первые любители скабрезного, — а уж какая у них «страсть»! Самые неприличные стихи, анекдоты — среди чиновников, поледеневших в браке. Словом, где угасло обрезание — началась порнография; где кончилось священство пола — умерла метафизика брака, и осталась только одна его плоская физика. В. Р-в.

*** Не понимаю «мнимого самоотвержения». Автору нужно заклеветать вовсе не порнографию, а именно благородную-то любовь, ради которой человек творит подвиги самоотвержения, и он именует их «мнимыми». Но «распни себя» — ради К. Сильченкова, секретаря духовной консистории, как несчастная Татьяна в «Евг. Онеп»: и распятую — тебя вознесут за «истинный (теперь) подвиг». Но ведь «подвиги»-то нужно творить «для мужа», для него и для жены «оставлять отца и мать»; и к великому счастью, о г. К. Сильченкове и «иже с ним».Св. Писание ничего не упомянуло. Ничего о вас, господа, не упомянуто: и с этого бы и следовало начать споры. В. Р-в.

**** Начинается тонкая софистика, за которою будем следить. В. Р-в.

***** Да ведь и любящий «всегда и везде любит», и даже часто всю жизнь одного или одну; но когда и «не одну», то он аналогичен «гордецу», который горд — и в битве, и в совете царском, и с друзьями, и с родными (перемена лиц). В. Р-в.

****** Так и Соломон, и Давид «неизменно накопляли любовь». И Давид, уже хладея и не в силах будучи ничем согреться, — взял последнюю жену (начало 3-й Книги Царств). Я не видал скупого, который любил бы непременно одну золотую монету, этим проявляя духовность своей страсти: он любит и золото, и земли, усадьбы, дома, все. Если перенести это на пол — то можно удивляться частоте абсолютно единоличной любви. Но из примеров же К. Сильченкова видно, как мало вправе мы осуждать и много-личность любви, из коей и следуют как факты ветхозаветной жизни, так и безусловные, горячие, страстные, не умерщвленные все еще и, очевидно, не умертвимые порывы к разводу. В. Р-в.

******* Да, она прогорела, а была, и она все сотворила. Но автор помнит мой пример и понял, значит, при чтении, о чем я говорю: зачем же столько он клеветал на меня? В. Р-в.

______________________

Только отдельные в жизни случаи подтверждают, по-видимому, мнение г. Розанова и придают ему некоторый вид правдоподобия. Разумеем те случаи, когда страсть действительно как будто ложится в основу семьи, и притом такой семьи, которая кажется близкою к идеалу по взаимной преданности супругов, неизменной до конца верности их друг другу, чистоте их отношений и т. д. Но не трудно видеть, что и в этих случаях страсть вовсе не имеет приписываемого ей значения, в таких семьях она играет роль только временного опьянения, болезни* и т. п., а не действительной основы. Бывает так, что у взаимно оценивших и, следовательно, разумною любовью полюбивших друг друга — любовь их, постепенно возрастая, переходит в страсть; возникает счастливый семейный союз, и иной недальновидный наблюдатель готов видеть в нем подтверждение благодетельного значения страсти. Но страсть остается верной себе: она сравнительно быстро уходит, и если семейное счастье не разрушается, то ясно, что не страсть, вопреки видимости, лежала в основе его, а именно то разумное чувство, которое предшествовало ей и осталось неизменным, когда ее уже не стало, когда она исчезла, именно как временное опьянение или болезнь**. Случается и наоборот — что страсть предшествует разумному чувству; страстное влечение сразу овладевает влюбленными, — когда же оно исчезает, разум, вступая в свои права, усматривает действительные основания ко взаимной любви супругов, действительные взаимные достоинства их, — и семья остается счастливою и благоденствующею. Не ясно ли, однако, вновь***, что не страсть, а разумное чувство лежит в основе такой семьи, что ему она обязана своим счастьем, элемент же страсти был лишь случайным и несущественным?

______________________

* Болезнь есть боль, и странно называть «болезнью» сладость чувства и сладостные ощущения. В. Р-в.

** «Опьянение, болезнь». И на такой-то риторике автор и подобные авторы хотят что-то построить. В. Р-в.

*** Нисколько не ясно, а прямо таки нелепо. «Страсть» и «разумное чувство» суть разреженное и сгущенное состояние одной атмосферы. Но кто «редкий воздух» и «густой воздух» — противопоставляет друг другу и ищет их различных родников? В. Р-в.

