Августовский путч и распад Советского государства (М.В.Кабанова)


[ — Возврaщение pyсскoй иcтоpии (2011)IV. XX век. Сoветскaя эпоxa]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

Большинство ученых связывают суверенитет государства с его способностью объявлять чрезвычайное положение. В этом смысле выступление ГКЧП 19–21 августа 1991 года, называемое в исторической литературе «августовским путчем», «государственным переворотом» в действительности было попыткой подтвердить суверенитет СССР, размытый суверенизацией республик, руководство которых фактически попирало основной закон страны – Конституцию. В то же время действия ГКЧП также носили произвольный характер, ибо не были основаны на законных полномочиях, которые к тому моменту уже не могли быть использованы каким-либо легитимным органом в целях защиты суверенитета. Формально имевший высшую власть в государстве М.С. Горбачев больше всего был озабочен своим местом в грядущей
конфедерации, в которую вырождался СССР, и не собирался исполнять свои обязанности президента как гаранта суверенитета и верховного главнокомандующего. Таким образом, ГКЧП предпринимал действия, которые должны были учредить новую форму суверенитета СССР, утверждаемую той группой, которая посмела взять на себя ответственность за обеспечение суверенитета ввиду явной опасности его утраты. Сегодня на основе многочисленного фактического материала доказано, что чрезвычайные меры обсуждались и разрабатывались, в том числе и с участием Горбачева, задолго до августа 1991. Выступление ГКЧП именно 19 августа было связано с тем, что на 20 августа намечалось подписание документов нового Союзного договора – т. е. фактической ликвидации государства в прежнем его виде. Текст Договора и условия его подписания в этой связи носят второстепенный характер, ибо разрушение государства происходило по факту, а символический акт подписания мог лишь обозначить момент такого разрушения – вне зависимости от юридических формулировок. Нет сомнений и в том, что членами ГКЧП двигали и соображения, связанные с борьбой за власть. Их присутствие в высших органах власти оказывалось неуместным в случае подписания Союзного договора, в котором союзные органы носили скорее совещательный характер, чем были реальным инструментом власти. Подтолкнуть организаторов ГКЧП к действию могла информацию о беседе Горбачева, Ельцина и Назарбаева 29–30 июля 1991 года о кадровых перестановках. Однако были и другие веские причины для решительных действий.
Важнейшим звеном реформирования национально-государственного устройства Горбачев считал заключение нового Союзного договора. На начальном этапе работы форма и содержание проекта этого документа соответствовали существующей законодательной базе. В декабре 1990 г. IV Съезд народных депутатов СССР одобрил проект, в основу которого была положена идея о федеративном устройстве будущего государства. Итоги всенародного референдума о сохранении Союза 17 марта 1991 года должны были закрепить эту тенденцию. Но в 1991 году решающую роль играло противостояние союзного Центра и республик, и судьба Договора полностью определялась этой борьбой. Спустя месяц после референдума в совместном заявлении Президента СССР и руководителей 9 республик (Заявление «9+1») появились первые отступления от решений всенародного голосования. М.С. Горбачев был вынужден идти дальше на уступки рвущимся к власти республиканским элитам, результатом чего становится изменение формы государственного устройства с федеративной на конфедеративную. В таком виде договор и был подготовлен к августу 1991 года. Не было проведено широкого всенародного обсуждения проекта нового договора, он готовился узким кругом властных лиц, без участия народа. 2 августа 1991 года Горбачев выступил по телевидению с сообщением о подготовке Договора, но и тогда о содержании упомянул лишь вскользь. С текстом Договора были знакомы только лидеры республик. До 15 августа 1991 года проект Договора оставался неизвестным широкой общественности, пока
его не опубликовала газета «Московские новости», отметив, что публикуемый документ до сих пор хранится в секрете. При этом подчеркивалось, что «общественное обсуждение определяющего судьбу миллионов людей документа должно начаться как можно раньше». В.Крючков, В.Павлов утверждают, что Горбачев в связи с публикацией «метал громы и молнии». В чем же была причина такой секретности? Закрытость проекта Договора можно объяснить только физической невозможностью учета всех мнений, которые могли поступить и от которых нельзя было бы отмахнуться. Горбачев мечтал вынести на открытое обсуждение такой текст, который уже не вызывал бы сомнений у руководителей республик. При этом Советы, которым формально принадлежала власть, и общественное мнение были бы поставлены перед фактом: новый Союзный договор фактически состоялся и его остается только ратифицировать и признать как реальность. В интересах Горбачева было также блокирование возможного конфликта между представителями органов власти союзного и республиканского уровней. Президент СССР пытался представить дело так, будто союзные органы дают свои предложения, что руководители палат Верховного Совета СССР Н.