Обратимся снова на себя. И этот раздел – позднейшее прибавление. Он о тех, кто «заклятыми друзьями» стал, еще находясь в нашей партии.
Мы с радостью говорили меж собой, что «Великая Россия» умудрилась появиться в политике настолько внезапно, что в нее изначально не смогли внедрить раскольничьей агентуры. На самом деле внедрили. И даже несколько ранее, чем мы решились выйти из подполья.
Нужду в добрых товарищах и соратниках ощущает всякий политик. Найти в поли-тике друга – нечто редкостное. Когда в твоем кругу общения появляется человек, которо-го ты называешь другом, это воспринимается как Дар Божий. Но тут подстерегает и раз-очарование: то, что было Даром Божьим, может быть отнято в любой момент. И не пото-му, что ты в чем-то ошибся. Просто потому, что человек слаб, а жизнь сложна.
Сергей Синяев объявился в кругу моего общения неожиданно. В социальное сети «Одноклассники» он написал мне, напомнив, что мы были коллегами по Моссовету в да-леком 1990 году. В 1991 он уже покинул Моссовет ради перспективной работы в прави-тельстве. А теперь был апрель 2011. Столько лет! И неважно, что Сергея Александровича я запомнил лишь мельком: по его шикарным усам и росту под 190. Мы встретились и за два разговора стали как родственные души. Мне казалось, что я знал его всегда. И что Господь Бог послал мне Сергея взамен другого Сергея, которого Он призвал к себе в мае того же 2011 года. Сергей Синяев и Сергей Пыхтин должны были встретиться. Тоже как бывшие коллеги по Моссовету. Но разминулись. Случайно у первого Сергея возникли ка-кие-то срочные дела, и он на встречу не пришел. А второй Сергей после этой встречи вне-запно заболел и скончался через три дня.
Мы тогда долго беседовали: три бывших московских депутата – Пыхтин, Волков и я. Вместе с Синяе-вым нас было бы четверо. Но не до-велось. На следующий день с Сергеем Пыхтиным мы повстречались в усадьбе «Середниково», где общались с соратниками, придумывая, как бы нам в затевавшихся уже выборах продвинуть вперед русского кандида-та в президенты. И долго разговари-вали в машине на затяжном обратном пути. На следующий день у Сергея Пыхтина случился инсульт. Я позво-нил Александру Волкову, сообщил, что Пыхтин в тяжелом состоянии. А тот сам оказался в больнице, где ему надо было что-то срочно делать с опаснейшим тромбом. Я и сам сва-лился с непонятной головной болью. А через два дня Сергея Петровича не стало.
Подозрения, что с нами тогда было что-то не так, не оставляет ме-ня. Я отделался сутками непривычной для меня головной боли. Александр Волков – неделей на больничной кой-ке. А Сергей Пыхтин скоропостижно скончался. Теперь я думаю: а не знак ли был это, что Сергея Синяева с нами на той беседе не было. Знак обратный, чем тот, что привиделся мне тогда. Я-то думал, что Синяев – это компенсация (если так можно сказать) за утрату. Но вышло-то по-другому. И как я мог тогда игнорировать возможность засылки к нам агента спецслужб? Ведь причастность Синяева в прошлой жизни к секретностям оборон-ки, потом – к приватизации, наконец – к совсем недоступным для обычного человека аку-кионам с недвижимостью и массовым продажам жилья, что-то должна была подсказать?
Вероятно, бдительность была притуплена кончиной Пыхтина и очарованием так внезапно объявившегося друга.
Тогда я даже не задумался о значении «отсутствия присутствия» в последнем раз-говоре с Пыхтины. Синяев как будто знал, что наша встреча всем дорого обойдется. Горе, которое я переживал от смерти Сергея Пыхтина, Сергей Синяев полностью разделял со мной. Он был на похоронах, на поминках. Он встал вместе со мной в той политической борьбе, которую я вел. Он поддержал «Великую Россию» своим участием и готов был подхватить работу московского отделения, которое совсем скисло и растворилось в едкой атмосфере столицы. Можно сказать, что этим испытанием в моих глазах было завоевано полное доверие.
Когда Дмитрий Рогозин стал формировать структуру «Родины-КРО», я рекомендо-вал Синяева в лидеры московской организации. И еще всерьез поскандалил с Алексеем Журавлевым, которому (почему-то) были даны полномочия по утверждению региональ-ных руководителей. Когда я перед съездом «Родины-КРО» увидел в списке региональных координаторов другую фамилию, я вспылил. И в очень резких тонах написал Рогозину, что с друзьями так поступать негоже. Журавлев объяснился тем, что просто подстрахо-вался, сделав фиктивную организацию из своих подчиненных. И готов был признать Си-няева московским лидером. В конце концов, на съезд прибыла московская делегация в двух частях – технические сотрудники Журавлева и наша группа: Синяев, Волков и я. Наша группа бывших моссоветовцев была сплочена взаимной симпатией, и когда я вы-ступал против альянса с Путиным, я чувствовал, что мои коллеги меня поддерживали во всем. Я лишь рекомендовал им при тайном голосовании в бюллетенях поставить галочку напротив записи «воздерживаюсь». Что они и сделали.
