[ — Возврaщение pyсскoй иcтоpии (2011) — IV. XX век. Сoветскaя эпоxa]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
В конце войны правительства СССР, США, Великобритании и Франции решили сразу же после ее окончания провести процесс над главными немецкими военными преступниками. В августе 1945 г. был учрежден Трибунал. С 20 октября 1945 г. до 1 октября 1946 г. в городе Нюрнберге состоялся суд, который в итоге приговорил 12 подсудимых к повешению и семерых к тюремному заключению. Больше этот Трибунал никогда не собирался.
В 1954 году был издан двухтомник материалов процесса объемом в 2000 страниц тиражом в 15 тыс. экз., а в 1987 г. – сборник из 8 томов тиражом 3 тыс. экз., содержащий 6000 стр. И это при том, что стенограмма заседаний насчитывает 16 тыс. страниц и в его архиве более чем 5,5 тыс. документов и десятки тысяч фотографий и кинопленок. Однако полностью его материалы на русском языке никогда не публиковались. Видимо, что-то получилось «не так», а потому в СССР о процессе вспоминали редко, ограничиваясь при этом лишь его славословием.
Среди подсудимых было 10 гитлеровских министров, 4 высших военных руководителя, 2 президента Рейхсбанка, 2 наместника оккупированных территорий. Никто из них не уличался в обычных убийствах, грабежах или мародерстве. Их обвиняли в заговоре с целью захвата власти, в преступлениях против мира и человечности, в пренебрежении правилами и обычаями войны.
Казалось бы, все очевидно. Вину подсудимых не надо было доказывать, доказательствами были их деяния. Миллионы павших, замученных и обездоленных взывали к отмщению. У русских, в частности, не могло быть ни грана сомнения в необходимости наказания военных и политических деятелей Германии, причастных к преступлениям против России и ее граждан. К истреблению населения оккупированных территорий и его грабежу, к разрушению гражданских сооружений, не оправданному военной необходимостью. Враг разрушил в России 1710 городов и 70 тыс. сел и деревень, сжег более 6 млн. зданий, 40 тыс. больниц, 84 тыс. школ, вузов и институтов, 43 тыс. библиотек, около 3 тыс. церквей. В немецком плену погибло почти 2,1 млн. русских солдат, а на оккупированной территории было
убито от 2,5 до 5 млн. гражданских лиц (точных данных нет). Можно ли такое забыть, простить, оставить без возмездия?
Но дело осложнялось тем, что победители решили наказать поверженного противника не на основании военных традиций. Они предпочли формальности судопроизводства. Их не устроил римский принцип «горе побежденным», предрекавший Германии и немцам судьбу Карфагена. Они решили сыграть в гуманность. Они не захотели использовать нормы национального уголовного закона. Им было нужно растоптать, заклеймить, вывалить в грязи Третий рейх в духе международного права – этакой квинтэссенции ханжества, благих пожеланий и фарисейства. Вряд ли Москва просчитала до конца все последствия таких решений.
Нельзя приобрести капитал, тем более политический, не утратив невинности. И беззаконие состоялось. Вместо настоящего суда с его ритуалами и делопроизводством, доказательствами обвинения и контраргументами защиты, прениями сторон, правами и преимуществами обвиняемых, презумпцией невиновности и множеством других тонкостей, из которых скроено правосудие, получился судебный фарс, в лицемерии которого справедливость могла лишь утонуть.
Огромный масштаб работы Трибунала, который должен быть охватить политическую жизнь Европы на протяжении четверти века, с 1919 по 1945 год, не сопрягался с требованием закончить суд «быстро». Три месяца на предварительное следствие, одиннадцать — на судебные заседания. Если процесс идет с курьерской скоростью, если в течение месяца проходит 30 и более заседаний, то кем бы ни были обвиняемые, пусть даже монстрами и садистами, это скорее карикатура на правосудие, чем суд.
Понятно, отчего в Москве, Лондоне и Вашингтоне торопились. Процесс должен был отвлечь мировое общественное мнение, возбужденное страданиями и страхом. Ему предстояло доказать, что во всех бедах, обрушившихся на Европу во время войны, виновна лишь Германия и правившая ею клика, и, стало быть, нет основания для претензий к правительствам победивших государств. Быстрый суд, приговор которого был ясен заранее, к тому же устранял нежелательных свидетелей. Они слишком много знали и могли разоблачить неприглядную роль стран-победительниц в приготовлении к войне, да и в процессе ее ведения.