______________________

Не созидать свойственно страсти, а разрушать*, и полагать в основу брака страсть — значит не утверждать достоинство брака и его чистоту, а — ниспровергать его. Более последовательными были, поэтому, отрицавшие брак во имя свободы страсти западные писатели (напр., Ж. Занд и А. Дюма) и наши нигилисты прошлого времени (М. Волохов в романе «Обрыв» Гончарова). Если же г. Розанов стремится согласить свободу страсти с браком, положивши первую даже в основу последнего, и вместе с тем думает не только отстоять, но даже очистить и возвысить христианское учение о браке, то это — лишь выражение того направления, которое мы отметили…

______________________

* Ну, опять! А только что привел примеры, что она «все устраивает». Перекидывая страсть то назад, то вперед, автор похож на сибирского «удалого молодца», что, залегши на дороге, поджидает караван чая, чтобы «отрезать место». Ему непременно надо оскопить брак, вырезать из него, в сущности, даже не страсть, а вообще — пол и, переделав человека в богоугодную «мощу», сухонькую «иконку», сказать: вот таковая поживет по нашей воле. В. Р-в.»

______________________

На самом деле христианство, как и здравый разум самого человечества, — одинаково отрицают и осуждают страсти. Христианство учит о высоком достоинстве человека, носящего в себе, в своем разуме и своей воле, образ своего Творца; оно призывает его к разумному и свободному служению Богу, в состояние Богосыновства. И для христианства, поэтому, нет* страстей ни добрых, ни благородных, ни благодетельных: всякая страсть для него есть только зло и грех, потому что всякая страсть ослепляет разум, порабощает волю человека и делает свободного сына Божия своим рабом. И если утверждать, что страсть лежит в основе брака, вообще странно, то утверждать, что она лежит на основе христианского брака, — кощунственно.

______________________

* Вот все это место и далее — глубоко замечательно: из цветка вырезать тычинки и пестики, стереть пыльцу: получится «святое», «иконка», «наше». Говоря «иконка» — я разумею тенденцию и очерчиваю идеал, формулирую поползновения, вечные, универсальные. Где Христос — умерли страсти; нет вожделений и все атрофировано. Но, несчастный мой судия: положите две высохшие веточки, сухие палочки, и ожидайте, врастут ли они одна в другую. А брак есть врастание друг в друга и даже есть тайна, что из мужа — жена растет, из жены муж (от того и тайна сотворения Адама). Итак — сухие палочки паралитичны. Проповедуя паралитичный брак, автор восклицает: «Это-то христианский брак!» Но ведь ничего не растет в нем и из него; детей — нет (оттого богословы и г. Сильченков никогда не упоминают о детях). Паралич — полный. И вот откуда «мы» и «наша власть», «документ» и «форма»: ибо когда ничего нет в браке, то как же, однако, удержать, чтобы хотя видимость, фата-моргана его была? Ибо страшно миру быть без брака; грозно; последние времена. И выдвигаются утешения: «Он есть; это — я, К. Сильченков и иные, «иже со мною»; мы — задушившие страсть и ею сближаемых жену, мужа, из нее рождающегося — младенца». Легенда Ирода восстает во всем объеме; а видения Апокалипсиса (XII гл.) о «жене» и «драконе» начинают обрисовываться. В. Р-в.

______________________

b) Еще любопытнее взгляды г. Розанова на брак как на таинство Церкви. Любопытны они и сами по себе, и — как образец того отношения к учению христианской веры, какое усвоили себе публицисты нового направления.

Торжественно и важно говорит в своих рассуждениях о браке как таинстве Церкви г. Розанов: «Здесь мы стоим на рубеже почти открытия, — объявляет он.

В чем же заключается это «почти открытие»? — Во всех таинствах, — изъясняет наш автор, — человек пассивен; кающийся, причащаемый, крещаемый, помазуемый миром он стоит перед церковью как оголенный член мира, как древко (?!), по коему течет (?!) таинство церкви. Но в браке? Здесь приемлющий таинство не только не пассивен, но скорее пассивная сторона, в ненарушимом ритуале, принадлежит церкви, а вся активная сторона, т.е. совершение самого таинства и шествование в нем, принадлежит бракосочетавшимся. Насколько брак не фиктивен, насколько он есть «текущее таинство», он объемлет тайну жизни самих супругов, о которых действительно — и произнесены все слова, на которых основан ритуал венчания. Вот особенность и исключительность в таинстве брака».