Теперь я понимаю, что «параллельная структура» Московской организации Р-КРО была не недоразумением, не ошибкой Журавлева, а исполнением поручения Рогозина, ко-торый предполагал и даже планировал разрыв со мной. И, соответственно, моих соратни-ков и друзей в Р-КРО быть не должно. Он потом отзывался о них с презрением – возмож-но, в отместку на мое определение окружения, с которым он остался, как «холуев».
Второе испытание для Сергея Синяева было связано со скорым и внезапным раз-рывом с Р-КРО и Рогозиным. Я пригласил Синяева и Волкова на «встречу актива» органи-зации, которую объявил Дмитрий Рогозин. И зазвал всех к себе в кабинет, полученный им в администрации президента на Старой Площади. Оказалось, что никакого актива нет. Просто есть Рогозин и сын, Журавлев и его секретарь, наш моссоветовский триумвират, и еще «родинец» Иван Харченко да уличный боец Саша Босых. Вот и весь актив. После-дующая судьба такова: Журавлев – председатель Р-КРО и депутат Госдумы от «Единой России», его секретарь – главный идеолог Р-КРО, пишущий все бумажки, Иван Харченко – первый зам Дмитрия Рогозина по ВПК в ранге министра, моссоветовцы – в отбросе, а от Саши Босых Дмитрий Олегович отрекся, когда против того возбудили уголовное дело за неаккуратные высказывания в интернет-сети (февраль 2013).
Итак, не было никакого актива. Но именно на этой встрече все и состоялось. Для меня (и, разумеется, для моих коллег) эта встреча была последней. За ней последовал же-сткий разрыв: я не пошел за Рогозиным к Путину, Синяев полностью меня поддержал, а Волков по прагматическому выбору мог бы и пойти за Рогозиным, но это претило прин-ципам – было бы просто не по-товарищески. Если бы они захотели остаться при Рогозине, их бы оставили в какой-то роли – в Московском отделении. Вряд ли это была бы серьез-ная роль. Само сотрудничество со мной в глазах окружения Рогозина стало компромети-рующим обстоятельством. Тем не менее, второе испытание тоже было пройдено.
Мне особенно дорого было, что Синяев тут же предложил Журавлеву убираться со всем его скарбом из помещения, которое он предоставил для работы оргкомитета Р-КРО. И ранее он Журавлеву достаточно резко ответил, когда тот предложил «не обращать вни-мания на Савельева». А тут просто объявил, что арендный договор не продлевает. И потом это помещение мы заняли под штаб-квартиру «Великой России». Заняли – и пошла работа.
Я полюбил Сергея как брата. Просто невозможно было иначе ответить на его поис-тине подвижнический труд. Он ночами рубился в интернете за наши интересы. Я говорил: «Сергей, ну зачем тебе это, ты же здоровье погубишь!» «Я иначе не могу», — ответствовал он. И глотал таблетки. Он по телефону обзванивал регионы, когда мы пытались проводить объединительный процесс трех партий. Он кидал деньги, опустошая кошелек, когда воз-никала какая-то нужда в средствах. Я говорил: «Сергей, контролируй свои затраты. Ты же семью по миру пустишь!» Но он не унимался и даже обижался такому контролю.
Когда мы проводили собрание по выдвижению генерала Леонида Ивашова канди-датом в президенты, Сергей мало того, что притащил на своем горбу громадный ксерокс, он еще и лично стоял рядом с ним и в духотище снимал и снимал копии с паспортов уча-стников собрания. А потом разгребал хаос в очереди к нотариусу. Пока не начал падать, и мне не пришлось тащить его к дежурному врачу – спасибо, что в гостинице «Измайлов-ская» таковой был. Сергей реально рисковал жизнью. Как было ему не верить?
Наконец, мы с ним вели задушевные беседы. Он тащил к себе домой – в гро-мадную квартиру, ос-тавшуюся от прежних лет успешного бизне-са. Знакомил с детьми, с женой, потчевал, чем мог. И мы бесконечно говорили на разные темы: об истории, ве-ре, судьбе страны… Это была настоящая дружба в общем деле. И я прощал неумест-ные вспышки обиды, которые были свойственны Сергею. Пытался его успокоить, ободрить. Мне казалось, что в своем служении он переходит грань нормы, может сойти с ума. И не зря, как выясни-лось, беспокоился…
Единственное, чего боялся Сергей, — выступать публично. Я лишь раз его уговорил произнести речь, и он сбился, смял выступление. Потом уже не рисковал, сколько я его не уговаривал. Ему мешали не столько вставные зубы, сколько горячность, которая на три-буне переходила в застенчивость.
