Гитлер: от антисемитизма к русофобии

Имея в виду глубокую идиотизацию правоохранительной системы РФ, а также смутность сознания многих потенциальных читателей, должен сразу оговориться, что не испытываю и никогда не испытывал никакой симпатии ни к личности Гитлера, ни к его политике. В то же время объявление о запрете «Майн Кампф» в 90-е и реализация этого запрета путем внесения Генеральной прокуратурой РФ книги в список экстремистской литературу в 2010 году, я считаю не только глупостью, но и беззаконием. «Майн Кампф» издавалась и издается в США, большинстве европейских стран и Германии, а все затруднения с изданием были обусловлены правами баварского правительства, которые к настоящему времени исчерпались. Запрет на издание и распространение книги в России создает «запретный плод», между тем ее нетрудно найти в сети Интернет.
«Майн Кампф» — книга скучная, и совершенно непригодная для пропаганды. Любопытство публики могут вызвать разве что фрагменты автобиографии Гитлера до 1923 года. Они составляют небольшую часть объемистого труда и не содержат никаких откровений. Основное содержание книги — это пространные эссе на различные социально-политические темы, среди которых «еврейский вопрос» и примыкающая к нему «расовая теория» занимают также весьма незначительную часть. Если отложить в сторону этот «вопрос» и эту «теорию», идеи Гитлера практически не выходят за рамки традиционной для того периода истории Германии национально-консервативной мысли. Но нас интересует именно отложенное — как объект исследования. Полагать, что этот интерес несет в себе попытку что-то пропагандировать или возбуждать ненависть, — значит заведомо подличать и лгать. Но именно такой подлости и лжи я вполне могу ожидать в связи с практикой правоприменения «антиэкстремистского» законодательства, которая предполагает не основанные на законе репрессии за хранение книги Гитлера и даже за ее цитирование — вне контекста целей цитирования. (Известно, что уголовные дела в РФ возбуждают даже за изображение свастики на антифашистских плакатах.) Поэтому мне придется воздержаться от цитат. Хотя это — вовсе не гарантия того, что идиотизм системы не использует данный материал как повод для расправы.

Объектом нашего исследования является антисемитизм Гитлера, хотя в «Майн Кампф» есть много актуальных для нашей действительности высказываний в адрес «левых» и либеральных политических сил, критика парламентаризма, журналистики, замечания о политической пропаганде, и так далее. Все это одновременно и актуально, и вполне банально. Хотя непросвещенный читатель, не знакомый ни с европейской, ни с русской мыслью ХХ века, может при чтении почувствовать какую-то новизну. Для невежды все внове. Только антисемитизм как-то «оживляет» довольно безрадостную картину, повторяя, впрочем, в довольно вялой, а порой грубой форме публицистику других авторов того же периода. Нас же интересует вопрос об основаниях антисемитизма во взглядах Гитлера, которые в значительной мере отражали воззрения выдвинувшей его элиты и поддержавшего его народа.
Гитлер достаточно подробно излагает историю своих политических воззрений, в которых отношение к евреям хоть и объявляется ключевым, таковым по факту не является. Объем рассуждений о евреях в «Майн Кампф» незначителен в сравнении с общим объемом сочинения, а «еврейский вопрос» никак не обуславливает позицию автора по всем остальным затронутым им темам.
Будущий фюрер (напомним, что книга была написана в 1924 году, когда никаких преступлений перед человечеством за ним еще не числилось) упоминает, что в семье его отца слово «еврей» не звучало вообще. Это свидетельствует о неактуальности вопроса в бюргерской среде конца XIX века. Обострение немецко-еврейской конфликтности произошло позднее. Гитлер же изначально принимал евреев за немцев — они ничем для него не выделялись из общей массы жителей родного города. Критика евреев и гонения на них не вызывали одобрения Гитлера: преследования за религиозные различия для него были неприемлемы.