Лукьянов и Р.Нишанов уже представили свои замечания, но в действительности реального учета этих предложений не было. Горбачев делал ставку на свою миссию посредника между республиканскими органами, а союзные уже рассматривал как служебные. На это указывает следующее обстоятельство. Позиция ВС СССР определена в его постановлении от 12 июля 1991 года. В нем поддерживается необходимость подписания Союзного договора, но при соблюдении следующих условий: «соответствующая доработка» проекта и подписание Договора на Съезде народных депутатов СССР полномочной союзной делегацией в составе руководителей союзных органов власти (пп. 1, 2 постановления). Это постановление было проигнорировано Горбачевым. Подписание Договора планировалось осуществить в два этапа, привлекая к подписанию делегации по мере готовности республик, состав же союзной делегации так и не был сформирован. В Постановлении утверждалась необходимость учета итогов референдума 17 марта 1991 года о сохранении СССР, а также усиления федеративных начал. Но целый ряд положений проекта Договора свидетельствовал о том, что о федеративном характере будущего государства говорить не приходилось. Из предмета ведения Союза изымались вопросы принятия федеральной конституции (ст.9), часть функций в военной сфере. Вразрез с результатами референдума 17 марта 1991 года из названия нового Союза исчезало слово «социалистический». Прямым указанием на конфедеративный характер Союза выглядела формулировка о том, что образующие Союз государства обладают «всей полнотой политической власти». Остается открытым вопрос о полномочиях союзных органов. Конфедеративный принцип содержался и в норме Договора, согласно которой «государства, образующие Союз, являются полноправными членами международного сообщества». Оговорка Горбачева, что речь идет об
установлении республиками не дипломатических отношений, а дипломатических связей с другими государствами в сложившихся условиях, конечно, не имела никакого значения. Но самой главной тайной проекта Договора был пункт о добровольном членстве в Союзе, которым легко могли воспользоваться те республиканские лидеры, которым по каким-то причинам не захотелось бы вступать в конфедеративный Союз. Федеративные принципы нарушались и во втором разделе Договора о разграничении полномочий Союза и республик. Так, вопреки мировой практике, в сферу их совместного ведения попадала военная политика. Статья 8 относила землю, недра, воды и другие природные ресурсы к исключительному ведению республик, фактически лишая Союз пространственного единства. Статья 9 ставила под сомнение наличие у Союза собственной налоговой системы, т.к. процент налоговых отчислений в союзный бюджет определялся по согласованию с каждой республикой. (Есть сведения, что даже такой вариант статьи 9 был изменен по требованию Б.Ельцина на встрече 29–30 июля 1991 г.: слова об уплате налогов республиками в бюджет Союза были вовсе убраны, а Горбачев пообещал после подписания Договора передать в собственность России союзные предприятия, находящиеся на ее территории.) Контроль за расходованием союзного бюджета должен был осуществлялся участниками Договора, т.е. теми же республиками. Несмотря на то что Договор согласно ст. 23 должен был получить одобрение высших органов власти государств-участников, в той же статье говорилось о вступлении его в силу с момента подписания. Этим предполагал воспользоваться, в частности, Ельцин, заявивший, что после 20 августа никакие союзные органы действовать не будут и заседание Совета Федерации, намеченное Горбачевым на 21 августа, состояться не может. Это ставило под вопрос не только реализацию Договора, но даже подписание его рядом республик. Таким образом, сокрытие текста договора от публикации было связано с конфликтом, неизбежно возникающим между двумя концепциями государства: концепцией государства-суверена и концепцией государства-конфедерации, которая к тому же наверняка потеряет ряд обособившихся от конфедерации территорий. Политики союзного уровня критиковали проект. Так, председатель КГБ СССР В.Крючков не одобрял положения о приоритете норм международных документов о правах человека и общепризнанных норм международного права над внутренним законодательством. Такой подход в современной конституционной практике являлся общепринятым, но шел вразрез с исключаемыми из практики государственной жизни принципами суверенитета, которые полагают любые международные соглашения действующим до момента, пока не изменятся обстоятельства. Иными словами, международное право может верховенствовать лишь до тех пор, пока суверенное государство считает это выгодным для себя. Лукавость формулировок положений Договора, копирующих европейские нормы права, явно могла удовлетворять тех, кто интуитивно или профессиональным чутьем понимал, что «приоритет международного права» становится покушением на союзный суверенитет.
