О патриотизме, родине и власти: чувства и разум

Ошибкой является распространное отождествление понятий «родина» и «власть»

Люблю отчизну я, но странною любовью!

Не победит её рассудок мой.

Ни слава, купленная кровью,

Ни полный гордого доверия покой,

Ни тёмной старины заветные преданья

Не шевелят   во мне отрадного мечтанья.

Но я люблю — за что, не знаю сам-

Её степей  холодное молчанье,

Её лесов безбрежных колыханье…(М.Лермонтов)

Концептуальное оформление патриотизма как необходимого интегративного качества любого общества приобретает особую актуальность на фоне утверждающегося и доминирующего на уровне обыденного сознания прагматического подхода: что для меня сделала моя Родина, за что я должен ее любить. Такой псевдопатриотизм основан на эгоистическом отношении к государству, чувство долга к которому измеряется количеством и качеством материальных благ.

Сама потребность исследования патриотизма связана с распространенной, иногда неосознанной, ошибкой отождествления понятий “родина” и “власть”, следствием которой является негативная тенденция стыда, массового неприятия своего Отечества, желание отдалиться от него[1]. Нравственное обесценивание патриотизма, связанное с его политической характеристикой, требует четкого определения его сущностных признаков, природы возникновения и конфликтологического содержания. Множественность концепций обусловливает спорный и многомерный характер патриотизма, что актуализирует научный поиск его универсального определения.

Проблема патриотизма как мировоззренческая получила свое развитие в полемике западников и славянофилов. Начало спору положили парадоксальные и противоречивые взгляды П.Я. Чаадаева. Изначально возникает впечатление, что его патриотизм “питается”, прежде всего, чувством беспомощности, горечи, отсутствием веры в Россию. Какова природа такого патриотизма, почему признаки пассивности и даже в какой-то степени, отрицания родины, становятся его основой? П.Я. Чаадаев разделяет патриотизм на инстинктивный и сознательный, первый из них представляется как наиболее примитивная форма самовыражения молодой нации, которую волнует не мышление и сознание, а собственная идея и роль в мире[2]. Значимый политический вес России в условиях ее умственной отсталости П.Я. Чаадаев объясняет влиянием географического фактора, государствообразующей способностью русской власти и покорностью, верой русского народа, благодаря чему он и стал великим. Необходим длительный переход от инстинктивного патриотизма к сознательному, т.е. возможности любить Россию по-петровски, мыслью и волей.

Унижение, бичевание, огорчение родины возможно в рамках сознательного патриотизма, но только не ложь, не обман. Высшим проявлением сознательного патриотизма, по П.Я. Чаадаеву, становится истина, что подчеркивает значение умственного труда нации (уровня интеллекта), необходимого для выработки ею сознательного патриотизма.

Таким образом, на наш взгляд, патриотизм П.Я. Чаадаева представляет собой сознательный акт истинного национального самовыражения. Форма патриотизма (сознательная или инстинктивная) является критерием интеллектуального уровня нации. Природа возникновения различна: для сознательного патриотизма – это истинное понимание родины, тогда как для инстинктивного – это вера в ее объективное достоинство.

Предпочтение П.Я. Чаадаевым сознательного патриотизма обусловлено отсутствием у русского народа цивилизованной любви к родине, которая отождествляется с гордостью за свой национальный интеллект и его достижения в общечеловеческом масштабе. Ценность истины, по П.Я. Чаадаеву, отражает не только смысл сознательного патриотизма, но и создает возможность духовного приближения человека к Божеству[3].

Оценивая значимость православия в России, П.Я. Чаадаев объявляет о его рабской сущности, смешивая веру с интеллигентской мифологией крепостного права. Чаадаев предполагает прогрессивный характер христианства в Европе, в связи с чем содержание сознательного патриотизма может приобрести конкретный для России религиозный аспект – католический.

Таким образом, концепция П.Я. Чаадаева носит рационалистический характер, связанный с доминированием формально-рассудочной истины и сознания как основных характеристик патриотизма. Патриотизм в этом смысле представляет собой продукт индивидуального сознания, в основе которого лежат его (патриотизма) двойственные трактовки, выработанные в поисках истины: взаимосвязь покорности и величия русского народа – рабская сущность православия; отсутствие прогрессивных достижений (“интеллектуальное бессилие”) – неисчерпаемые географические размеры государства (“политический вес”) и т.д.

По сути, формулировка патриотизма П.Я. Чаадаевым является признанием любви к родине, но любовь эта не безусловна. Если родина несправедлива, если она греховна, если она недостойна – ей надо знать эту истину – и нет смысла поддерживать свое Отечество, служить ему, пока оно не будет достойно нашей любви. Метафизической основой такого псевдопатриотизма является отсутствие отождествления субъекта познания Родины с объектом любви, и в этом его изначальный духовный тупик.

