[ — Возврaщение pyсскoй иcтоpии (2011) — III. Пoд cкипeтрoм Рoмaнoвыx. Импеpcкая эпoxа]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
На пороге XX столетия Российская Империя вступила в эпоху коренных противоречий. Но не город, не фабрично-заводской пролетариат и даже не евреи были их источником. Кризис назрел в русской деревне. В эти годы она входила в пик разорения. Тяжесть налогового бремени, громадные выкупные платежи, несправедливая ценовая политика – все это истощало крестьянскую массу. Голод в аграрных регионах стал явлением обычным, повторяясь в среднем каждые три года. В результате крестьянство, враждебное в прошлом к любой антигосударственной агитации, становилось источником массового протеста. Обострение произошло в 1902 г. из-за голода в целом ряде губерний, последовавшего за неурожаем 1901 г. Происходил захват помещичьих земель, погром «дворянских гнезд», что продолжилось в 1903 г., и затем возобновилось в особо крупных масштабах в 1905-1906 годах.
Государственная власть, которая в прошлом сравнительно легко справлялась с любыми беспорядками, на этот раз была вынуждена действовать с известной осторожностью. Порядок вещей, обеспечивавший неколебимость государственного строя, экономического уклада, религиозно-культурных
традиций на протяжении пяти веков, был поколеблен. Между тем силой, сохранявшей в России порядок, являлась не полиция, не жандармы и не армия. Ею было русское крестьянство, составлявшее в целом до 85% тогдашнего населения, его нерушимая связь с русским царем, о которую разбивались какие угодно мятежи, восстания и бунты, и незыблемость православной веры, духовно объединявшей в Церкви все сословия государства.
Первые признаки кризиса этого союза пришлись на вторую половину XIX столетия, после осуществления крестьянской реформы 1861 года. Упразднив крепостное состояние, она оставила русских земледельцев европейской России, в сущности, без земли. Не найдя тогда мужества для решения земельного вопроса, равно справедливого для всех сословий, власть решила его в пользу дворянства и за счет крестьянства. И как бы ни были значительными хозяйственно-экономические успехи России в последующие четыре десятилетия, столь же очевидными были и накапливающиеся социальные противоречия. Рост промышленности (производство в которой увеличилось в 7 раз), опережавший по темпам даже Североамериканские Штаты, не предотвращал заметного отставания в технике земледелия. Благополучие горожан обходило стороной большинство жителей села – город богател, а деревня нищала. Азиатский восток страны обладал огромными, еще не освоенными, земельными ресурсами, пригодными для хозяйствования, а европейский запад изнемогал от аграрного перенаселения. Материальные богатства, превосходившие по запасам другие государства, не соответствовали скудости свободных финансовых ресурсов, принуждая правительство России брать займы у иностранных кредиторов, попадая в зависимость и от иностранных правительств.
Разумеется, из-за перечисленных тенденций, неблагоприятных в социальном отношении, не следует предавать забвению или недооценивать экономический рост, последовавший за реформой 1861 г. К началу XX века Россия вышла на первое место в мире по общему объему производимой сельскохозяйственной продукции. Империя производила 50% мирового сбора ржи, до 20% пшеницы. Чистые среднегодовые сборы (валовые сборы минус семена) хлебов и картофеля с 70-х годов XIX века до начала ХХ века выросли на 85%. Чистые сборы на душу населения увеличились с 3 до 3,7 четвертей (1 четверть — 8 пудов). Еще быстрее росли сборы сахарной свеклы, льна, технических культур. Доля крестьянского хозяйства в аграрном производстве страны достигла 88% валового сбора хлебов и 78% товарного зерна (в 60-е годы XIX века — 68%).
Что тревожило? Оказалось, что труд крестьянина, ведущего самостоятельное хозяйство, не обеспечивает достатка сам по себе. Рыночные отношения благоприятствуют земледелию окраин, но обременяют великорусский центр. Если в Новороссии, Предкавказье, Заволжье и Сибири имущественное положение крестьянства крепло, а доля состоятельных хозяйств росла, то в центрально-земледельческом районе проявляли себя противоположные тенденции. Здесь шло «обнищание деревни» и «упадок крестьянских хозяйств», наблюдалось истощение почвы, переход от трехпольной системы земледелия к двухпольной. Из 12 млн. крестьянских
дворов лишь 2 млн. относились к «кулацким». Именно они производили 30–40% валового сбора хлеба и до 50% товарной продукции сельского хозяйства, сосредоточив у себя 80–90% частных («купчих») крестьянских земель и до половины арендованных.