В предпоследний день 2011 года, когда мы еще только собирались вселиться в офис Сергея Синяева, к нам пришли два весьма своеобразных человека. Их пригласил Алексей Быков – большой любитель и виртуоз интернет-войн. Там, в сети он и познако-мился с этими персонажами, которые и предстали перед нами: чернявый, со злыми глаза-ми на круглом лице Евгений Смирнов – амурский казак с корейской внешностью, осев-ший в Сергиевом Посаде; и высоченный поп с огромной бородищей – отец Галактион из того же Сергиева Посада. Первый пришел в камуфляжной форме (вероятно, реконструк-ция германской формы времен войны), второй – в длинном пальто, под которое он упря-тал рясу. Оба в черных кепках «а ля солдат Швейк» и в сапогах. Очень своеобразная ком-пания.
Мы как-то сразу и очень тепло приняли это пополнение, которое сразу объявило, что они – «монархо-фашисты». Я улыбнулся и сказал: да мы, вроде все тут такие: самодержавники и заединщики. Конечно, я не предполагал, что это именование воспринимает-ся совершенно буквально и без всякой иронии. Только сильно погодя выяснилось, что под «фашизмом» понимает даже не просто «гитлеризм», а прямо-таки обожествление Адоль-фа Алойзовича. Но это было позднее. Первые два месяца совместной работы оказались весьма плодотворны. Въедливость этой парочки была такой, что свои документы мы вы-нуждены были править чуть ли не по буквам. Для чего не раз выезжали в скит «Пара-клит», где о. Галактион приобщал нас к своим службам, а потом мы подолгу сидели в тра-пезной – либо говорили на всевозможные темы, либо работали с документами.
И шло все хорошо. «Искрометные посадские» (как я их назвал за глаза) прибавили нам «драйва» — эмоциональной приподнятости. Они сами бывали разгорячены, не неся на челе ни следа задумчивости. Они хотели деятельности. Но когда дело дошло до того, что Программа и Устав должны были стать основой такой деятельности, скрытые противоре-чия проявились.
Устав предполагал принесение Присяги. Там появились слова «перед лицом Все-могущего Бога», что сразу испугало посадских. Они предложили переписать присягу и сделать ее светской. Мы переписали. Но им не суждено было эту присягу принести. По-тому что с нами идти в одном строю они и не собирались.
Посадских мы ничем не ограничивали. Хочешь выступать на конференции или на митинге – выступай. Хочешь руководить колонной наших сторонников на марше – пре-красно. Хочешь кричать лозунг «Слава Христу! Смерь Антихристу!» — нет вопросов.
Первая ласточка грядущего раскола возникла после нашего «митинга на митинге» на Новом Арбате в марте 2012. Тогда «либералы» вывели массу своих сторонников, а мы впервые вышли со своими флагами и образовали группу, где выступали для своих сорат-ников и тех, кто обращал на нас внимание. Все отсняли на видео. Потом прошли коротким маршем колонной около 100 человек в сторону трибуны со своими лозунгами. Все вышло блестяще. И даже Евгений Смирнов не попал в фотохронику журналистов со своей вски-нутой рукой (обещал не безобразничать, но не стерпел – натура взяла свое). Мы были в восторге от первой публичной акции, которая прошла без негатива.
Но вот начали мы монтировать ролики. Этим занималась Елена Филина, которую пригласили посадские, где-то заметив ее близость к своим «гитлерофильским» идеям. Но оказалось, что все это не так серьезно, как у них. Склонность была скорее эстетическая, а не идеологическая. (Впоследствии посадские сделали все, чтобы Елена была изгнана из уже начавшей работу в помещениях Синяева видеостудии. Аргументом была клевета, что мы поняли лишь позднее.)
Елена сделала ролик, где один из наших соратников помянул Холокост. Он-то имел в виду «холокост русского народа», но прозвучало чуть ли ни как призыв повторить холо-кост для евреев. Другой наш соратник, увидев этот ролик, пришел в возмущение: подоб-ные ошибки могли серьезно подорвать репутацию партии уже на самой начальной стадии ее становления. И я предложил ролик переделать, неудачную фразу выкинуть. Дошло до взаимных обвинений. Дело в том, что Елена работала под руководством Сергея Синяева. Она монтировала ролики, сидя в его помещении, где мы и намеревались оборудовать сту-дию. И Сергею было в запале сказано, что он специально пропустил эти слова. Сергей страшно обиделся, но все же ролик был перемонтирован.