В двадцатилетнем возрасте, оказавшись в Вене, Гитлер впервые увидел еврея в традиционной одежде — грязной и дурно пахнущей. И тогда Гитлер спросил себя: «Это тоже немец?». И, наконец, понял, что имеет дело с другим народом. При этом антисемитизм ему был чужд, потому что он не замечал в нем никакого патриотического чувства, а религиозные споры считал бессмысленными. Поэтому негативные высказывания в адрес евреев вызывали у Гитлера неприязнь — вплоть до отвращения. К тому же антисемитская литература и антисемитские газеты были крайне низкого уровня, Гитлеру не хватало в них научного подхода. Он предпочитал респектабельную прессу со здравыми и аргументированными суждениями, в которых отпор антисемитизму давался с глубоким достоинством. В дальнейшем же опыт жизни подсказал ему, что респектабельность пропитана ложью, а в антисемитских изданиях, при всей их непривлекательности и расчете только на посвященных в вопрос людей, все же больше чистоты.
Надо сказать, что в ту пору в Вене евреи совершенно не испытывали притеснений и не скрывали своего еврейства. Поэтому Гитлеру без труда удалось установить, что лидеры социал-демократической партии, идеология которой ему как-то сразу не понравилась, сплошь евреи. И поскольку политическая линия с.-д. была крайне двуличной, рассчитанной лишь на малые уступки власти в пользу рабочих (а Гитлер в ту пору был чернорабочим), то негативное отношение к идеологии «левых» перешло на носителей этой идеологии — евреев. Что, разумеется, некорректно, поскольку не все «левые» были евреями и не все евреи были «левыми» (видимо, ничтожная часть). Также Гитлер в бесконечных спорах убедился, что немецкий рабочий, при всей его грубости, необразованности, неспособности удерживать результаты спора в своей голове, все же может быть переубежден, а его заблуждения можно развеять. Совершенно иная картина складывалась у Гитлера в полемике с евреями (или с теми, кого он считал евреями). Даже в самом лучшем случае, когда еврей признал свою неправоту и согласился с точкой зрения оппонента, назавтра он будет повторять все то же, утверждая, что вчера он несколько раз кряду доказал истинность своей позиции.
Как только Гитлер начал отличать евреев от немцев, он начал находить евреев повсюду, куда бы ни обратился — в политике, в прессе, в культуре и даже на панели. Но первым делом Гитлер начал различать либеральных евреев, выступающих против сионизма, и евреев-сионистов. При этом, поразмышляв и понаблюдав, счел, что те и другие заодно. Просто первые предпочитают прагматично не разглашать свих целей, а вторые делают это более откровенно. Понимание того, что сионизм предполагал идею образования еврейского государства, у Гитлера не было совершенно. То есть, о сионизме он практически ничего не знал, и судил об идейных течениях в еврейской среде исключительно в связи со своим изучением марксизма и «левой» публицистики.
Главным для Гитлера в формировании его отношения к еврейству были не вопросы религии, истории, политики, а вопросы морали. Так или иначе, он начал видеть в любой грязной истории (черпая их из еврейской прессы) присутствие евреев. Особенно его раздражали литературные пачкуны, производившие отвратительные произведения для кино и театра. Гитлер называл их деятельность «духовной чумой». При ничтожной доле в населении тогдашней Австро-Венгрии, евреи оказывались основными производителями печатной продукции, порочащей литературу. То же самое касалось прессы — повсеместную ложь в ней Гитлер относил на счет евреев, поскольку авторами лживых публикаций были именно представители этого племени. При этом публицисты всегда превосходно оценивали еврейских театральных авторов, а критику обрушивали на немецких авторов. Газеты, которые издавались евреями, Гитлеру были не по душе, потому что в них он не видел ничего национального, немецкого.
