Япония для нас всегда была каким-то образцом непонятности. В сравнении с японцами любой другой народ кажется для нас много более понятным и, соответственно — более близким. Непонятность Японии за многие века сделалась столь разумеющейся, что с давних времен очень мало кто делал попытки ее понять. Понять — в смысле извлечь из опыта жизни ее народа уроки, полезные русским.
Возьмусь утверждать, что мода на непонимание Японии, как и много других бесполезных и вредоносных мод, пришла к нам из Европы. Которая, пройдя множество морей и океанов, покорив по пути при помощи оружия и монет все подвернувшиеся страны и народы, дошла, наконец, и до Страны Восходящего Солнца. Но та не открыла ей ни окон ни дверей, оставив горделивых людей Запада бессмысленно взирать на земли, в которые им не было хода. Понять европейскую обиду можно лишь будучи португальцем или голландцем того времени, привыкшим смотреть на все неевропейские земли, как на дикие, населенные варварскими племенами. И вот в то время, когда одни «варвары» не жалея сил рубят в Европу окна, другие — нагло захлопывают дверь, едва не прищемив длинного европейского носа!
Обида на закрытую страну пришла в Россию через то самое «окно», прорубленное в Европу. И с тех пор если кто и изучал Японию, то с самого начала принимал ее, как диковинку. Интересную, но безнадежно чужую, в которой нет смысла искать что-то свое — все равно не найдешь. Зато можно удивиться чужим страшным обычаям, вроде харакири, и порадоваться, что у нас нет такого варварства!
Никто не спорит, что японская культура сильно отличается от русской, и сами японцы тоже отличаются от нас. Оно — очевидно. Только ведь и европейцы отличаются от нас не меньше, а мы с болезненным усердием много раз за свою историю пытались отыскать сходства с ними и находили даже при их отсутствии. А часто — творили их искусственно, против себя и во вред себе, и лишь затем, чтоб потом порадоваться тому, что мы становимся — «такие же, как они». На это Европа снисходительно кивала головой. «Старайтесь, старайтесь, но вам до нас еще далеко!» Мы и старались, сами придумывая для себя то количество лет, на которое мы отстаем от закатных стран, и вечно пытаясь «наверстать», «догнать» и т. д. Япония же отказалась как от принятия отравы чужих примеров, так и от демонстрации в качестве примера самой себя. «Живите сами по себе, а мы — сами по себе!»
Позже Япония все-таки открылась внешнему миру, в отличии от нас считая это отнюдь не победой, но — поражением. Впрочем, ее открытие было лишь частичным, японцы всегда старательно перебирали «дары» внешнего мира, забирая себе лишь полезное и оставляя «за бортом» — вредное. Принимаемое тщательно осмысливалось внутри японской культуры и, ничего не нарушая и не разрушая, вплеталось в ткань ее цивилизации.
Представим, что бы было, если бы Петр Первый с его знаменитым усердием рубил бы свое «окно» не в Балтийское море, а в Тихий океан. Невозможно себе представить, чтоб русские мужики надели на себя кимоно, а «птенцы гнезда Петрова» от чувства стыда перед царем делали себе харакири. Зато вот осмотрительности в принятии плодов чужих культур мы, быть может, научились бы. И не случилось бы нескольких приступов болезненной, смертоносной, абсолютно не взаимной, любви к закатным странам и их народам. Цветочки которой созрели у нас в волчьи плоды множества войн и нескольких антирусских революций.
С Японией у нас было две кровавых войны. Что же, это не только не отрицает наличие в наших цивилизациях сходств, но наоборот — доказывает их присутствие. Ведь другие войны у нас были в основном с народами, которые мы сами считали весьма для себя близкими, а то даже и своими учителями, как в случае с французами. С истинными же своими врагами, то есть — англосаксами, за свою историю мы сражались всего один раз, в Крымскую войну, и была та война несоизмерима со всеми прочими нашими войнами. Одним словом, так сложилось в истории, что мы всегда били своих. И две русско-японских войны потому — вполне очевидное признание японцев своими. Хотя бы, в чем-то своими…
На знамени Японии краснеет круг Солнца. Позабыли мы, что и на русских знаменах во времена, предшествовавшие появлению триколора «а-ля Франция», тоже красовалось Солнце. Черное или золотое… Главенство солнечного символа уже означает нашу общность. Намекает даже на сумасшедшую мысль об общем происхождении…
Белые русские и желтые японцы имеют общее происхождение?! Право, трудно изобрести что-то абсурднее! Ладно, дадим схлынуть первым чувствам, вызванным этой мыслью, и обратимся к данным современной науки. В самом деле, она установила, что японский народ произошел от слияния двух народов-предков. Желтого народа, пришедшего с Корейского полуострова, сходного с современными корейцами. И… Белого народа, пришедшего на японские острова с севера! Заметим, что самураи, то есть — японские аристократы, отличались от остальных японцев не только особой обособленной культурой, но и расовыми чертами. Потомки многих самурайских родов остаются белыми сравнительно с другими японцами, даже сейчас, хотя смешение, конечно, сделало свое дело. Для примера можно вспомнить хотя бы моего любимого японского писателя Юкио Мисиму, потомка знатного самурайского рода.
