Формула русской жизни (С.П.Пыхтин)


[ — Возврaщение pyсскoй иcтоpии (2011)I. Крacная нить pyсcкой иcтoрии. Пeрекличкa эпoх]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

Прошлое России, как и истории всех великих наций, из которых складывается история мира, переполнено незабываемыми событиями, свершение которых связано с выдающимися, гениальными русскими деятелями. Всего не перечесть, но можно вспомнить «Горе от ума» Александра Грибоедова, «Соловья» Александра Алябьева и «Конька–Горбунка» Петра Ершова; победу русского флота во главе с Алексеем Орловым при Чесме в 1770 году; замечательный бой русской эскадры под командованием адмирала Павла Нахимова с турками у Синопа в 1853 году; Блистательную деятельность генерала Николая Юденича во главе Кавказской армии во время Первой мировой войны; разработку танка Т-34, созданного Михаилом Кошкиным и пистолет-пулемѐт АК–47, сконструированный Михаилом Калашниковым; открытие радио Александром Поповым и полѐт в космос Юрия Гагарина. Каждое из этих событий, за которым стоит конкретная личность, обогатило Россию или талантливым произведением искусства, или выдающимся достижением в науке, или безоговорочной военной победой.
В этом же ряду русской истории находится и имя графа Сергея Семеновича Уварова (1786–1855), президента Императорской Академии наук с 1818 по 1855 гг., министра народного просвещения с 1833 по 1849 гг. Этой чести он должен быть удостоен за открытие естественноисторического закона развития России. Следуя этому закону, русский народ и государственная власть предопределяют судьбу и само существование Отечества. Сформулированный во всеподданнейшем докладе Николаю I от 19 ноября 1833 года, он сводится к утверждению, что «собственными началами России являются Православие, Самодержавие и Народность, без коих она не может благоденствовать, усиливаться и жить» и что «в соединенном духе с этими началами должно осуществляться в России и народное воспитание».
Поясняя значительно позже смысл своего открытия, Уваров писал: «Посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распространении разрушительных понятий, в виду печальных явлений, окружавших нас со всех сторон, надлежало укрепить Отечество на твердых основаниях, на коих зиждется благоденствие, сила и жизнь народная; найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие; собрать в одно целое священные останки ее народности и на них укрепить якорь нашего спасения».
Без любви к Вере предков, – утверждал Уваров, – народ, как и частный человек, должны погибнуть; ослабить в них Веру – то же самое, что лишить их крови и вырвать сердце. Это было бы готовить им низшую степень в моральном и политическом предназначении. Это было бы измена в пространном смысле. Самодержавие, полагал Уваров, представляет главное условие политического существования России в настоящем ее виде. Русский Колосс упирается на него, как на краеугольный камень своего величия. Россия живет и охраняется спасительным духом Самодержавия, сильного, человеколюбивого, просвещенного. Наконец, «дабы Трон и Церковь оставались в их могуществе, должно поддерживать и чувство Народности, их связующее».
По мнению известного русского философа Арсения Владимировича Гулыги, нашего современника, уваровская триада является «формулой русской культуры», то есть фундаментальным основанием, на котором покоится благоденствие России как нации, государства и цивилизации. В этом качестве уваровский закон содержит в себе все возможные вариации Русской идеи. И православный патриотизм, и имперскую идеологию, и русский национализм, составляющие в совокупности идеологию русской национальной политической мысли, практическим воплощением которой является русский миропорядок – Государство Российское.
Именно поэтому открытие Уварова было пренебрежительно встречено как либералами, презрительно относившимися к России за якобы отсталость от Европы, так и социал-демократами, затем коммунистами, унаследовавшими от марксизма-ленинизма жгучую русофобию. На протяжении последних ста семидесяти лет с их стороны мы встречаем по отношению к идеям, сформулированным Уваровым, одну лишь критическую хулу. В момент появления «уваровской триады», квинтэссенции русского консерватизма, ее разделяли, увы, немногие государственные деятели России, но основная часть так называемого общества осталась к ней равнодушна, а разночинцы и интеллигенция – откровенно враждебно.