Пытаясь как-то сгладить ситуацию, я написал административный текст с высокой оценкой работы студии (работы Сергея и Елены), но при этом отметил отдельные недос-татки и необходимость для их недопущения в будущем отсматривать ролики до их публи-кации. Сергей, вместо того, чтобы смягчиться, обиделся еще больше. И даже произнес слова о том, что «в политике нет друзей». Между нами пробежал некоторый холодок, но потом, казалось, все было забыто. И работа шла в том же напряженном режиме, как и прежде: выпускались ролики, шла работа над партийным сайтом (его делал специалист, приглашенный посадскими), выпускались листовки, потоком на прием шли люди. Мы росли как партия. Как я понял, заговор посадских созрел именно после ролика с Холокостом – они почуяли слабину Синяева и начали готовить его к предательству. Их задача состояла в том, чтобы увести из партии максимум деятельных (а также финансово состоятельных людей) и образовать свою партию – настоящую партию «монархо-фашистов», гитлери-стов и юдофобов. Это стало известно мне лишь позднее.
Излом произошел после того, как мы с Сергеем Синяевым съездили в «Параклит» на Пасху. Там Сергей впервые исповедался. Может быть, его потрясли конвульсии деся-тилетнего сына Евгения Смирнова, измотанного длинной ночной службой. На следующее утро поправившегося мальчишечка отец заставлял приветствовать нас «римским жестом». Это смотрелось так нелепо, так стыдно… Но основной удар, как потом выяснилось, бы нанесен не по детской психике, а по психике Сергея Синяева – человека уже предпенси-онного возраста, но холерического, вспыльчивого, бурно реагирующего на все, что попа-дается ему на глаза. С этого момента Сергей попал в зависимость от Галактиона, и в даль-нейшем она только нарастала. Вместе с обидами, которые накапливались усилиями о. Га-лактиона, тайно от всех проводившего обработку Сергея.
Для попытки переворота нужен был повод и оправдание. Оправдание возникло при работе над документом, отражающим позицию партии по отношению к Великой Отечест-венной войне. Мной была найдена нужная позиция, отделявшая подвиг народа от комму-нистической власти и трагедию русского зарубежья от гитлеризма. Но «посадским» это не понравилось. Они понимали, что прославление Гитлера и проклятье народу, его победив-шего, не будет нами принято. Поэтому, не выражая своей позиции, они категорически воспротивились публикации. И, как обычно, остальные им уступили, предполагая даль-нейшую работу над документом. Так мы, например, очень тщательно отработали Концеп-цию национальной политики. Думалось, что и здесь, отказавшись от публикации ко Дню Победы, мы в скором времени сможем сильно улучшить документ. Но сам документ «по-садских» уже не интересовал. Они искали теперь повод. Поводом должен был стать ка-кой-нибудь провал.
Я очень удивился кислым минам Галактиона и Смирнова после нашего марша на День Труда 1 мая 2012. Когда наша колонна за счет присоединившихся к нам людей пре-высила три сотни человек. И мы составили самую организованную силу шествия. А также отмежевались от идущих толпой организаторов, остановив колонну на подходе к месту митинга, кратко очертив свою позицию в единственном (моем) выступлении и распустив людей. Казалось бы, акция прошла блестяще, мы были на подъеме. И только «посадские» не радовались. А Сергей Синяев просто не пошел с нами, сославшись на больное колено. Оно, действительно, его мучило, но можно было хотя бы прийти к месту сбора или к ко-нечному пункту шествия. Общего эмоционального переживания он не получил или уже не хотел получать. Может быть, он тоже ждал провала в этот день, но провала не состоялось.
Второй случай провалиться мы имели 6 мая – в Марше миллионов, где могли либо вляпаться в беспорядки, либо смешаться с либеральной массовкой. У меня не было жела-ния выводить людей на шествие. Тем более, что после первомайской акции всей устали. Но молодежь у нас буйная – потребовала участвовать. Мы заседали в тот день без «посад-ских» и без Сергея. Они заранее выражали сомнение в целесообразности акции. Но на ре-гулярное заседание штаба не пришли. Решение принимали те, кто были на заседании. Они постановили: участвовать. И мы вышли. Каким-то чудом собрав колонну, мы прошли в обратном со всеми остальными направлении, призывая патриотов не ходить за либерала-ми. Нас заметили и на центральном телевидении, и сами мы сделали множество роликов – и свои выступления (митинг на митинге), и свое шествие. И снова все вышло блестяще. И снова «посадские» и Сергей были сумрачны и не разделяли нашей радости. Они ведь в акции участия не приняли. Пренебрегая принципом: принятое решение не обсуждается, а исполняется. Но они решили: если они не были согласны с решением, то оно для них не-обязательно. Мы обошлись без тех, кто готовил против нас заговор. И опять у них не сло-жился повод.