Итак, сущность «почти открытия» г. Розанова состоит в том, что, по его мнению, во всех прочих таинствах человек «пассивен», а в таинстве брака -«активен»… Не споря пока о достоинстве «открытия», заметим только, что, к удивлению, сам Коперник нового открытия забывает и отрицает его, едва успевши написать несколько десятков строк далее. Пусть читатель судит сам. «Входит ли длительность первою и главною чертою в таинство? — спрашивает г. Розанов и отвечает: — Не входит. Совершенно нельзя определить, и не вытекает решительно ни из какой черты таинства непременная его продолжительность. Сколько времени длится в человеке действие принятых Св. Даров? Неизвестно. До первого греха. Грех и Тело Христово — несовместимы. И согрешивший уже вышел из-под благодатного таинства. Сколько времени длится действие крещения? В Вольтере оно кончилось, когда он сел за «Pucelle», когда писал «Кандида» или «Sur le desastre de Lisbonne». Отвергнут Промысл (sic), — и нет более действия крещения. Так и с каждым таинством: его святость — вот что вытекает из его существа, что в нем исповедуется, что в нем в самом деле есть. И его длительность, его продолжительность определяется всецело и исключительно временем, пока есть его святые признаки».

Выходит, что и во всех таинствах, в частности — в крещении и евхаристии, человек «активен», и активен в таком же именно, г. Розановым измышленном смысле, как и в таинстве брака, так как от степени его греховности или святости зависит, сколько «длится» действие таинства. Право не стоит делать открытия, если столь скоро самому же их забывать*.

______________________

* Брак — мужу и жене дан, в их житии — течет, ими через сопряжение жизни — совершается. Ведь не говорят (вовсе нет слов): «таинство венчания», а «таинство брака» и всегда разумеют в словах этих — пару и парное житие. «Мы живем в браке», но нельзя сказать: «Мы живем в венчании». От «брака рождаются», «эти дети от первого брака, те — от второго», но нельзя сказать и не говорят: «Дети эти от первого венчания, другие — от второго». «Брак бездетен»; но нельзя сказать: «Венчание бездетно». Итак, всемирная терминология, и в том числе церковная, под «браком» разумеет «брачную жизнь», в которой активны и действуют и совершают ее — супруги. Брак есть супружество; связанность двух через ребенка, от них исшедшего (или могущего изойти). Но другие таинства? Их совершает над человеком священник, и человек здесь пассивен. Его погружают в воду при крещении, его причащают, миропомазуют: он есть в точности как бы дщица, древко, на которое капнула капля не им приготовленной святыни — и течет по нему, и он ею освящается. Непонятно остроумие автора, ибо кто же гордится, что он не понимает?! В. Р-в.

______________________

Но наш автор вновь возвращается к таинству брака и решает, в частности, вопрос о его длительности. «Все упорство перед разводом, — говорит он, — основывается на непризнании в браке этой единственной черты — святости, т. е. на учении о браке именно не как о таинстве. Разве есть порочные таинства? Странный вопрос. Однако он все решает; можно ли сказать, что брак еще длится, когда грех в нем живет, и притом в какой угодно форме — злобы, презрения, неуважения, мысленной неверности? Договор — длится; гражданский институт длится. Но таинство? Конечно, нет святого — и нет более таинства! Только вековым равнодушием к браку, отсутствием всякого к нему внимания, можно объяснить, что до сих пор не замечена эта простая и самая главная в нем сторона. Брак с первым грехом — трупен. С грехом все умерло в таинстве».

Понятно, что при таком богословствовании автору чрезвычайно легко доказать необходимость самой широкой свободы развода. Если «с грехом все умирает в таинстве», а под грехом разумеется грех «в какой угодно форме — злобы, презрения, неуважения, мысленной неверности», то, очевидно, «длительность» брака чрезвычайно мало гарантирована. А как только она прекращается, развод необходим, по мысли г. Розанова, чтобы сохранить святость таинства брака.