В письме председателя Совета министров СССР В.Павлова президенту М.Горбачеву от 10 августа 1991 года и в решении президиума Совета министров от 17 августа также высказан целый ряд сходных замечаний. Эксперты-юристы Совета министров и Министерства юстиции отметили даже, что данные замечания «ставят под сомнение правовую значимость самого Договора. Речь, по мнению экспертов, не идет даже о конфедерации, а сам Договор предполагает уничтожение СССР». Сходную оценку проекта дала в своем Заявлении и группа ученых-экономистов, историков, юристов, изучавших текст проекта в июле 1991 г. Из вышесказанного можно сделать вывод, что содержание проекта Союзного договора противоречило итогам референдума 17 марта 1991 года, имевшим юридическую силу, а также предполагало фактическую ликвидацию государственного суверенитета, что вполне можно было расценить как подготовку государственного переворота. Ввиду возможности (или даже реальности) такого оборота дел в высшем руководстве СССР сложилась группа лиц, настроенных решительно против Договора. Возможно, в ряде случаев ими могли двигать мотивы личного, корыстного характера. Но нельзя не видеть и того, что эти мотивы не шли вразрез с задачей сохранения государственного суверенитета. Лишь убедившись в том, что Президент СССР далек от желания сохранить Союз, будущие участники ГКЧП 17–18 августа 1991 года активизировались с целью противодействия осуществлению государственного переворота. Нельзя полностью согласиться с инициаторами ГКЧП, которые впоследствии утверждали, что Президент СССР сознательно вел дело к развалу государства и полностью солидаризировался в этом с Ельциным. Нельзя обвинить Горбачева и в непонимании смысла Договора. Горбачев скорее использовал привычную тактику лавирования между крайними позициями, стараясь быть незаменимым посредником между ними. Например, он упорно боролся с позицией Ельцина, не желавшего сохранять в тексте Договора статью о союзных налогах. То есть, мысленно поставив крест на прежней форме Союза, Горбачев стремился оставить от него хоть что-то, сохранить какие-то единые для страны институты политического и экономического характера. У Президента СССР оставался выбор между Договором, фактически ликвидирующим единое государство, и отказом от любого договора вообще. Горбачев выбрал первое. Принятое в современной историографии событий августа 1991 года исключение анализа проекта Союзного договора из причин, вызвавших действия ГКЧП, превращают их в путч, переворот, мятеж. Подобные оценки перемещаются из одной книги в другую. Складывается впечатление, что единственной источниковой базой в этом случае являются указы Президента РСФСР Б.Н.Ельцина от 19 августа 1991 г., принятые в совершенно особых условиях. Учет действий Горбачева и республиканских лидеров при формировании облика будущего Союза дают возможность сделать альтернативные оценки. Заговор, путч предполагают тайные действия. Однако сам факт поездки
«заговорщиков» в Форос 18 августа 1991 года к Горбачеву с предложением ввести чрезвычайное положение опровергает наличие тайного умысла: глава государства поставлен в известность о возможных последствиях Договора и намерениях будущих участников ГКЧП. Заговор и путч предполагают захват власти. В случае событий августа 1991 речь может идти только об удержании власти и сохранении статуса законных органов власти. В ходе заговора или путча обязательно смещаются высшие лица. Но достаточно изучить документы ГКЧП, например Заявление советского руководства, чтобы убедиться в приверженности его авторов Конституции СССР и законам СССР. Эта приверженность подчеркивалась членами ГКЧП и неофициально. Многие юристы уже 19 августа 1991 года обвиняли ГКЧП в смещении Президента СССР, в отстранении его от должности и даже в его фактическом аресте. Но в указе Г.Янаева от 19 августа речь шла лишь об исполнении обязанностей Президента СССР (в дальнейшем он подписывался – и.о. Президента СССР), что является общепринятой практикой при отсутствии непосредственного руководителя. Следует подчеркнуть, что вопрос об отставке М.С.Горбачева с поста президента даже не обсуждался, о чем говорят материалы следствия по делу ГКЧП. Наконец, и заговор, и путч по тогдашнему советскому законодательству – опаснейшее государственное преступление, за которое наступала уголовная ответственность вплоть до смертной казни. Называя события путчем, мы, по сути, объявляем (еще с августа 1991-го) членов ГКЧП преступниками, что в правовом государстве может сделать только суд. Но, как известно, суд по данному делу доведен до конца лишь в отношении генерала В.