Долгие годы понятие «консерватизм» имело в России негативную, ругательную окраску, являясь синонимом понятий «ретроград», «мракобес» и т.п. Основной идеей консерватизма, якобы, является «приверженность к старому, отжившему и вражда ко всему новому, передовому». Но не это главное. Неприязнь к уваровским идеям была обусловлена их мировоззренческой несовместимостью с европейским просвещением, взрастившим как либеральный цинизм, так и коммунистический нигилизм.
Появившаяся в начале 30-х годов XIX века, уваровская формула противостояла распространявшейся по Европе атеистической революции.
Самая главная, заветная свобода сторонников идей просвещения – либералов и коммунистов — есть свобода вероисповедания; она позволяет внедрить в массовое сознание мысль, что Бога нет. Эта свобода, санкционируя равноценность всех вероисповеданий, уравнивая веру, ересь, секту и безверие, тем самым подводит к мысли об их всеобщей ложности. Мысль Уварова, напротив, показывала терявшей веру Европе, что истинная вера есть, и это – Православие.
Придавая особенное значение роли государственной власти, Уваров полагал, что в России служба должна опираться на закон о чинах, ибо «гражданское значение всех и каждого зависит от степени, которая определяется по усмотрению высшей власти». С уничтожением этого закона служба Отечеству утратит «нравственное привлечение», станет бесчестной, в ней исчезнет одухотворенность. В конституционном или демократическом государстве, где должности не освящены сакральной связью с верховной властью, «быстро образуется новый разряд людей с особенными понятиями, с особенными предрассудками и мечтами, менее привязанных к правительству, а более занятых собственными выгодами». В этом случае служба «вся перейдет в руки так называемых чиновников, составляющих уже у нас многочисленное сословие людей без прошедшего и будущего, <...> похожих на класс пролетариев, единственных в России представителей неизлечимой язвы нынешнего европейского образования». Слова из 1847 года, а звучат так, словно написаны в наши дни.
Являясь министром просвещения, Уваров прежде всего примерял открытый им закон к сфере своей административной деятельности. Профессорам и студентам он неоднократно говорил о «необходимости быть русским по духу прежде, нежели стараться быть европейцем по образованию». Его стратегия русификации была гибкой: для западных окраин иная, чем для народов Прибалтики; для христиан отличная, от той, что для мусульман; разная для не говорящих по-русски и для говорящих плохо; для девочек одна, для мальчиков другая.
Формула Уварова подразумевала различные формы проявления: социальные, политические, экономические, идеологические, литературные и даже философские. Ее можно было понимать и как «церковь, монарх, народ», и как «поп, царь, мужик», и как «духовенство, дворянство, крестьянство», и как «церковь, власть, земля», и, если очистить фразу от ее русской конкретики, как «вера, закон, нация». В виде «за веру, царя и отечество» она стала боевым девизом русской армии Российской империи. В любом виде речь шла о нерушимом союзе этих главных начал, предохранявшем Россию от поражений и обеспечивавшим ей победы.
В своей государственной, научной, административной деятельности граф Уваров был продолжателем трудов таких выдающихся русских консерваторов, как Ломоносов, князь Шербатов, Татищев, Державин, его современников Карамзина и Пушкина. В значительной мере его мысли созвучны тому, что уже после него писали и делали Данилевский, Победоносцев, Менделеев и многие другие русские люди, трудившиеся на пользу Отечества. Феномен Уварова, крупного сановника Империи, дает основание думать, что счастливо то время,
когда чиновник формулирует такие мысли, которые определяют сущность народа, в котором тот живет, на долгие годы. И несчастливо то время, когда от чиновника остаются одни только сальные анекдоты и тяжкие последствия недальновидной деятельности.


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]