Вернемся еще на несколько дней назад. 4 мая я разослал проект Тезисов ко Дню Победы. Инициаторами их разработки были Галактион со Смирновым, приславшие мне свой текст, который потом распубликовал в сети почему-то Сергей (тут можно было заме-тить странную связь, но тогда никто и не предполагал заговора). Этот текст был скорее статьей, и я серьезно поработал, чтобы дать четкую мировоззренческую позицию по ее мотивам. Поправки мне не поступили. От «посадских» и Синяева возражений не было. Только от Смирнова поступила телефонная истерика: «Мы этого никогда не подпишем!» Конкретных претензий добиться от него было невозможно. Потом позвонил Галактион и предложил не публиковать текст, а отработать его позднее. Но это было уже после 6 мая. Я согласился, предложив доработать текст и подготовить к 22 июня. Но при этом опубли-ковал в частном порядке авторский материал на своих ресурсах, который отчасти повто-рял Тезисы. Это все и определило.
Если до этой публикации (10 мая) оценки нашего выступления 6 мая были сдер-жанными, то после этой публикации они круто поменялись. Главная претензия, которая ранее не высказывалась, состояла в том, что мероприятие проведено «вопреки» иному мнению. А потому заговорщики не пришли на акцию. До этого было оговорено, что 3 мая мы принимаем решение только о форме участия, но не о том, идти или нет. 3 мая (как я понимаю, неслучайно) Галактион и Евгений Смирнов на заседание не пришли и участия в подготовке шествия на 6 мая не приняли, надеясь, что акция провалится, и они получат рычаг для разрушения организации. Они пытались отговорить от подготовки акции Сер-гея Смирнова и Николая Царева – главных организаторов большинства наших мероприя-тий. Оба принимали участие в общем решении в пользу акции, но их попытались убедить в том, что решения никакого нет. Царев сразу сказал, что решение принято, и он его вы-полнит. А Сергея Смирнова убедили молодые люди, которых он позвал на совещание пе-ред акцией. И он просто не смог предать тех, кто ему верит.
10 мая заговор уже вполне созрел, и нужен был только повод, чтобы конфликт в напряженной ситуации вспыхнул. Письмо от нашего ставропольского координатора от 12 мая и нервная реакция Синяева на это пустяковое событие были для заговорщиков как по-дарок. Дело в том, что ко мне обратился наш друг и единомышленник Михаил Лермонтов, с которым мы бок о бок прошли весь 2011 год — с попытками создать русскую коалицию перед выборами президента и объединить наши партии, фактически уже завершив этот процесс съездом. Но ситуация сложилась так, что изменившееся законодательство позво-лило предпринять попытку зарегистрировать партию и войти в легальной поле, где прово-дились выборы на все уровни власти. Михаил Лермонтов решил провести эксперимент и пройти процедуры, предусмотренные законом. Мы пошли разными путями: «Великая Россия» — в жесткой конфронтации с нелегитимной властью, «За нашу Родину» пыталась сыграть на поле противника. У наших партнеров возникла проблема с организацией отде-ления на Ставрополье, и я написал письмо нашему координатору Ивану Коломбету (креа-тура Синяева, выловленная им в интернет-сети) с просьбой подобрать, если получится, человека, который смог бы помочь Лермонтову. Нарочно или случайно, я не знаю, но Иван воспринял мое письмо неадекватно и попросил разъяснений: Устав не позволял ему быть членом какой-либо иной организации. Я ответил ему, что речь вовсе не идет о его вступлении в другую партию, а лишь о помощи партнерам. Поскольку Иван был тесно связан с Сергеем Синяевым, и именно Синяев привел его в партию, он счел возможным сообщить о нашей переписке Сергею. Вот с этого момента и разразился тихий скандал. Синяев отключил телефон и впал в болезненное состояние, которое никто из его друзей развеять не мог. Наедине с самим собой Сергей растравил в себе подозрения, которые ему были навязаны Галактионом. Или сыграл весь этот спектакль, который был заготовлен давным-давно. Теперь уж точно установить, что здесь было мотивом, не представляется возможным.
Галактион и Евгений Смирнов – люди возбужденные, считающие, что делают не-что такое, что им самим Господом заповедано. И это оправдывало и их лукавство, и их настойчивость — в их собственных глазах. Может быть, они даже получили откуда-то (из снов, которые то и дело становятся у Галактиона аргументом) сообщение, что Гитлер – святой, и скоро «все вскроется». В своих фантазиях они были одиноки: не нашли больше никаких соратников. И Синяев был для них спасением от одиночества! А также источни-ком некоторых материальных ресурсов. Поэтому им и нужно было оторвать его от других и приобщить к своим планам. Им это – подтверждение их правоты хоть в чем-то. Пусть не удалось захватить партию, так захватим хоть Сергея Александровича!