«Из самого понятия о непорочности вообще всех таинств следует развод», — говорит он. Теперь наш брак, по мнению г. Розанова, — это «миазматическая клоака, потому что именно порок есть закон его (?!), это — удивительное и исключительное жилое место, где никогда не открывается форточка, окно, дверь, труба»… «Узкие ли это двери чистой жизни? Увы, широчайшие ворота всякого порока». И это все — от недостаточной свободы развода. «Кто же не знает, что в католических землях развод не существует и что семья в них умерла, полторы тысячи лет проборовшись с постоянным внутренним самоотравлением». То же грозит и нашему браку…

Насколько верны несдержанно резкие отзывы г. Розанова о современном браке и насколько правдоподобно предсказание о будущей печальной судьбе его, предоставим читателю судить самому*, — с своей стороны мы имеем в виду коснуться догматических воззрений его на таинства вообще и на таинство брака в частности. Здесь, однако, как и в начале изложения его воззрений на нравственную основу брака, нам приходится прежде всего распутать уже указанное нами противоречие и определить истинный смысл того, что желал сказать г. Розанов относительно положения, какое занимает человек во всех других таинствах, кроме таинства брака: является ли он в них «пассивным», «древком, по которому течет таинство церкви», как выражается г. Розанов, или он есть активный деятель, поскольку от него всецело зависит «длительность» каждого таинства?…

______________________

* Интересно. Автору даже не любопытны фактическое состояние семьи, фактические возможные судьбы ее. Умертвив «страсти», он бросает ими вытканную семью как ненужную ветошь, выжатый лимон: «На что мне эта дрянь». И он вместе с тем — владыка брака; он это чувствует; отсюда его тон. Но, читатель, оцени: где же совесть? и как понятны становятся судьбы фактического супружества в Европе, пробившегося 2000 лет в руках таких заботливых властителей. В. Р-в.

______________________

Судя по тому, что последнюю свою мысль г. Розанов поясняет примерами таинств крещения и евхаристии, — потому что это — именно последняя его мысль, и, наконец, — потому, что он не указал (и не мог указать, конечно) существенного отличия таинства брака от всех других таинств, мы думаем, что эта мысль и есть его истинная мысль, предположение же его, что во всех прочих, кроме брака, таинствах человек — «древко»… и проч., — есть не более, как случайно вырвавшаяся, неудачная фраза, вызванная, быть может, только наивным желанием провести «почти открытие» в догматической области. Человек есть активный деятель во всех таинствах — вот мнение г. Розанова, соответствующее всему содержанию его богословского рассуждения*.

______________________

* Священник претворил хлеб и вино и причастился сам: таинство евхаристии произошло. Но муж соделывается таковым через жену, обратно и дева женою становится через мужа, и по сей соотносительности друг с другом они и активны. У мудрых евреев брак не совершился, не заключился без разрушения девства; но при нашем оскоплении брака, «что и составляет отличие христианского брака от брака иных народов», — и возможны случаи, как рассказанный выше г-жою С-н: муж после венца уехал от девы, развратничал на стороне, и, вернувшись к повенчанной деве через две недели, заразил ее siphilis’oм; на ее же жалобы, что тут брака нет, а есть черт знает что, — ей ответили, что, напротив, полный брак совершился и его теперь расторгнуть нельзя, ибо «мы уже все совершили», «проговорили все слова», а что касается до вас, мужа и жены, то что нам до вас, хоть бы вас совсем не было, не в вас дело, и ни малейше брак не заключается в соотношении мужа и жены». Такие-то чудовищности и заставляют поворотить вопрос: именно в муже и жене все дело, и им и для них дан брак как размножение; а вы, жестокие словесники, только стоите около брака, но брака не совершаете (пассивны). В. Р-в.

______________________

Сама по себе эта формула еще не заключает, конечно, в себе ничего несогласного с учением Церкви. И Церковь учит, что Бог, украсивши человека высоким даром свободы, и в самых даже таинствах, где Он непосредственно действует на человека Своею благодатию, не нарушает ее, предоставляя самому человеку употреблять даруемую ему благодать в пользу себе или во вред, во спасение или в погибель. В этом смысле человек в таинствах является действительно «активным», а не «пассивным» («древком»), но не в таком смысле понимает это г. Розанов. Как ясно из приведенных его рассуждений, то, что человек в таинствах «активен», — значит, что — 1) пассивной силой является в них Божественная благодать (это особенно ясно из рассуждений его о таинстве брака) и 2) что от человека исключительно зависит «длительность» действия таинств. Первая мысль неправильна, вторая — и неправильна, и весьма опасна.