Кем были таинственные белые предки японцев? Никаких письменных источников о проникновении наших далеких предков на Японские острова не осталось. Но существуют вполне обоснованные предположения о том, что страна наших предков, Великая Скифия, доходила когда-то до самого Тихого Океана. Потому наши предки вполне могли попасть на Японские острова, принеся с собой и свою культуру.
Традиционная японская вера — синтоизм, как и древнерусская вера, основана на идее Троицы. Только если в древнерусской Троице Сварог-Род-Даждьбог женское начало представлялось сокрытым, «четвертым» элементом, именуемым Мокошью, то в синтоистской Троице женское начало присутствует в ней самой в виде Аматерасу, Солнца. Два других ее элемента — высшее, потустороннее начало Сусано и обращенное к людям, присутствующее на Земле начало — Микадо, то есть Император. Что же, русский род Рюриковичей по преданию тоже имел потустороннее, небесное происхождение…
О суровости русской жизни сказано немало. Тем не менее ее условия во многом отличались от условий жизни японской как раз — в лучшую сторону. От суровых зим можно защититься теплой шубой и прочными стенами дома, от нападающих кочевников можно отбиться, от вражды с соседями и властью можно уйти дальше, в глубину необъятных русских земель…
Но тесные японские острова не дают шансов на поиск новых мест, заставляют смиряться с той жизнью, которая есть. Строить прочные дома не из чего — прочного леса нет, необожженный кирпич быстро растает во влажном морском климате. При этом ветер из Сибири временами приносит весьма неслабые морозы. Пушного зверя для изготовления шуб и шапок на Японских островах нет и подавно. Кочевников нет, зато охвативший со всех сторон узкую землю Океан всегда грозит ударом цунами и приходом тайфуна. А неспокойная земля под ногами грозит в любое мгновение дрогнуть и разрушить все созданное многими веками, включая и самих созидателей. Против таких врагов бесполезны мечи и стрелы, засеки и сторожевые дозоры. К их смертельной внезапности требуется привыкнуть, и смотреть на мир так, как будто видишь его в последнее мгновение жизни. Отсюда и происходит та удивительная любовь японцев к созерцанию красот природы, осенних листьев и весенних веток сакуры, которая в наших землях понятна лишь воинам перед боем…
Удивительно, но, глядя на японцев, мы разглядим в них многие качества, которые внутренне свойственны и нам. И… Не узнаем их! Ибо у японцев они доведены до предела, до гротеска. А умеренной мысли всегда легче познать даже свою противоположность, чем — саму себя, но доведенную до предела, до логического завершения. Общеизвестна, к примеру, русская общинность. И у японцев мы тоже встретим коллективизм. Причем не азиатский «муравьиный» коллективизм, более всего выраженный у китайцев. Когда «каждый по отдельности — ничто, но все вместе — это все». Но именно — общинный коллективизм, имеющий ту же основу, что и у нас. Когда каждый человек служит общему делу и через это служение — реализует себя, воплощает свои способности и таланты. Но у японцев идея служения доведена до предела, до добровольного самопожертвования не только при острой необходимости, но — при любой возможности его совершения. И столь же острое чувство стыда за проступки перед общиной, доводящее до самоуничтожения. Причем за проступки, которые кажутся нам весьма незначительными. Усмирение собственной гордыни через безоговорочное принятие своего места в общиной жизни и отказ от борьбы за лучшее место в том случае, когда это может нанести общине вред.