Главной причиной антисемитизма Гитлера, как следует из его признаний, является доктрина марксизма и политическая практика ее последователей. Вся марксистская печать, вся австрийская социал-демократия — начиная вождями, кончая местными лидерами и уличными агитаторами — оказалась (или показалась Гитлеру) еврейской. И, как человек крайне политизированный, Гитлер именно в этом нашел для себя главные поводы для ненависти к евреям. Возможно, остроту этой ненависти придали проблемы, с которыми Гитлер столкнулся в своих первых опытах публичной полемики. Может быть, неудачи на этом поприще побудили его обвинить противостоящих ему евреев в тотальной лжи, включая готовность ежеминутно менять точку зрения. Лживость оппонентов побудила Гитлера извинить заблуждения простого рабочего, подчиненного социал-демократами, потому что и сам он не сразу избавился от заблуждений. Гитлер приходит к выводу, что истинные цели социал-демократии, марксизма можно понять только в его связи с еврейством. Но на деле все было наоборот: Гитлер изучал именно «левые» идеи и партии, но вовсе не еврейство.
Гитлер не анализирует вопроса о том, каким образом еврейство отождествилось с марксизмом. Он лишь констатирует, что марксизм находится в антагонистическом противоречии как с природными задатками человека (отрицает ценность личности, народа, расы), так и с народной традицией (отрицает ценность народной культуры). Отсюда Гитлер развивает свою претензию к марксизму (а за ним и к еврейству) до планетарного масштаба: марксизм убивает всякую систему и его торжество означает конец существования человечества, победа евреев превратила бы Землю в безлюдную пустыню. По этой причине Гитлер объявляет, что его борьба за уничтожение еврейств. При этом не вполне ясно, что здесь он имел в виду под «еврейством» — всех ли евреев, или только Венских и европейских, и что он имел в виду под «уничтожением» — уничтожение социального субъекта или физическое истребление.
Вслед за выводами, исходящими из своих личных переживаний, Гитлер пытается анализировать причины провала немецких партий, которые не смогли спасти австрийской государственности. Гитлер считает ошибкой Христианско-социальной партии лозунг борьбы против еврейства на религиозной почве. Что, на его взгляд, не позволяло дать научное обоснование «еврейской проблеме» и делала ее непонятной. Гитлер полагал, что речь надо было вести о судьбе всего человечества. Без такой постановки вопроса антисемитизм оказывался скорее полезен евреям, чем вреден. К сильным же сторонам партии Гитлер относил правильную постановку социальных проблем. Напротив, Немецкая национальная партия верно ориентировалась в вопросах немецкого возрождения, и ее антисемитизм был не религиозным, а расовым (в контексте здесь надо понимать «племенном»). Но в плане социальной проблематики, привлечения к своей программе масс партия проигрывала. Таким образом, Гитлер видел необходимость сочетания национальной и социальной программы для партии немецкого возрождения, которое понималось им в анархистском духе: как разрешение вопроса о ликвидации австрийской государственности и консолидации немцев на какой-то иной государственной основе.
К мюнхенскому периоду своей жизни Гитлер прилагает геополитические рассуждения, которые исходят из проблемы перенаселения Германии (прибавка по 900 тыс. человек в год) и факта завершенности колониального раздела мира. По этой причине Гитлер полагал, что новые земли немцам придется искать в Европе. С кем тоже воевать? Кроме России он противника не видит. И мечтает о союзе с Англией, которой можно было бы оставить бесспорный приоритет на морях, а самим вести континентальную войну за пространство. В этом «раскладе» у Гитлера евреев просто нет. Есть неприязнь к славянам, которые в Австро-Венгерской Империи составляли большинство, не позволяя сделать из нее немецкого государства. Евреи беспокоили Гитлера лишь в плане навязывания с их стороны представления, что закон природы, толкающий немцев к экспансии в борьбе за существование, может быть отменен. Таким образом, евреи рассматривались как внутренний враг (они совмещались в сознании Гитлера с социал-демократами), а русские — как внешний враг, у которого надо отнять земли, необходимые для размножающегося германского племени. В дальнейшем эта «диспозиция» в сознании Гитлера резко усилилась в связи с большевистской революцией и с участием в ней множества евреев. Таким образом, внешний враг стал походить на внутреннего.