1. Первая мысль противна самому понятию о благодати. Благодать есть сила Божия — сила Бога живого и всемогущего, — как же можно ей усвоять значение пассивной*? Только уподобляя благодать какой-либо материальной силе, вроде пара, электричества и т. д. (вспомнив фразу г. Розанова: «человек есть древко, по коему течет таинство церкви»…), можно утверждать подробное… Если некоторые вероисповедания, напр. римско-католическое, и подозреваются в смешении (хотя и не в столь, конечно, грубом) чувственного с духовным в понятии о благодати, то православное учение чуждо этого упрека. И с его точки зрения, в деле освящения человека чрез таинства Церкви, Божественная благодать не только не может иметь значение пассивное, но и более того — ей, несомненно, свойственно преимущественное — и, следовательно, более активное значение, чем самому человеку, потому что во всяком совместном действии более активная деятельность принадлежит стороне сильнейшей, а не слабейшей. Многими свидетельствами Св. Писания можно подтвердить эту мысль (своего мнения г. Розанов, конечно, никаким св. авторитетом не считает нужным подтвердить), но мы ограничимся одним выразительнейшим: Бог, говорит ап. Павел, производит в вас (христианах) и хотение и действие** по Своему благоволению (Филип. II, 13 — ср. Ев. Ио. XV, 4-5; Римл. VIII, 26; I Кор. III, 7-7,1 Сол. V, 26; Евр. XIII, 20-21; и др.). 2. Переходя к разбору мнения г. Розанова о «длительности» действия таинств, нельзя не отметить обнаруживаемой им при этом крайней развязности в суждениях. «Длительность» действия таинства зависит, по его мнению, от человека, — длится действие таинства — «до первого греха». Г. Розанову отлично, например, известно, когда действие таинства крещения прекратилось для Вольтера: «В Вольтере оно кончилось, когда он сел за «Pucelle», когда писал «Кандида» или «Sur le desastre de Lisbonne». «Отвергнут Промысл (sic), — и нет более действия крещения»***… Но известно ли нашему автору, столь далеко проникающему в область тайн божественных, значение таинства крещения по учению Церкви? Должно сильно в этом сомневаться. В таинстве крещения человек, по учению Церкви, очищается от всех грехов: и первородного****, и личных, содеянных до крещения*****, и рождается в новую духовную жизнь. Что же хочет сказать г. Розанов? То ли, что Вольтер, севши за свои ужасные романы, вновь стал виновным в первородном грехе?… Но это — нелепо. Или — что он умер духовно? Но вот что говорится в Послании Восточных Патриархов о православной вере: «Как при естественном рождении каждый из нас получает от природы определенный вид, образ, остающийся с нами навсегда, так точно и при духовном нашем рождении таинство крещения полагает на каждого неизгладимую печать, которая остается на крестившемся всегда, хотя бы он после крещения наделал тысячу грехов или даже отвергся самой веры» (гл. 16). Да следовало бы и то еще знать нашему автору, что, доколе человек жив телесно, нельзя говорить и об его смерти духовной, ибо и на смертном одре отчаяннейшие грешники обращаются иногда к Богу (как, говорят, и было именно с Вольтером), свидетельствуя тем, что семя жизни духовной не умирало в них******.

______________________

* Священник меня причащает: я — пассивен; но перед священником я и невеста венчаемся: мы активны. Брак «во образ отношения Христа к церкви»: так можно ли же сказать, что священник относится к венчающимся, как Христос — к церкви? Конечно, не священник, а жених и муж относится к невесте и жене, как Христос к церкви: а священник только есть свидетель этого (пассивен)». В. Р-в.

** Ну, вот я радуюсь, что нашлось слово Божие, покровительствующее мне: динамическое начало семьи, его «порох, без которого не происходит выстрела», суть «хотения и действия», произведенные в нас «по Божию благоволению». Finis coronat controversa. В. Р-в.