И.Варенникова, причем по его просьбе, несмотря на объявленную Государственной Думой амнистию. И что показательно: Варенников был оправдан, хотя известны его активность и решительность в те дни. Необоснованными представляются обвинения членов ГКЧП в отсутствии у них законных полномочий на введение чрезвычайного положения. По ст. 2 Закона СССР о правовом режиме чрезвычайного положения последнее вводится Верховным Советом, но может устанавливаться и президентом с незамедлительным внесением данного предложения на утверждение в ВС СССР. О лице, временно исполняющем президентские обязанности, в Законе не говорится, что можно трактовать по-разному. Вместе с тем и в позиции членов ГКЧП есть уязвимые места. Важнейшим из них представляется факт неправомерности создания ГКЧП как органа, не предусмотренного Конституцией. Юристы обращали внимание: одно беззаконие (подготовка к подписанию Союзного договора) неизбежно влечет и отчасти оправдывает другое. Недостаточно доказанным остается и факт болезни Горбачева, ставший основанием для перехода обязанностей к Г.Янаеву. Представляется, что такое решение не было должным образом обеспечено с юридической точки зрения. Действия ГКЧП неоднозначно оцениваются в различных источниках. Утром 19 августа 1991 г. в обращении российского президента Б.Н.Елыцина «К
гражданам России» они объявлены антиконституционным переворотом. Другие определяют действия ГКЧП как путч, третьи – как заговор, четвертые – как измену Родине. Все эти определения не были доказаны в судебном порядке. Пока не имеется по ним и всесторонних исследований специалистов-юристов. Нет единства в оценке ГКЧП и среди историков. Ключевым в оценке действий ГКЧП является вопрос о том, был ли арестован или насильственно задержан Горбачев на своей даче в Форосе? По этому поводу до сих пор существуют противоположные версии. Сам Михаил Сергеевич, члены его семьи и команда твердо отстаивают факт такого заключения. Сторонники ГКЧП, не отрицая, что связь с Форосом была отключена в интересах самого президента, настаивают на факте самоизоляции нерешительного лидера. Однако нигде не упоминается о требованиях Горбачева немедленно предоставить возможность вылета в Москву. Особенно на встрече 18 августа 1991, на которой Горбачев, по его же словам, назвал будущих гэкачепистов авантюристами. И тем не менее он не предпринимает попытки своим возвращением в Москву сорвать авантюру. Если Горбачев был действительно насильственно отстранен от исполнения своих обязанностей Президента СССР, то налицо преступное деяние. В то же время в действиях самого Горбачева достаточно признаков преступления – посягательства на суверенитет СССР и вступление по этому поводу в сговор с республиканскими лидерами. Одним из главных пунктов обвинения ГКЧП является ввод в Москву 19 августа 1991 года подразделений армии. В то же время приказ этим подразделениям состоял в том, чтобы взять под охрану государственные учреждения. Никаких признаков силовых действий против законных органов власти и государственных деятелей не последовало (в отличие, скажем, от событий октября 1993 года, когда Ельцин применил силу к своим политическим оппонентам и пошел на многочисленные жертвы ради удержания власти). При этом арест российских лидеров и штурм Дома Советов силами армии и КГБ с технической точки зрения не представлял собой сложной проблемы. Это признавали и члены ГКЧП, и противостоявшие им политики. Более того, нет никаких сомнений в том, что часть армейских подразделений действовала в полном согласии с российскими лидерами и охраняла Дом Советов. Зачастую поверхностными являются оценки причин поражения ГКЧП. Так, авторы 3-томной «Истории России XX века» утверждают, что главной причиной является позиция большинства народа. Но, обращаясь к свидетельствам участников событий, нетрудно заметить, что в них представлена ничтожная доля населения Москвы, которая не могла сопротивляться силовому воздействию, если бы ГКЧП решился его применить. Большинство населения столицы не успело за три дня разобраться в сути происходящего, массовых народных выступлений за пределами ближайших окрестностей Дома Советов. Даже в сообщениях российского руководства о реакции в провинции говорилось, в лучшем случае, лишь о поддержке со стороны местных властей и нигде не упоминалось о митингах и шествиях или иных массовых выступлениях.