Подобная постановка вопроса фактически заместила расовый (племенной) подход геополитическим. Русские, не имея существенных антропологических отличий от немцев, стали представляться похожими на евреев. Получается, что на практике «еврейский вопрос» был отброшен, а под его покровом созрела государственная русофобия, которая и была главным содержанием гитлеровской политики. Полагаю, что объективный анализ численности жертв геноцида на оккупированных территориях дал бы цифры, в которых жертвы еврейского племени не казались бы выдающимися в сравнении с жертвами славянских народов — такими, какими их сделал послевоенный гешефт определенного слоя пропагандистов и политиков.
Гитлер первоначально рассматривал возможность союза с Россией против Англии с целью завоевания колоний, но загнал себя в геополитический тупик иррациональным антисемитизмом, который так и не стал частью какой-то осмысленной или прагматичной политики, а все время ломал эту политику. Предполагая союз с Россией после того, как Австрия, где немцы начали испытывать притеснения, будет «послана к черту», Гитлер объявил, что евреи и марксисты натравили два государства друг на друга, лишив их возможности сформировать союз. Но такой союз требовал иной политики — колониальной экспансии за пределами Европы, к чему Германия была не готова. Кроме того, расселение немцев в удаленные территории Гитлер считал нецелесообразным. Позднее к своей прежней аргументации он добавил соображение, будто бы до революции Россия управлялась в основном за счет немецкого ядра аристократии, а после революции доминировать в государстве стали евреи. Хотя нельзя отрицать значительного количества немцев на русской государственной и военной службе, первую часть этого соображения надо признать совершенно ложной.
Причину Первой Мировой войны Гитлер определил не столько в перенаселенности Германии, которая в те годы взяла курс на мирную индустриализацию и торговую экспансию, сколько в заговоре еврейского капитала — с расчетом также поживиться наследством Австрии, которая стояла перед неизбежным разделом. Гитлер полагал, что еврейский заговор поставил себе цель надгосударственного контроля за Германией, и поэтому была сколочена огромная коалиция против нее. Возможность этой весьма разнородной коалиции (Антанты) была связана, по мнению Гитлера, с влиянием незримого еврейского государства — государства в государствах. Оно существовало под сенью религии, которая, охватывая также социологию, политику и экономику, фактически обеспечивая выживание еврейской расы (племени). Религиозная оболочка защищала евреев вследствие веротерпимости европейских народов.
Рассматривая еврейство как сообщество, сплоченное паразитарным «государством в государстве», Гитлер фактически расписался в невозможности создания общегражданского правового режима, в котором тайные и явные этнические и религиозные корпорации не могли бы получать никаких преимуществ. В дальнейшем немцам пришлось затратить массу энергии на попытки сформировать законодательство, ущемляющее в правах именно евреев. Тем не менее, прагматика государственного управления не позволила довести этот абсурд до исполнения.
Накануне Первой Мировой войны Гитлер впервые рискнул в своих публичных выступлениях заговорить о необходимости уничтожения марксизма, который он связывал с еврейством. И здесь слово «уничтожение» все-таки, надо признать, касалось мировоззрения и политики, а вовсе не истребления людей. Прямых призывов такого рода в «Майн Кампф» мы не найдем. Но здесь имеются постоянные ссылки на объективный характер причин кровопролитных войн и на необходимость быть готовым вести их, а также репрессировать своих внутренних врагов.
Не вполне понятно, что имел в виду Гитлер, когда говорил о задаче марксистов уничтожить все нееврейские государства. Какие государства он считал еврейскими? Незримое «государство в государстве» или же государство, захваченное еврейским паразитизмом? Между тем, марксистская доктрина предполагала уничтожение государств вообще. Еще одно противоречие в рассуждениях Гитлера состоит в том, что он считал войну частью плана антигосударственной деятельности евреев-марксистов, но когда война разразилась, те же самые силы, во-первых, пытались сбить энтузиазм немцев от первых побед, а во-вторых, не могли не увидеть, как вспыхнувший патриотизм развеял чары социал-демократии, и «шайка еврейских вожаков» оказалась всеми покинутой. Получается, что тайная этнополитическая секта совершила чудовищную ошибку: она склоняла к войне, которая полностью ликвидировала ее влияние на ситуацию.