*** Не постигаю атеиста, который есть в то же время христианин! Да что же такое христианство: счет голов и даже не голов, а хвостов, как об убитых волках говорят: «Принеси в полицию столько-то волчьих хвостов: за каждый получишь по два рубля». И меня уличают в нерелигиозности рассуждающие так о христианстве! В. Р-в.

**** Путает и ничего не знает автор: от первородного греха очищен человек крестного смертью Спасителя: «… той бысть язвен за грехи наши и мучен бысть за беззакония наши; наказание мира нашего — на Нем, язвою Его мы исцелехом«. Личных же грехов у новорожденного нет. Крещение есть принятие крещаемого в христианство как в общество верующих и в систему догматов. В. Р-в.

***** Ну… разве молока много просил или у мамы грудь больно взял, и через это «согрешил». Очень вы тароваты на разбрасыванье греха, оставаясь сами «едиными безгрешными». В тоне автора столько самоуверенности, что прямо не чувствуется оглядки: «А ну, как я ошибаюсь», не говорю уж о глубоком: «Не грешу ли я»? В. Р-в.

****** Так обратился — и опять стал Христов: а если бы не обратился, то неужели, написав Pucelle (гнусное отношение к Божией Матери, Пречистой Деве), неужели умер бы «христианином», «сыном церкви», «учеником Иисуса»?.. Это какое-то понятие о постоялом дворе, где ночует и вор и честный, «только бы уплатил за место». И автор не замечает, до чего он своим формалистическим рассуждением роняет и лишает церковь всех качеств. В. Р-в.

______________________

Рассуждения г. Розанова о длительности действия таинств в сущности клонятся к совершенному отрицанию всякого значения* их для человека. Всего яснее следует это из его рассуждения о таинстве евхаристии. «Сколько времени длится в человеке действие принятых Св. Даров? Неизвестно. До первого греха. Грех и Тело Христово — несовместимы. И согрешивший уже вышел из-под благодатного таинства»… Но задавался ли наш автор вопросом: а как долго может прожить человек без греха? Попробуем только остановиться вниманием на этом вопросе — и мы увидим, к каким заключениям должно прийти, следуя рассуждениям г. Розанова.

______________________

* Да значение проистекает из качеств, а г. Сильченков и усиливается доказать, что «никаких качеств не надо». В. Р-в.

______________________

И Слово Божие, и собственное сознание каждого согласно свидетельствуют нам, как велика над нами власть греха. Уже в книге Бытия говорится, что помышления сердца человеческого — зло* от юности его (VIII, 21), а Христос — Спаситель, просвещая нравственное сознание человеческое, возвестил, что все эти помышления, — все враждебные чувства, страстные пожелания и проч., — как и всякое праздное слово, — суть грехи, грехи в собственном смысле. И если, при свете ясного евангельского учения об этом предмете, человек со строгим вниманием обратится внутрь себя самого, то — только вера в милость Божию и Его всемогущую спасающую силу может уберечь его от ужаса и отчаяния. Пред его сознанием раскроется вся сила греха, все всепроникающее господство его**. Человек грешит, грешит непрестанно, грешит в мыслях, в словах и в делах, грешит «вольно и невольно, в ведении и не в ведении», грешит тогда, когда решается на зло, грешит и тогда, когда предполагает, что делает добро, — ибо сколько нечистых побуждений, своекорыстных интересов и прочего зла — и в «добрых» делах человека! В своих аскетических творениях Св. Отцы-подвижники (напр., Ефрем Сирин, Иоанн Лествичник) ясно доказали это, подробно исследовав, до каких глубин проникает греховное зло в существе человека. Грешит человек непрестанно, — только со смертью человека умирает и живущий в нем грех (Римл. VI, 7). Св. Иреней в этом и усматривает благодетельное*** значение смерти (Против ересей — кн. 22, § 6): «Бог… задержал грех, полагая смерть и прекращая грех и делая ему конец чрез разрушение плоти»… Итак, сказать, что таинство евхаристии имеет для человека значение только до первого греха его, не значит ли сказать, что оно вовсе не имеет для него**** значения?.. Ибо невозможно человеку и короткое время пробыть без греха — если не словом и делом, то, по крайней мере, мыслью, движением греховного чувства.