Психологическая обработка с использованием харизмы священника, который пола-гает, что на нем Божья Благодать, даже когда он не служит литургию, навязали Синяеву роль, которую он сыграл, но не до конца. И потому обработка продолжилась. Им было нужно, чтобы именно Сергей стал тараном для разрушения партии, осколки которой мож-но будет подобрать в своих целях. Но не смогли они совладать ни с его характером, ни со своим собственным, когда поняли, что из их затеи ничего не вышло.
Еще 10 мая Галактион добился того, чтобы наш Устав не обязывал к верности пар-тии, закрепленной священной клятвой. Он понял, что клятва уничтожит все инструменты давления на меня и на партию. Но даже мягкий, светский вариант Слова Чести их не уст-роил. Это все равно обязывало бы каждого, и склонить кого-либо к отказу от участия в партии было бы куда сложнее. Поэтому они решились сыграть ва-банк.
Ждать другого случая посадским было невозможно, потому что Устав был готов, и надо было приносить присягу. Тогда уже обратной дороги ни у кого не оставалось бы. По-этому посадские беседовали с каждым из наиболее активных наших соратников, улавли-вая их по одному. И доказывали, что «Савельев перестал прислушиваться к соратникам». А потому надо, мол, провести откровенный разговор. Кроме того, наше сотрудничество с Михаилом Лермонтовым – нашим давним другом, лидером родственной нам партии и мо-им постоянным собеседником на телепортале КМ.ТВ, представлялась как попадание в за-висимость от него.
К Лермонтову посадские как-то сразу воспылали неприязнью. Единственное наше заседание с его присутствием было очень неприятным. Посадские пытались либо оскор-бить уважаемого человека, либо выставить его чужеродным элементом в нашей компании. А тут все было обострено до предела. Чем? Тем лишь, что Лермонтов обратился к одному из наших региональных лидеров с просьбой подыскать ему руководителя регионального отделения для его партии. Это произошло 12 мая – как раз когда заговор уже назрел. Письмо было послано с почты Лермонтова одним из его сотрудников, который не озабо-тился уважительным изложением просьбы. Отчего 14 мая Иван Коломбет ответил отка-зом, полагая, что речь идет о его вступлении в другую партию. И проинформировал о письме Лермонтова меня и Синяева. При этом Лермонтов направил мне письмо о том, что он совсем не имел в виду вступление в партию Коломбета и вообще не настаивает на под-держке его инициативы.
Когда недоразумение выяснилось, Лермонтову была предложена кандидатура в его партию, которая не имела никакого отношения к «Великой России». Казалось, недоразу-мение исчерпано. Тем не менее, раскольники уже не могли упустить шанс, которого они с таким нетерпением ждали. Синяеву внушили, что обстоятельства этого незначительного события имеют решающее значение. И он определил: «Савельев сдает партию Лермонто-ву». И по наущению Галактиона устроил целую интригу. Заключительной ее фазой был спектакль с «невступлением в партию». Об этом Сергей заявил на очередном заседании нашего штаба 17 мая 2012, где мы должны были планировать текущие мероприятия, кото-рые шли одно за одним.
Этот поступок был настолько внезапным, что у меня ноги подкосились. Удар от человека, которого я считал братом и любил как родственную душу, просто не укладывал-ся в сознание. Выходило, что я просто надумал себе эту дружбу, и что всѐ вовсе не так, как это виделось мне. Сергей просто поднялся и ушел. А мы с посадскими вошли в длин-ный разговор о том, что теперь делать. Как выяснилось, этот спектакль они подготовили заранее. Глаза Галактиона горели недобро, говорил он злобно. И просто требовал… Вот только понять, чего же он требовал, было невозможно. Не вносил ясности и его посадский собрат Евгений Смирнов. Тогда был предложено изложить список претензий на бумаге. Наш соратник сказал: записываю, диктуйте. На третьем пункте претензии закончились. Но написанное было столь нелепо, что обсуждать было нечего. «Детский сад», — сказал один из многоопытных наших соратников.
Поняв, что попал в собственный капкан, Галактион попробовал вновь использовать Синяева, и пошел за ним – в кабинет на другом этаже. Синяев дал себя уговорить и начал предъявлять претензии по поводу моей зависимости от Лермонтова и сдачи ему наших региональных отделений. Я напомнил ему, что регионами как раз занимается именно он, а не я. Сергей сделал оскорбленное лицо и вновь выбежал из помещения. Галактион попы-тался снова затеять разговор в стиле «детского сада».
Все время этой беседы под окнами стоял Алексей Быков, которого охраннику было не велено пускать. Алексей провинился перед посадскими только тем, что иронично раз-бивал всех их интернет-фантазии и насмехался над их интригами. Немолодой человек стоически дождался, когда мы покинули здание, в которое уже в полном составе никогда не возвращались. И это был акт неуступчивого мужества, которое было прямой противо-положностью обидчивого хамства, до которого опустились посадские.