Идеи П.Я. Чаадаева были положительно восприняты русской европеизированной интеллигенцией и являются актуальными для беспочвенной интеллигенции до сих пор. Критика его концепции воплотила себя в иной формулировке патриотизма, представленной Н.Я. Данилевским. Придавая понятию “Европа” культурно-исторический (не географический) смысл, связанный с развитием романо-германской цивилизации и, руководствуясь этим критерием, он выделяет самобытную славянскую цивилизацию и относит к ней Россию. Н.Я. Данилевский также устанавливает две формы проявления патриотизма, которые изначально  имеют другое содержание: народную и политическую. Патриотизм как русское народное чувство, направленная естественная любовь по отношению к самобытному славянскому государству обладает следующими характеристиками: безусловен, не знает сомнений, убежден в особости (исключительности) предмета своей любви, так же, как и любой другой народ по отношению к своей родине. Неповторимое проявление русского патриотизма актуализируется в самые сложные периоды истории российского государства. Все территориальные приобретения России, совершаемые вне насилия, быстро становились русскими, отсюда, по Н.Я. Данилевскому, естественное, самобытное течение (проявление) патриотизма является его основной характеристикой. Иначе говоря, речь идет об эмпирической (чувственной) значимости патриотизма и его народном выражении.

Необходимо так же отметить, что концептуальный анализ патриотизма Н.Я. Данилевским связан с изучением его как исторического явления, что и определяет меняющийся характер: активный – пассивный. Исключительной мерой проявления активного народного патриотизма считается смерть во имя родины. В этом смысле патриотизм приобретает значение истинной ценности, не меркнущей перед страхом смерти[4].

Одним из первых Н.Я. Данилевский вводит понятие внешнего политического патриотизма, раскрывая его смысл устами шиллеровского героя, маркиза Поза, “гражданина Вселенной”[5].

Содержание внешнего политического патриотизма определяется борьбой со своим Отечеством ради ценностей свободы и человеческого благоденствия. Внешний политический патриотизм проявил себя в осмыслении европейской цивилизации как окончательного культурно-исторического результата, к которому необходимо стремиться. Средством подобного обретения Отечества становится мысль, логика. Рациональное познание родины, как показывает Н.Я. Данилевский, выражается следующим образом: “…я люблю свое отечество, но должен сознаться, что проку в нем никакого нет”[6].

Метафизической основой внешнего политического патриотизма является – сомнение в себе, несостоятельность собственного духа, признание в этом и потребность в искусственном одухотворении, отличающиеся непоследовательностью и ложностью.

Для нашего исследования важна одинаковая оценка Н.Я. Данилевским космополитизма (общечеловеческой идеологии) и интернационализма (революционно-демократической идеологии) как форм ложного политического патриотизма, существующего в отрыве от народного (национального) чувства.

При этом особенностью русского политического патриотизма выступает признание европейского превосходства во всем, что касается цивилизационного развития, но при этом высказывается пожелание необходимой внешней силы и крепости российского государства. Становится понятной характеристика политического патриотизма как внешне обусловленного, но не меняется его итоговая оценка – невозможность внешней силы без крепости внутреннего содержания. Учет народного патриотизма в контексте политического, по Данилевскому, невозможен, т.к. сам политический патриотизм неприемлем для России[7].

Неверное толкование прогресса (как движения в одном направлении) является источником внешнего политического патриотизма. Н.Я. Данилевский определяет суть прогресса иначе, как возможность “все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, исходить в разных направлениях”[8]. Отсюда неприемлемость политического патриотизма для России заключается в противоречии его содержательного уровня самобытности развития собственной культурно-исторической цивилизации. Отсутствие убеждения в особом и объективном характере достоинств своей родины разрушает “иллюзию” любой истинной государственной деятельности и чувства, которыми она питается. Таким образом, патриотизм как безусловная, бескорыстная, не требующая взаимности, естественная народная любовь, приобретающая значение истинной, является, по Н.Я. Данилевскому, необходимым фактором культурно-исторического прогресса России.

В концепции патриотизма Н.Я. Данилевского одинаково трактуются космополитизм и интернационализм как формы политического патриотизма. Эта проблема получает дальнейшее развитие в размышлениях

К.Н. Леонтьева о племенной политике XIX века, которые утверждают возможность и полезность сопоставления идей национализма (патриотизма) и либерального демократизма (космополитизма) в культурно-цивилизационном аспекте.

На основе анализа процесса приобретения европейскими государствами XIX века национально-политической независимости, К.Н. Леонтьев показывает вненациональное значение племенной политики, губительность ее для духовной самобытности, а также космополитизма и все большего сходства государств между собой, ведущих к потере культурного своеобразия. Более того, К.Н. Леонтьев делает вывод о том, что “движение современного политического национализма есть не что иное, как видоизмененное только в приемах распространение космополитической демократии”[9]. Что соответствовало интеллигентским формам «национализма» его времени.