______________________

* Т. е. может быть, но вовсе не непременно. Авраам захотел послушаться Бога, вышел из города Ура, пошел туда, сюда. Какой тут грех? Да и множество мы творим безгрешно и только иногда — грешим; и очень редко грешим тяжелым грехом. Вот это надо бы выделить, и давно бы богословам надо указать серии греха нетрудного, от легкомыслия, от веселости человеческой происходящего, отличая его от отягощения совести, каковым я решился бы назвать почти исключительно холод душевный, лютость человеческую, в основе — духовное скопчество, бесстрастность, одеревенелость. В. Р-в.

** Ну, автор, не унывай. Но замечательно, что очевидно желчный автор, и так предрасположенный к скопчеству, томится столь явным унынием и обонянием греха. «Перст Божий» надавил на него. В. Р-в.

*** Вот как. А Адаму Бог после греха сказал: «Ты — прах, и в прах возвратишься». Смерть есть показатель греха и последствие греха: какое же в ней благодеяние?! В. Р-в.

**** Потому мы и повторяем причащение, что с грехами, конечно, действие принятых Св. Даров потемнело и, наконец, исчезло. В. Р-в.

_______________________

— «Так и с каждым таинством», — утверждает г. Розанов, и мы можем только добавить, что, следовательно, к отрицанию значения* всех таинств сводятся его рассуждения. Вот почему мы и назвали их не только неверными, но и очень опасными. И понятно, что брак не составляет в них исключения, — так как и он сохраняет свою силу только до первого греха супругов — «и при том в какой угодно форме — злобы, презрения, неуважения, мысленной неверности». Кстати, г. Розанов припоминает, что «внутреннее прелюбодеяние Спаситель уравновесил с внешним», — следовательно, внутреннее прелюбодеяние также уже есть грех, прекращающий «длительность» таинства брака. А так как грех этот — недоказуем и может быть известным самим только супругам, то развод должен иметь «субъективную постановку», т. е. должен быть предоставлен ничем не стесняемой воле супругов… Далее идти уже некуда.

_______________________

* В доброе старое время христиане каждую неделю причащались. Менее ли они чувствовали «значение таинств», чем г. Сильченков, который в качестве преподавателя семинарии, верно, говеет раз в год, по регламенту. В. Р-в.

_______________________

Напомним же, однако, нашему автору*, что сила Божия в немощи совершается (2 Кор. XII, 9); что благодать Божия не бегает, — как он думает, — греха, ибо она — не слабее греха, что для борьбы со грехом она и подается. Напомним и это выразительное свидетельство Апостола: идеже умножися грех, преизбыточествова благодать… (Римл. V, 20).

______________________

* Далее — центр интересности всей брошюры. Брак — загрязнен, вот моя мысль, и загрязнение идет от управителей его. Прямо этого не видно, ибо они-то обычно проповедуют о «грехах» и «немощах». Но в овечье лицо вглядитесь внимательней, и вы узрите черты волка. Конечно, не интересуясь нисколько судьбой семьи (см. выше), автор против развода не в ее интересах пишет и не в интересах детей (о которых даже не упоминает), но почувствовав себя оскорбленным за то, что «фундамент под семинарией колеблется». Для укрепления этого фундамента, «нашей власти над сочетавшимися», ему надо отвергнуть развод. И вот он начинает вздыхать: «Все мы грешны», «и я», «и святые», «Иреней, и св. Ефрем, и Иоанн Лествичник». Он подкрадывается. Он наконец подкрался. Разбитая жизнь; изможденная жена — приходит к «милостивцу». Он вздыхает: «Все мы грешны. Муж избил? убил?» — Почти убил. — «Муж распутен, говоришь, и сделал тебя судомойкой около любовницы-барыни? Ты унижена и опозорена? Так был опозорен и унижен наш Господь и указал нам крестный путь терпения. Перетерпи. Благодать совершенного нами над тобою таинства переборает и очищает всякий грех. Стерпи, люби мужа, покоряйся ему, не оставляй его, иначе на веревке назад к нему приведем — и ожидай награды за гробом». Так и сложился уклад христианской семьи, «крестной» семьи, «распятой» семьи. Между тем как распинатели ее любят и не отказываются от сухоньких квартирок, дров казенных и всяких «угодьицев»; и кажется, эти грехи себе «прощают». Только если жена не стерпит и сбежит, сойдет со креста, вдруг картина меняется: «Ату ее! полиция!! по этапу!!! Нарушила св. таинство брака, «и вот это нарушение уже благодать не покрывает, и грех неповиновения, восстания — единственный, который не отпускается ни в веке сем, ни в будущем». В. Р-в.