Что завершило нелепую беседу, что сорвало крышку с бурлящего котла, который кипел и выкипал на наших соратников попеременно? Я добивался ответа на вопрос: «Что каждый из нас в этой ситуации считает нужным сделать: ему самому, нам всем вместе и лично мне?». Когда с трудом возник ответ: «Сделать все, чтобы сегодняшние решения не стали окончательными», я спросил у Галактиона: «Вы считаете, что я с Лермонтовым не должен иметь никаких дел? Это главное?» Да, это оказалось главным. Правда, без каких-либо обоснований и объяснений, почему раньше такого требования не выдвигалось. По-том я попробовал уточнить: «Вы также претендуете на то, что это мнение я должен не-пременно разделать? Иначе вам в партии делать нечего?» Ответом мне был уход. Уход и от ответа, и из кабинета. А также из числа соратников и из партии вообще.
Галактион шумно отодвинул стул и вышел из комнаты. За ним с горящими глазами пошел и Евгений Смирнов, напоследок кинув совсем уж фантастическое: «Тогда симво-лику мы забираем. Это наша символика». Вот тебе и раз! Чья это «наша»? Разумеется, мы ничего отдавать не собирались. И весь этот концерт сочли просто следствием болезненно-го состояния Синяева. Но, как я понимаю, он сознательно шел на разрыв. Ему было стыд-но, но он делал то, что ему было поручено. И потому он скрыл свои глаза под темными очками, которых раньше не носил. Он не мог смотреть в глаза.
Поначалу мы даже не тронули ни одного предмета в помещении, еще не веря, что его владелец столь безобразно с нам поступает. Но мы еще не знали, насколько безобраз-но он поступает! Не один я был дружен с Синяевым и верил в его искренность и верность делу. Только со временем мы стали понимать, что не все так просто. И хорошо, что успе-ли все-таки забрать кое-какое имущество. Далеко не всѐ. Фактически материальные цен-ности, которые мы приобрели на скудные спонсорские пожертвования, были у нас укра-дены. Что помещения (штабная комната и комната видеостудии) не наши – стало ясно сразу. Но вот что ризограф, купленный вовсе не на деньги Сергея, будет им оставлен у се-бя «в порядке компенсации», мы не могли поверить. Этого просто не могло быть! «Не та-кой он человек», — думал и говорил каждый из нас. «Вот вернется из отпуска и отдаст». Мы даже надеялись, что отношения восстановятся. Надеялись напрасно.
Я как-то не сразу понял, что Сергей расценил нас как врагов, с которыми уже не может быть ничего общего, и даже аморальные поступки он считал допустимыми. За не-делю до разрыва в его день рождения (он сказался больным) я позвонил и радостно ска-зал: «Получил, наконец, деньги на картридж! В понедельник привезу». 50 тысяч рублей на картридж для ризографа я привез, но Синяева на месте не оказалось. Я позвонил ему и по-лучил предложение отдать деньги его сотруднику, смотрящему за помещениями. Не чувствуя подвоха, я отдал деньги. Разумеется, без расписки. Ведь я верил Сергею как себе. И что вышло? А вышло, что он просто присвоил эти деньги. Он уже знал, что через три дня будет спектакль с разрывом отношений. И взял деньги, не намереваясь их возвращать. Бо-лее того, одному из наших соратников позднее он обещал вернуть эту сумму, но не вы-полнил обещания.
Итак, 17 мая 2012 года на заседании Национального Совета партии С.Синяев без объяснения причин заявил о «невступлении» в партию и недоверии к ее лидеру. Состояв-шееся обсуждение ситуации выявило организаторов этого демарша – о. Галактиона и Е. Смирнова. Основной причиной недовольства были два пункта, которые с трудом удалось сформулировать: 1) Партия и ее лидер находятся под контролем М.Лермонтова, представ-ляющего масонские круги, 2) Решения в Национальном Совете принимаются не едино-гласно, что должно быть обязательным (то есть, у посадских должно быть «право вето»). Подтверждения справедливости этих тезисов не было обнаружено, и всем было ясно, что это нелепость. С Лермонтовым мы дружны, и прошли большой путь сотрудничества, что-бы иметь доверительные отношения. Решения никогда не принимались голосованием, по разработанному Уставу никаких единогласных решений вообще быть не могло.
Предпосылки явно спланированной акции, которая предварялась попытками о. Га-лактиона склонить на сторону раскольников и других членов Национального Совета, со-общая им свои фантастические домыслы, раскрылись только в результате внимательного рассмотрения обстоятельств появления и работы в партии священника и во всем зависи-мого от него амурского казака, живущего в его доме и не имеющего постоянной работы. Уступчивые на первых порах в идеологических вопросах, посадские планировали вовсе не создание партии, а собирание собственной группировки внутри партии, чтобы потом вый-ти из нее – вылупиться, оставив партию как ненужную скорлупу.