Интернационализм испарился, и, казалось бы, задача освобождения от еврейского влияния решилась сама собой. Но Гитлер, следуя своей болезненной идее, мечтал, чтобы правительство воюющей страны уничтожило антинациональные силы в тылу (речь велась о роспуске всех партий, упразднении рейхстага и аресте марксистских вожаков — то есть, о политических решениях). Но этого не произошло, и «левые» приступили к подготовке гражданской войны.
Интересно, что Гитлер прямо выступал против тотального истребления всех носителей враждебных ему идеологий. Поскольку без того, чтобы насилие было обусловлено какой-то большой идеей (а таковы все тотальные репрессии), оно обрушится на лучших сынов народа, со стороны которых непременно возникнет протест. Только оправданные в глазах этой части нации репрессии могут быть полезны для нее. А голое насилие в отношении носителей какой-то идеи, напротив, вызывает сочувствие и поддержку оппозиции. Как оказалось, в дальнейшем Гитлер не сумел удержаться в рамках этой рациональной мысли. Все, что он нее осталось — это уверенность в том, что применение силы против политических оппонентов должно быть последовательным и упорным в течение длительного времени. Какова длительность периода репрессий? По-видимому, Гитлер считал, что во времени они не могут быть ограничены. Но история не предоставила ему возможности на практике реализовать эту мысль, и то, чего он опасался после прекращения насильственной политики, произошло: память о страданиях обеспечила приток новых сторонников в марксистские партии, вдохнуло новую жизнь в марксистское государство СССР и его сторонников во всем мире. Таким образом, Гитлер не учел, что последовательность репрессий может оборваться в любой момент, и борьба с инакомыслием даст обратный результат. Надо отметить, что ровно такая же ошибка была и в политике Сталина, которому история предоставила много больше времени, чем Гитлеру. Та же ошибка камня на камне не оставит от «идеологии» сегодняшних правителей РФ, которые также осуществляют массовые политические репрессии.
Второй всплеск чувства неприязни к евреям возник у Гитлера от лицезрения тыловых безобразий, которые бросились ему в глаза во время отпуска после ранения. Еврейство оккупировало, как ему казалось, почти все военные канцелярии. На фронте, видимо, вопрос о национальности вообще был неуместен. В целом тыловая жизнь показалась Гитлеру совершенно неприемлемой, и он отнес все это на захват евреями (марксистами) военных обществ, которые, пользуясь обстановкой, подчинили себе национальное хозяйство, централизовав его и стеснив донельзя свободных производителей. Конечно, для такого вывода у Гитлера не было подкрепляющих фактов. Он лишь эмоционально переложил на евреев вину за развал тыла — не более того. Издержки централизации, разумеется, являются неизбежными в период войны.
Такое же перекладывание вины видно из рассуждений Гитлера о негодности немецкой пропаганды и эффективности пропаганды врага, засыпавшей немецкие окопы своими листовками. Одно из направлений этой пропаганды — противопоставление Баварии и Пруссии — оказалось успешным, и в этом Гитлер убедился, когда прибыл на родину после ранения. При этом он почему-то приписал местную ненависть к «пруссакам» еврейскому влиянию. Зачем это было нужно евреям? Здесь снова спутываются политические наблюдения и этнические фобии: под евреями Гитлер всюду понимал марксистов, которые готовили революцию, расшатывая национальную солидарность.