Справедливости ради стоит отметить, что русское крестьянство в целом приспособилось к тем условиям хозяйствования, которые объективно имелись в наличии. Оно не деградировало, не вымирало, не вырождалось, а наоборот, довольно быстро увеличивалось численно. Если накануне реформы 1861 года в России насчитывалось 35,9 млн. крестьян, то по переписи 1897 года – 62,7 млн. Существенным подспорьем в крестьянской жизни служили промыслы, дававшие до половины семейного дохода. Русский крестьянин был и хлебопашцем, и мастеровым человеком.
Кризис в стране создавали не классовые или аграрные, а преимущественно земельные противоречия. Крестьянство требовало от царя не «хлеба и зрелищ». Земледельцу была нужна земля, чтобы на ней трудиться. И игнорировать эту, тогда естественную, потребность было невозможно. Выход был в переселении крестьян из европейских малоземельных районов на Восток – в Сибирь, в Семиречье, в Степной край. Можно было уменьшить нагрузку за счет переселения крестьян в города, чтобы там они становились мещанами и рабочими. Значительными земельными ресурсами обладали помещики, дворянское сословие. Можно было перераспределить помещичий земельный фонд в пользу крестьян. И на все требовались терпение, время и деньги. Но уже не было ни того, ни другого, ни третьего. Тупик! Социалисты и кадеты видели выход в экспроприации или принудительном выкупе помещичьей земли. Но на такой шаг не мог пойти государь. Романовым было трудно решиться удовлетворить потребности одной своей опоры – крестьянства, за счет другой – дворянства. И все равно власть понимала, что нельзя было ничего не делать, оставлять все как есть и ждать, когда «котел» взорвется.
Как бы там ни было, столкнувшись в 1902 году с массовыми крестьянскими беспорядками, правительство не ограничивалось полицейскими мерами. Уже в начале года было создано Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности во главе с С.Ю. Витте, тогда министром финансов, и несколько позже – комиссия «по исследованию причин оскудения центра» под руководством товарища министра финансов В.Н. Коковцова. Они усмотрели основные недостатки в «правовом устройстве крестьян» и в общинном владении землей, предложив сделать ставку на семейную форму частного владения, на выход из общины и на переселение крестьян на Восток страны. Их материалы содержали практически все основные положения будущей столыпинской аграрной программы, осуществление которой было предписано Высочайшим указом от 9 ноября 1906 г., изданным в обход Государственной Думы, и законом от 14 июня 1910 г., принятого Думой и Госсоветом, тогдашними законодательными палатами.
Суть указа, затем подтвержденного законом, состояла в том, что «каждый домохозяин, владеющий надельной землей на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собой в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли». Предусматривалось
проведение землеустройства для ликвидации чересполосицы, «насаждение» частной крестьянской земельной собственности путем предоставления крестьянам льготного государственного ипотечного кредита через Крестьянский поземельный банк и их переселение при поддержке власти на окраины Империи.
Теперь, когда мы знаем, что произошло в истории России за последние 100 лет, когда нам известно, какими последствиями была чревата столыпинская реформа, мы можем дать ей гораздо более точные оценки, нежели те, которые принадлежали и ее авторам, и ее критикам.
Надо признать, что Витте и Столыпин нашли не лучшее решение земельного вопроса. Возможно, если бы в 1914 году Петербург уклонился от участия в развязанной Берлином и Лондоном войне, 1917 год обошелся бы без февральского заговора против династии и октябрьского переворота, приведшего к власти большевиков. Но в условиях войны, к которой Россия была недостаточно готова в большей степени морально, чем военно-технически, земельная реформа 1906–1910 гг. сыграла провоцирующую роль. Крестьянство, главным образом великорусского центра, не забыло и не простило столыпинской реформы. Союз крестьян, царя и церкви, единение веры, власти и земли, расшатанные в 1861 г., были потрясены этой реформой и окончательно рухнули к 1917 г. Затянувшейся войны сделала разрыв между ними неизбежным. Нельзя мерить Россию одним аршином. Именно эта ошибка была допущена.
Что лежало в основе крестьянского недовольства? Власть решила превратить землю в товар, против чего активно возражала основная масса крестьян. Правительство принялось упразднять крестьянскую общину, что нарушило одно из коренных условий выживания деревенских жителей. Власть сохранила покровительство помещичьему землевладению, что противоречило крестьянскому убеждению, считавшему, что владеть землей должны лишь те, кто на ней работает. Больнее всего эти противоречия сказывались в центре России – от Петрограда до Рязани и от Минска до Волги.