Что же, все эти качества есть и у нас. Но часто верх над ними берет жажда самоутверждения за счет своих же соплеменников, соблазн извлечь свою пользу из принесения вреда своим же ближним. Западные «учителя» с удовольствием обучают такому «искусству», и русское общество терпит очередной крах. До ближайшей войны, когда все русское начинает с болью и со стоном собираться вновь, иногда поспевая в срок (как в Отечественную Войну 1812 года или Великую Отечественную Войну), иногда — нет (как в Первую Мировую). В мирное же время можно тешить себя мыслями о том, что «войны не будет, а если и будет — то не скоро, а если будет и скоро — то небольшая, что весь народ не затронет»…
Японцы же такой возможности лишены. Они знают, что ближайшая катастрофа с равной вероятностью может разразиться и через сто лет и через мгновение, и против нее бессильны и политики и военные. Потому разрушение традиционных отношений между людьми может обернуться смертью здесь и сейчас, а не в абстрактном будущем. Вот в этом и есть наше главное отличие.
Японская общинность и породила в Японии тот строй, не имеющий аналогов в современном мире. Его можно назвать национал-социализмом, ведь в нем заложены основные идеи этого учения — главенство интересов народа и общинность, тогда Японию можно считать единственным в современном мире национал-социалистическим государством.
. А можно и не называть — японской культуре чужд европейский пафос. Разумеется, этот национал-социализм не похож ни на европейские модели этого строя, ни на существующий в теории проект русского национального государства. Но в том и суть национал-социализма, что в отличии от утопий вроде либерализма или коммунизма, яростно претендующих на универсальность, он — у каждого народа может быть только свой. Едины лишь общие принципы — главенство общих интересов народа над интересами различных людских групп и главенство интересов общины над личными интересами отдельного человека.
В 20 веке было два национал-социалистических государства, Германия и Япония. Оба потерпели поражение в войне, причем против Японии было применено даже большее устрашение, чем против Германии. Она стала единственной страной мира, испытавшей на себе действие ядерного оружие (заметим, что даже одного чудовищного ядерного заряда для принуждения Японии к капитуляции оказалось недостаточно). Тем не менее, немцы в испуге отреклись от своего прошлого, не только гитлеровского, но даже и глубокого, вплоть до Средневековья. Приняли немощь либерализма, открыли границы, переведя поражение военное и политическое в поражение духовное. Отказались от всех великих целей, разгромили свои великие научные школы, отдав врагу все их наработки вместе с учеными.
А японцы — нет. Не дрогнувшая воля народа вновь собирала все утраченное среди радиоактивного пепла Хиросимы и Нагасаки. И собрала, игнорируя либеральные соблазны и сладкие речи победителей! Враги поняли, что обращение японцев в их веру лежит уже за гранью возможного, проще выжечь японские острова сотней атомных бомб, не оставив в живых ни одного японца. На это они не решились, разумеется, не из сострадания японцам, а из-за необходимости собирать силы против много более грозного противника, Советского Союза.
Сила духа одолела силу оружия, Япония лишилась огромного пространства, но не потеряла саму себя. И ее жизненная сила обратилась в удивительный научно-технический прорыв, именуемый «японским чудом». Совершили японские ученые и много фундаментальных открытий, например — открыли структуру ДНК, и, что более важно — разработали основы теории суперструн. Той теории, значение которой для будущего трудно переоценить, ибо она, раскрывая глубинные свойства физического пространства, открывает нам путь в иные Вселенные, к самому Мировому Истоку, Началу Начал. Возможно, Япония в будущем останется единственной в мире научной державой. Разумеется, в том случае, если у нас не хватит воли восстановить свою науку, некогда величайшую в мире. С остальными же научными центрами мира все ясно — США могут лишь покупать, пока есть что покупать, Китай — только копировать (разумеется, пока есть, что копировать), потерявшая духовные силы Европа скоро ничего не сможет, кроме как потреблять.
Цель моей статьи — не спеть хвалебную оду Японии. С этим, наверняка, лучше справятся японские писатели и поэты, ведь хорошо похвалить какой-либо народ можно лишь в традициях его культуры. Я же хочу определить значение Страны Восходящего Солнца для нас, для русских. А значение ее в том, чтоб показать нам важность сохранения национальной традиции и жизни во главе с ней, что позволяет выносить тяжелейшие невзгоды, примером чему послужила природная катастрофа 2010 года. Что позволяет продолжать свой национальный путь несмотря на все преграды и соблазны, творить настоящие чудеса в те времена, когда по общему мнению невозможно даже простое выживание.