Неоднократно члены руководства партии посещали церковь о. Галактиона, испове-дались и причащались у него, а также вели дискуссии в трапезной при церкви. Но ни од-ного человека в партию указанные лица не привели, их попытка создать партийную груп-пу в Сергиевом Посаде оказалась неудачной, пропагандистские усилия с их стороны так-же имели нулевой результат. Посадские придерживались убеждений, которые лишь час-тично могли быть приняты партией. Их стремление превратить Гитлера в политического кумира русского национального движения и реабилитировать последователей генерала Власова ни в коем случае не могли стать основой партийной позиции. Не могли быть при-няты и навязчивые предложения об использовании в партийной символике элементов, принятых в нацистской Германии, а также приветствие в виде «зиги», которым особенно бравировал Е.Смирнов, а о. Галактион поддерживал его, представляя этот жест как «бо-жественный».
Когда выяснилось, что усилия подмять партию под себя напрасны, указанные лица решили не только порвать с партией, но и нанести ей максимальный ущерб, используя до-верчивость и эмоциональную впечатлительность наших соратников.
Прежняя неуступчивость по многим вопросам о Галактиона и Е.Смирнова, кото-рую удавалось сломить только длительными обсуждениями, как выяснилось, объясняется заранее существовавшим планом поставить партию под свой контроль и навязать свою собственную идейную доктрину. Исходные договоренности о том, что различные позиции в партии допустимы и обсуждаются только в закрытом режиме, были использованы рас-кольниками в своих целях. Помимо партийных обсуждений, они вели с партийным акти-вом частные беседы, в которых сеяли раздор между ними. В конце концов, они добились враждебного отношения Синяева к партии. В отношении других соратников эта тактика не дала результатов, но серьезно пошатнула уверенность в успешности общего дела.
В результате прекращения участия в работе партии указанных лиц, был нанесен следующий ущерб:
1. Ликвидирован штаб организации (нам пришлось искать новое помещение)
2. Ликвидирована видеостудия «Новый порядок» (утрачена подготовленная и оснащенная комната, специалист уволен)
3. Ликвидирована типография партии (создание которой профинансировано лицами, не причастными к внутрипартийному конфликту)
4. Свернут проект по новому сайту партии, находившемуся в завершающей стадии разработки (проект курировал о. Галактион).
5. Сорвана конференции памяти С.П.Пыхтина и вывоз его архива (личное обещание С.Синяева вдове покойного)
6. Выведены из партийной работы региональные организации Ставрополья (И.Коломбет) и Ярославской области (Е.Брызгалова).
Вместо работы в партии раскольники организовали свою секту «монархо-фашистов» — без лидера, без идеологии, без перспектив. Заимствовали нашу символику и назвали себя «Русским союзом», который был способен лишь на интернет-активность. Профинансированное расширение аудито-рии сетевых сообществ показало их малую эффективность. Сергей Синяев, долго пря-тавшийся ото всех, объявился под разными именами – более всего как Данила Буслаев. Реализация любимой идеи Синяева каждый день выпускать карикатуру политического свойства оказалась пустой – одностранич-ный интернет-журнал «Не зуди» совершенно не привлекал к себе внимания – уровень ка-рикатур был весьма посредственный.
Особая гнусность темной стороны на-туры Срегея Синяева, которую он в себе рас-травил, вылилась в анонимную публикацию большой серии карикатур, посвященных мне лично и партии «Великая Россия». Размеще-нием их на ресурсе наших «заклятых дру-зей» Форум свободных русских занялись Смирнов и Галактион. Карикатуры были посредственные, поэтому широкого распростра-нения не получили. Как и злобные публикации всякой шизофренической мерзости, кото-рую там публиковали люди с откровенно гитлеристскими наклонностями. Всего их было полтора десятка человек. Они наши прибежище у национал-предателей и меж собой пе-ремывали кости «Великой России».
Сергей Синяв фактически выбыл из политики, став анонимным интенет-пользователем, коих на пространствах сети великое множество. Отец Галактион был уда-лен своим начальством из «Параклита» в отдаленный приход (разумеется, раскольники списали это на нас), Евгений Смирнов так и остался экспрессивным одиночкой, страдаю-щим больше всего от своего характера. Он попался на глаза во время нашего шествия вместе с посадскими казаками. Вид имел жалкий. Потом его физиономия мелькнула на «Русском марше» — с привычной для него «зигой» и воплями «Слава Христу!», которое отзывалась в другом конце колонны как «Слава Перуну!». Наконец, в третий раз он мелькнул уже в роли «атамана» на одном из заседаний комитета «За вынос Ленина», ко-торый мы отчасти поддерживали.
Кончено, это было предательство. Бывшие соратники, которым мы доверились во всем, стали «заклятыми друзьями», на совести которых не только Иудин грех, но и фор-менное воровство.