Таким образом, исход событий решился в Москве и главным фактором, определившим итог, стала позиция силовых структур. Руководство ГКЧП не пошло на использование армии и КГБ, вероятно, ощущая непрочность свой политической и правовой позиции. Председатель КГБ СССР В.Крючков объяснил решимостью остановить свою акцию при первой же опасности кровопролития. Имела место и попытка договориться с Ельциным, но он довольно быстро занял непримиримую позицию. Неожиданностью для членов ГКЧП стала позиция офицеров спецслужб, которые не торопились выполнять приказы. Умелую тактику выбрало российское руководство. Оно пообещало военнослужащим освобождение от юридической ответственности в случае уведомления российского руководства о приказах ГКЧП. Таким образом, корни неудачи ГКЧП надо искать в предшествующих событиях, и ввод войск в Москву, действительно, стал ошибкой, что впоследствии признавали сами его члены ГКЧП. Конечно, к моменту выступления ГКЧП механизмы власти в СССР были серьезно подорваны. Но едва ли стоит критиковать ГКЧП за то, что его члены фактически своими руками уничтожили «спасительное лекарство» – Союзный договор. Ведь члены ГКЧП как раз и пытались предотвратить развал государства, но не имели достаточно времени, чтобы проработать все аспекты своих действий. В любом случае долгом государственных деятелей и должностных, столкнувшихся с угрозой суверенитету, были решительные действия. С одной стороны, именно такой мотив имел место в действиях ГКЧП, с другой – в действиях Ельцина и его сторонников. Оценить адекватность этих действий в защиту суверенитета мы можем по предыстории и последствиям. Члены ГКЧП не стремились к разрушению суверенитета СССР, но своими действиями (возможно, по ряду признаков – противозаконными) не смогли спасти Советский Союз. Ельцин, судя по дебатам вокруг проекта Союзного договора, стремился к разрушению СССР и довел свои планы до конца. Таким образом, мы не можем полностью проследить намерения ГКЧП, но по поводу намерений Ельцина не должны строить никаких иллюзий. ГКЧП не удалось продлить жизнь единому государству, но одну свою задачу он выполнил – подписание разрушительного Союзного договора 20 августа было сорвано. Но вместо восстановления полноты суверенитета Ельцин и его сторонники использовали момент, чтобы отбросить все прежние договоренности с Горбачевым и завершить уничтожение СССР и КПСС. Исход августовского противостояния мог показаться Президенту СССР вполне успешным: его имя стало одним из козырей в борьбе с ГКЧП. Все, включая Ельцина, беспокоились о его судьбе. Но Горбачев был нужен Ельцину только как символ законности его действий – на период подавления ГКЧП. В дальнейшем Ельцин предпочел не считаться ни с Президентом СССР, ни с системой государственной власти СССР в целом. Подписание Ельциным не имеющих правовой основы Беловежских соглашений было действием, завершающим перестройку общенациональной катастрофой – ликвидацией СССР. Позорно завершил свою работу ВС СССР, не принявший никакого
решения и безвольно прекративший свое существование. После ареста членов ГКЧП в СССР не осталось лиц и сил, способных пресечь эти деяния.
Что касается Президента СССР, то его жизненная установка в тот период оказалась дезинтегрирующим фактором – преследовала лишь личные цели. Попытка ГКЧП выступить в защиту суверенитета СССР и предотвратить подписание нового Союзного договора, превращавшего Советский Союз в конфедерацию, не увенчалась успехом прежде всего в связи с отказом Горбачева исполнять свои обязанности. При всей незначительности сил, намеренных сокрушить СССР изнутри, политика Горбачева блокировала все защитные механизмы государства, лишив его того огромного потенциала, малой доли которого хватило бы, чтобы отстоять суверенитет и не допустить вступления страны в многолетний период бедствий.


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]