Когда Гитлер называет марксистскую забастовку 1918 года, сорвавшую решительное наступление на западном фронте, а затем переросшую в революцию, «марксистской», надо понимать, что здесь имеется обратный смысл: и забастовку, и революцию он считал «еврейскими». А тем самым возлагал на евреев вину за поражение Германии. При этом не выделяя ни конкретных персонажей, которые действительно, несли на себе эту вину, ни конкретных решений и событий, которые выразили бы эту вину за военную катастрофу. Иррациональные оценки вновь взяли верх в сознании Гитлера. Он прекрасно понимал причины поражения в войне (отсутствие надежных союзников, подрывная деятельность марксистских партий в тылу, негодность пропаганды), но, будучи в стороне от принятия решений в этой области, видел «образ врага» чрезвычайно обобщенно — в том духе, который, как он мыслил, должна была прививать пропаганда военного времени. Можно сказать, что Гитлер, как и миллионы немцев, сами себя распропагандировали при отсутствии государственной пропаганды — нашли «корень всех зол».
В пору написания своего труда Гитлер был совершенно дезинформирован относительно России, полагая, что она отбивалась от Германии только числом, и что крах Российской Империи был обусловлен только доблестной немецкой армией. Это совершенно не соответствовало действительности. Гитлер как-то позабывал, что крах русского фронта произошел только и исключительно по внутренним причинам. Если бы он мог знать обстановку в России, то его оценки были бы ровно такими же, какие он давал внутренним проблемам Германии. Включая сходство революций в обеих странах — накануне уже совсем близкой победы. Несомненно, что он и российских марксистов определил бы в «евреи». Что в значительной степени соответствовало действительности.
Ситуация в Германии была очень сходна с российской. Революция и война слились вместе там и там. Но революция была следствием тыловой измены, а вовсе не захвата экономики евреями. Еврейский фактор в политике, конечно, существовал — он отражен в широком участии евреев в революционных партиях, зачастую спонсируемых внешним врагом. Роль евреев в экономике лишь предполагалась — в порядке общей фобии. Да и сам Гитлер отвергал экономические причины военного краха Германии. Политические причины были у нищеты, у перехода личного богатства аристократии в собственность акционерных обществ, у перехода экономики в целом под контроль интернационального капитала. Все это, правда, никак не сказалось на ходе войны: экономика работала на нужды фронта почти без сбоев.
Горечь поражения на фронте была столь велика, что Гитлер, узрев последнего и окончательного врага, определил: никакого примирения с евреями быть не может. Не солдат противника, не глупость немецких политиков, ни пацифистские настроения в обществе он не брал во внимание. Видел их, писал о них, но тут же забывал, как только касался «еврейского вопроса». Всё его возмущение направилось на евреев. От их нападок он защищал командующего Людендорфа, на которого публицисты пытались свалить всю ответственность за военное поражение. Разумеется, причина поражений была не в военных штабах, а в тылу — в безумных решениях политиков и отчаянном пацифизме прессы. Общую лживость «левой» и либеральной журналистики Гитлер воспринял как свойство еврейской натуры — ее виртуозной лживости. Вряд ли он всерьез вникал как в свойства этой натуры, так и в ее отражение в печатном слове. Следуя собственной же концепции пропаганды, Гитлер определил единственного врага, и постоянно говорил о нем, забывая обо всем остальном. Рациональное и иррациональное в его писаниях разделены: где нет «еврейского вопроса», мысли Гитлера упорядочены и конкретны, где он обращается к «еврейскому вопросу», там — пропагандистская прямолинейность, грубость, отсутствие всяческой прагматики.
Личный антисемитизм Гитлера, приобретенный по политическим мотивам, был сильно смягчен политической прагматикой (он не идет ни в какое сравнение с яростными обличениями, скажем, Дюринга), но нанес ей существенный вред. Ничтожная проблема взаимоотношений немцев и евреев не требовала в условиях фактически установленной в 1933 году национальной диктатуры ни придумывания идейных оснований для антисемитизма, ни усилий государственного аппарата. Но на это были отвлечены огромные ресурсы, необходимые совсем в другом месте — в деле укрепления национального духа. Антисемитизм толкнул немцев во главе с Гитлером против России, что и стало причиной его поражения и гибели Германии вместе с национальным духом, развеянным историей и раздавленным русским духом.