Любая попытка познания космополитизма характеризуется понятием общего блага, равенства, однообразия, приятной полезности для всех – в чем нет ничего реального, а больше искусственного и утопического. Племя, по К.Н. Леонтьеву, в отличие от единого человечества, реально, его чувства естественны по своей природе, но малоосмысленны и суеверны.

Необходимо отметить, что понятие национализма для К.Н. Леонтьева имеет, прежде всего, культурологическую значимость, а национальные или племенные чувства тождественны патриотическим. Как только национализм приобретает политическую окраску, становится невозможным вести речь о его культурно-бытовом обосновании. Таким образом, политическая свобода (свобода для К.Н. Леонтьева – однообразие) означает поглощение культурной самобытности.

В определенной мере определение “национально-политическая независимость” и ее результат в концепции К.Н. Леонтьева практически совпадают с трактовкой “внешнего политического патриотизма” Н.Я. Данилевским. И в первом, и во втором случае предполагается, что возрастание внешней силы государства, его национально-политическая независимость происходит одновременно с изменением духовного внутреннего содержания патриотического (национального) чувства, которое уже подчиняется правилам сохранения этой независимости, служит идее вхождения своего народа в общечеловеческое сообщество.

Миру скучного однообразного человечества К.Н. Леонтьев противопоставляет яркий, красочный разнообразный и особый национальный мир. Исчезновение этого особого мира повлечет за собой ослабление религиозных и государственных сил, будет утрачен смысл национального творчества. Индивидуализм и общечеловечность погубят национально-культурную индивидуальность. Путь России К.Н. Леонтьев видит не в идее панславизма, а  в развитии самобытности от византизма к русизму.

Таким образом, можно выделить основные признаки культурно-цивилизационной концепции патриотизма К.Н. Леонтьева:

– патриотизм выступает как метафизическое обоснование национализма, в самобытных формах которого приобретает значение эстетической ценности;

– идея общечеловеческого блага является метафизическим обоснованием космополитизма, в формах которой она приобретает свое единство, всеобщность, одинаковость содержания и значение этической ценности;

“…развитие прекрасного в жизни сопряжено со многими скорбями, пороками и даже ужасами – эта эстетика жизни гораздо менее губительна для религиозных (и государственных – Т.Б.) начал, чем простая утилитарная мораль”[10].

Одним из самых спорных моментов является вопрос о природе патриотизма, которая оказывается различной и может менять его содержательную значимость. В начале двадцатого века эта тема стала предметом аксиологических дискуссий в среде интеллигенции по поводу уточнения объема понятий “патриотизм” и “национальное самосознание”, в результате которой определился интегративный государственно-политический характер патриотизма в противоположность дифференцирующему принципу национального самосознания. Речь идет о возможности совмещения российского патриотизма с малорусским, еврейским, польским и др. национальным самосознанием[11]. Таким образом, отсутствие единой терминологии, когда патриотизм часто оказывается тождественен национализму, является спецификой его осмысления в пределах исторического времени.

Такая постановка вопроса действительно была необходима в силу сложившегося в 1914 году настроя прогрессивной (левой) интеллигенции: “русская история может вызывать только смех и отвращение, да есть ли она вообще, была ли?”; “стыдно быть русским”; “нет никакой родины”; слово “патриот” в канун Первой мировой войны значило только “черносотенец” и ничего больше[12].

Патриотизм был усвоен правыми политическими группами, так как для них он имел огромную ценностную значимость, а «прогрессивная» часть общества замерла в своем отрицании “черносотенного” патриотизма, не противопоставив ему ничего, кроме общечеловеческих идеалов[13].

Современная политическая ситуация чем-то похожа, отличаясь лишь иной исторической событийностью и новыми политическими фигурами. Необходима новая политическая сила, которая будет действовать в национальных интересах России, сможет выразить идею русского патриотизма как духовного состояния нашего народа и будет полноценно проектировать будущее великой России.

[1] Цыцулин А. Многоликий русский патриотизм // Русское самосознание. 2000. № 7. С. 63.

[2] Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений. Т. 1. М., 1991. С. 537.

[3] Там же. С. 523.

[4] Данилевский Н.Я. и современность (к 180-летию со дня рождения). М., 2002. С. 43.

[5] Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991.С. 65.

[6] Там же. С. 66.

[7] Там же. С. 68.

[8] Там же. С. 87.

[9] Леонтьев К.Н. Избранное. М., 1993. С. 309.

[10] Леонтьев К.Н. Избранное. М., 1993. С. 346.

[11] Могилянский М. Национальное самосознание и патриотизм // Национализм. Полемика. 1909-1917. М., 2000. С. 119-120.

[12] В историческом пространстве хватит места для всех… Дискуссии по книге А.И. Солженицына “Двести лет вместе”. М., 2001. С. 206.

[13] Национализм. Полемика. 1909-1917. М., 2000. С. 101.

Оставьте комментарий