Не выдерживают критики обвинительный акт и речи главных обвинителей. В них есть и политическая публицистика, и исторические экскурсы, и ораторские приемы. Вот только фактов, конкретных событий, чисел, дат и фамилий, всего, что составляет подлинный анализ, в них почти нет. И даже там, где возникает подобие улик, непонятно их происхождение, а факты нередко противоречат законам техники, физики, химии. Не все, но многие формулы обвинения выглядят несостоятельными, во всяком случае небесспорными.
Можно ли считать преступлением борьбу партии за власть в государстве? Является ли война преступлением? Допустимо ли было вести войну моторов на основе традиций, рожденных войнами мушкетов, тотальную войну наций по обычаям, возникшим из войн королей? Разве ограничивают суверенитет
государства договор, конвенция или трактат и неужели они остаются в силе даже тогда, когда заключившие их государства оказываются в состоянии войны? Допустимо ли строить обвинение на том лишь основании, что мировоззрение, идеология и традиции обвиняемых, принадлежащих к одной цивилизации, несовместимы и противоречат мировоззрению, идеологии и традиции, которыми руководствуется обвинение, принадлежащее другой цивилизации? По этим пунктам, на которые, если не лгать и не лицемерить, следовало бы ответить отрицательно, Трибунал дал положительные ответы. Видимо, для его членов инструкции начальства были выше принципов права.
Ущербность Нюрнбергского процесса состоит и в том, что, стремясь унизить германское руководство и отомстить ему за свои неудачи, ошибки, провалы и поражения первых лет войны, державы, в конечном счете победившие в ней, использовали правосудие. Но оно имеет свои незыблемые основы, пренебрежение которыми лишает его смысла, превращая в «позитивные санкции беззакония». Нельзя преследовать кого бы то ни было, даже врагов, за мысли, идеи или намерения. Ответственность наступает лишь за действия. Недопустимо объективное вменение, наказание одних за деяния других. Ненаказуемо исполнение приказа начальника в военных условиях, даже когда приказ сам по себе противоречит законности.
И еще одна грань этого процесса. Многое, что было вменено в качестве преступных деяний «преступному сборищу, представленному на скамье подсудимых», с полным основанием можно было бы предъявить и стороне обвинения.
Германия была обвинена в агрессивных войнах. Но разве сразу же после 1946 года Франция в Индокитае, США сначала в Корее и Вьетнаме, а совсем недавно в Югославии, Афганистане и Ираке не совершала того же самого? Германию обвинили в применении бесчеловечных методов ведения войны. Значит ли это, что атомные бомбардировки японских городов или ковровая бомбардировка Дрездена, предпринятые американцами без какой-либо военной необходимости, являлись гуманитарными акциями? Германию обвинили в преследовании евреев по расовым мотивам. А какими мотивами, кроме расовых, руководствовались США, дискриминируя негров и уничтожая коренное население Америки? Германию обвинили в гонении на церковь. А разве в СССР с этим было все в порядке? Германию обвинили в том, что она создала концентрационные лагеря и произвольно помещала в них людей. Но ведь и США, как только началась война с Японией, создали у себя такие же «учреждения», бросив за колючую проволоку несколько сотен тысяч – всех своих граждан японского происхождения. Им, значит, было можно?
Германию обвинили в использовании принудительного труда. А как быть с СССР, который делал во время войны то же самое? Германию обвинили в том, что ее политика разорвала Версальский мирный договор. Но что это был за мир? Он оскорбил немцев, создал в Европе нежизнеспособные государственные образования с уродливыми границами и, заново поделив мир, провозгласил, что его пересмотр – преступление. Вот что сделало неизбежным новый военный конфликт. Фош, французский главнокомандующий, увидев его текст, сразу же заявил: это не мир, а перемирие на 20 лет.
Нюрнбергский процесс, таким образом, был еще и актом реабилитации «версальской системы», связанной с именами Клемансо, Ллойд Джорджа и Вильсона, ее авторами. В то же время, в очередной раз переделив мир в результате Второй мировой войны, державы-победительницы попытались в Нюрнберге, теперь уже в форме судебного прецедента, поставить вне закона какую-либо ревизию их решений. Из этого тоже ничего не получилось.
Многим государствам навязаны ныне пакты и трактаты, не уступающие по своей алчности, бесцеремонности и несправедливости Версальскому договору. Нетрудно предвидеть, что нации, униженные и разоряемые такими договорами, рано или поздно сделают все возможное, чтобы превратить их в клочок бумаги. И никакие Нюрнбергские процессы не в силах этому помешать.
Опыт учит: войны не стоят того, чтобы их бояться. Но их надо всегда помнить и к ним готовиться, понимая, что над побежденными не будет праведного суда.