______________________

Вот что должно было бы иметь в виду и чем должно было бы руководиться при суждении о действиях во всех вообще таинствах Божественной благодати. А при суждении, в частности, о таинстве брака должно было бы, сверх того, помнить строгое и ясное слово Спасителя: еже Бог сонета*, человек да не разлучает (Мф. XIX, 6).

______________________

* Да где? в чем? Ведь почти физиологичны здесь слова о браке: «Разве вы не читали у древних: Сотворивший — вначале мужчину и женщину сотворил их. Посему оставит человек отца и матерь свою и прилепится к жене, и будут два в плоть едину; что Бог сочетал — человек да не разлучает«. Здесь говорится о «неразлучении» плотском и плотей, отрицается separation de corps; но раз уже оно произошло, супруги вместе не живут, тогда «еже Бог сочетал — разлучилося». И брака вовсе нет, если за него не принимать паспорт. Но Бог вовсе нигде не сказал: «Еже два — в один паспорт: да не пишутся паспорта отдельно на двух». Между тем ведь в этом и состоит все дело теперь; и брак считается сущим — не по житию, не по любви, не по нравственности, но по едино-паспортности. Какой подлог, и искажение, и разрушение основной Божией заповеди, основного закона бытия человеческого! В. Р-в.

______________________

И самое грубое прелюбодеяние еще не прекращает действия таинства и не изгоняет благодати*, и Спаситель сказал только то, что такое прелюбодеяние есть дозволительный повод к разводу, совершить который может, однако, один только Бог, а не человек. Это значит, что одна только Церковь, чрез которую сочетавает и разлучает Бог супружества на земле, может прекратить** действие таинства брака и лишить порочный семейный союз той благодати, которую она же ему от Бога сообщила… А до этого действия Церкви возможно полное восстановление святости и чистоты брачного союза и после тягчайшего, совершенного в нем преступления*** — и это будет лишь свидетельством всемогущества благодати****, всегда немощная врачующей и оскудевающая восполняющей, — преизбыточествующей там, где умножается грех*****…

______________________

* Вот, вот, вот! Этого-то слова я и поджидал. Поймал молодца, который, держа в руке разврат, — опустил его в супружество, в семью — и все заразил, и всех заразил, в то же время объявляя и рекомендуясь: «Я охранитель святости брачного союза». Это у него не случайная обмолвка: на этом держится все вообще европейское учение о семье, все законы о браке, страшная вражда к разводу. В. Р-в.

** Духовная консистория прекращает, после известного знаменитого бракоразводного процесса. Но заяц перебежал с одной дорожки на соседнюю и слил: консистория, церковь, Бог. «Бог искони бе», а консисториям нет и двухсот лет жизни. В. Р-в.

*** Вот, вот! Истязания и убийства жен уже здесь формулировано. «Как бы муж жену ни истязал, мы ему прощаем, и она поэтому обязана терпеть«. Все историческое бесчеловечие европейской семьи получило наконец себе автора и хозяина, и его имя каждый может теперь назвать. К. Сильченков, ввязавшись в спор, оказал неоценимую услугу делу. Ибо читатель заметит, что так, как он, бесчеловечно — о семье никто из участников спора (см. выше письма) не говорил. В. Р-в.

**** Боже, Боже: побои, ругань, разврат в семье — «свидетельства всемогущества благодати». И этот разврат слова, цинизм религиозный, эта Хамовская мысль — на страницах «Веры и Разума», богословско-философского журнала, поместившего статью на первом месте книжки. В. Р-в.

***** Чем вонючее помойная яма, тем в известном отношении она являет более «святости». Как понятно заражение всей Европы, если распутать узлы всей этой диалектики. Сгноили нравственно Европу ее «духовные» учители. И в то же время они кричат об ее «грехах» и «нераскаянности». В. Р-в.

______________________

Но довольно*. И сказанного, думаем, достаточно, чтобы читатель согласился с нами, что г. Розанов — типичный представитель отмеченного нами направления, и оценил достоинство самого направления («Вера и Разум», 1900),

К. Сильченков

______________________

* Действительно «довольно». В. Р-в.

______________________


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]