Между тем острая полемика, в которой участвовали правительство, помещики, либеральная и социалистическая оппозиции, вращалась, главным образом, вокруг надуманного вопроса; каким должно быть русское земледелие – прусским или американским, юнкерским или фермерским? Ни одной из сторон не приходило тогда в голову, что у России есть свой собственный путь аграрного развития. Его выражали сельские сходы, посылавшие в I, II и III Госдуму петиции и наказы. Но к ним мало кто прислушивался.
Дело было в том, что пространство России, разделенное на различные климатические пояса и почвенные зоны (лишь в европейской части их насчитывается 13 или 14), не могло регулироваться универсальными, усредненными правилами. В частности, это касалось соотношения семейного и помещичьего, частного и коллективного хозяйства. Различное плодородие почв и различная способность к труду естественным образом создавали, да и теперь создают, то разнообразие, которое необходимо учитывать при организации эффективной обработки земли и скотоводства. Государственной власти необходимо было лишь подправлять перекосы: усиливая преимущества и
ослабляя недостатки естественно возникшего и веками устоявшегося порядка. В частности, понять, что повсеместная отмена в 1861 г. крепостного права – шаг неосторожный и неверный в тех случаях, когда общинные формы земледелия и определенный симбиоз с помещичьим хозяйством уже сложились.
Проблема России состоит в том, что революции «сверху» и «снизу» создают условия, за которые государственная власть вынуждена отвечать, разгребая последствия. Вольная самоорганизация оказывается надолго подавленной, замененной волевым регулированием со стороны власти. Отмена крепостного права была попыткой универсального решения для сложно-дифференцированной ситуации, сломавшего тот порядок, который был вполне перспективен с точки зрения развития самой системы земледелия.
Что касается русского Севера, где земля неурожайна, то там крепостного права вообще не было в силу его полной экономической несостоятельности. Только в том случае, если коллективное хозяйство спаяно свободной лояльностью к жесткому монастырскому уставу, оно и на Севере способно обеспечить высокую эффективность. Пример тому показывает община Соловецкого монастыря.
В Нечерноземье основным достоянием была не земля, а люди. Именно поэтому здесь крепостное право казалось не столь необходимым. Крестьянин то и дело должен был уходить в отхожие промыслы. Плохой работник здесь не мог выжить при индивидуальном хозяйстве. Здесь только коллективное общежитие дает возможность кормиться от земли. Частное хозяйство под силу поднять только уникальным трудовым способностям. Ведь ему достаются удаленные от поселений неудобья. Проблему могли решить значительные капиталы, чтобы механизировать земледелие, но их-то у крестьян отродясь не было.
Весь Юг России, в отличие от Севера и Нечерноземья, обеспечен благоприятными условиями для земледелия. Поэтому здесь индивидуальное (посемейное) хозяйство зажиточно, а коллективное неизбежно смешивает плохого и хорошего работника, теряя эффективность. Напротив, частный хозяин, где бы он ни получал землю, вполне способен кормиться от нее даже при умеренной способности к труду.
Но от всех этих подробностей и частностей, составлявших сущность земледельческого труда и самой крестьянской жизни, зависящих от прихотей климата и почвы, правительство абстрагировалось, увлеченное тогда масштабной «перестройкой» страны, включая пересмотр всего действующего в Империи законодательства. В программной речи премьера Столыпина в Госдуме 6 марта 1907 года было названо до 35 коренных реформ, к которым оно якобы было готово приступить немедленно и одновременно. Задача заведомо непосильная, да и вряд ли тогда необходимая.
Разумеется, Столыпин был честным, энергичным и целеустремленным деятелем. Но его другая речь, произнесенная в Госдуме 10 мая 1907 г., посвященная быту крестьян и праву частной собственности на землю, читается сейчас как приговор его аграрной политике. Она переполнена ложными оценками, искренними заблуждениями и ошибочными выводами. Все то, на
чем настаивал Столыпин, оказалось поверженным, а что он отрицал, было осуществлено. Премьер был уверен, что строит Великую Россию, оказалось, его решения множили великие потрясения.
Конечно, в русской аграрной истории между 1906 и 1917 годом можно найти много положительных явлений. На необжитый Дальний Восток было переселено 3 млн. человек. Развилась крестьянская кооперация: к 1917 г. работало 64 тыс. кооперативов. Урожай зерновых хлебов, составлявший в 1908–1912 гг. в среднем 4555 млн. пудов в год, в 1913 г. достиг 5637 млн. пудов. Рост урожайности зерновых с 1907 по 1913 г. составил: 107% для ржи, 111,7% — для пшеницы, 106,6% — для овса и 133,7% — для ячменя. Если в 1906 г. крестьяне приобрели сельхозтехники на 39 млн. рублей, то в 1912 г. – на 119 млн. В 2 раза выросло применение минеральных удобрений. Резко возросли продажи строительных материалов. Продажи одних только железных изделий увеличились со 124 млн. рублей в 1900 г. до 249 млн. в 1912 г. В 1913 г. Россия заняла по общему сбору четырех главных хлебов второе место в мире после США.
Что же касается крестьянской общины, в стремлении разрушить которую можно усмотреть не только организационно-хозяйственный, но и политический мотив (в период крестьянских волнений 1902–1906 годов община проявила себя как серьезный институт крестьянской политической самоорганизации), то общее число вышедших из нее составил около 2,5 млн. дворов, из которых до 1 млн. сразу же были проданы. За десять лет земельной реформы, к 1916 году в ходе землеустройства было создано 1,2 млн. хуторов и отрубных участков. Следовательно, эта часть реформы очевидно не задалась. К тому же стоит отметить, что крестьянская община начала XX столетия – не производственная единица и не форма хозяйственной кооперации, а способ крестьянского общежития. Стабильность общины в нечерноземном центре и Приуралье в значительной степени была связана с тем, что подавляющее большинство крестьян здесь постоянно уходили на заработки в город, возвращаясь в деревню на время полевых работ. Земельный надел имел не товарный, а потребительский характер. Он кормил семью, которая постоянно проживала в деревне. Община в этом случае и выполняла для крестьянства функцию социальной защиты.
Поэтому там, где условия земледелия соединяли крестьян в общину, ее не могла расколоть никакая реформа, никакие административные соблазны. Там же, где таких условий не было, общинные отношения слабели и даже совсем прекращались. Не случайно возможностью выйти из общины в отруб или на хутор в новороссийских губерниях и на правобережной Украине воспользовалось до 50–60% крестьянских дворов, в нечерноземном центре — не больше 10%, а в северных и приуральских губерниях – 4–6%.
Но вся эта статистика ничего не значит по сравнению с тем, что составляло коренное, фундаментальное условие целостности, крепости и благополучия России. Их воплощением были, конечно же, не производственные отношения и производительные силы, которые, по известной догме Маркса, должны находиться в некоей гармонии, а все та же уваровская триада: нерушимый союз православной веры, самодержавной власти и
народного труда. Стоило ему исчезнуть из русской жизни, или хотя бы пошатнуться, и Россия впадала в состояние смуты и развала.
Здесь стоит отметить еще одно важное обстоятельство. Кризис в отношениях между крестьянством и властью, вызванный характером земельной реформы, не имел в своей основе имущественное расслоение земледельческого сословия. Как показывает статистика того периода, средние доходы в расчете на крестьянскую душу были примерно одинаковыми в различных природно-климатических зонах европейской части страны, составляя от 53 до 59 руб. в год. При этом фунт ржаного хлеба стоил 2,5–3,5 коп. за фунт, а говядины и свинины – 12–23 коп. Кризис возник тогда, когда царь и мужик разошлись в понимании того, как надо жить.
Теперь-то мы знаем, что не парламентские дебаты и не рыночная конкуренция землевладельцев решила этот спор. Для поиска исторической истины уже через 10 лет после его возникновения пришлось прибегнуть к революционному насилию, гражданской войне и методам политической диктатуры. Победа досталась «красным», потому что они в наибольшей степени выражали социально-экономические интересы основной массы русского крестьянства, которое воспротивилось аграрной реформе, ударившей, прежде всего и сильнее всего, по великорусскому центру России.
Если мы обратимся к периоду революции и гражданской войны и посмотрим, аграрное население каких почвенно-климатических и природно-географических зон России вставало на сторону «красных», а каких – на сторону «белых», то окажется, что линии фронтов здесь проходили примерно по границам, разделившим крестьянские губернии на в основном не принявшие столыпинскую реформу и в основном принявшие ее.
Бессмысленно отрицать издержки, ошибки и «перегибы», которые имели место в русской истории в дальнейшем, в том числе и по отношению к земледелию, как и очевидность выдающихся достижений и побед, одержанных Россией в период между 30-ми и 70-ми годами прошедшего века. Что было в основе этих побед и достижений? Думается, восстановление – в новых условиях и с новым содержанием триады – союза веры, власти и народа. В какой момент в России наступила новая разрушительная смута? Когда от этого союза не осталось и следа.