Если мысленно убрать из «Майн Кампф» всякое упоминание о евреях, то осталась бы здоровая национально-консервативная основа — пусть и занудно изложенная, но все же вполне обоснованная, аргументация о необходимости реформ в самых разные сферах и о невозможности сохранения сложившегося порядка вещей. «Еврейский вопрос» при решении всех остальных «вопросов» исчез бы сам собой — без всех этих взвинченных заявлений и угроз. Многие положения из «Майн Кампф», которые не касаются евреев, будучи пересказаны и приложены к современной России, были бы совершенно адекватными ситуации. Более того, многие проблемы именно в таком ключе и обсуждаются современными русскими публицистами национально-консервативного толка — без каких-либо заимствований у Гитлера. Что иллюстрирует рациональность политической позиции Гитлера до того момента, пока он не начинал размышлять о роли евреев. Здесь рациональность исчезает, а с нею исчезает и перспектива построить здравую политику.
Расовая теория, которую Гитлер весьма неуклюже и неверно излагает, используя популярную тему и пытаясь снабдить ее пышными литературными приемами, не стала основой ни его политики, ни пропаганды. «Расовые законы» в гитлеровской Германии — это насмешка и над расологией, и над правом. Но зато Гитлер дал в руки своим оппонентам образ, которому пропаганда придала ужасную форму, воплощенную в вопросе, который задают обычно возмущенно-недоуменным тоном: «Вы черепа будете мерить?» В гитлеровской Германии не мерили черепов, расовая наука не использовалась для принятия государственных решений. Но считается, что это было именно так. Когда Гитлер говорил об исторической роли арийцев и их участии в создании современной культуры, искусства, техники и науки, он не понимал, что такое раса, что никакой «арийской расы» никогда не существовало. Он просто повторил какую-то запавшую ему в голову мысль из популярной и безграмотной брошюрки.
Не понимая разницы между расой и племенем, не зная о том, что монотипичных племен не бывает, не имея представлений об арийских племенах, Гитлер просто повторил одну из антинаучных идей, противопоставив совершенно разные сущности: евреев (иудеев) и арийцев. В «еврее» Гитлер предложил немцам образ врага, который они могли находить где угодно — ровно так же, как сегодняшние невежду находят их, где им только вздумается. Окончательно сходя с ума, такие люди всех своих знакомых начинают считать евреями.
Совершенно беспомощны суждения Гитлера о еврейском уме, которое также есть лишь повторение бытовой глупости. Сам же Гитлер указывает на отсутствие у евреев какой-то выдающейся роли в науке и культуре. Трудно себе представить, как Гитлер представлял себе умственное развитие евреев за счет окружающего их мира. За счет какого-то особенного сверхчеловеческого свойства? Или за счет тупости других народов, которые не имели каких-то важных способностей? Оказывается, у евреев, согласно Гитлеру, есть не что-то дополнительное, а недостающее, а именно — у них нет идеализма. Боже мой! Евреям не хватает идеализма, и поэтому они — противоположность арийцам?! Это совсем детская нелепость, а не обоснованный вывод. Он исходит из предположения, что евреи не проявляют готовности к самопожертвованию вне общей опасности или надежды на общую добычу, причем эта готовность оказывается чисто инстинктивной стадности. Получается, что все, кто не проявил подобной неинстинктивной, а волевой готовности, то перед нами еврей? Любой эгоист — еврей? Сам же Гитлер в рассуждениях о своей партии во второй части «Майн Кампф» утверждает, что немцам как раз не хватает здорового стадного инстинкта, который, замешан на «единстве крови» (то есть, родстве).
Утверждение Гитлера о том, что природный эгоизм не позволяет евреям иметь собственное государство (оно, по мысли Гитлера требует непременного идеализма), было опровергнуто вскоре после его смерти — в государстве Израиль. Гипотеза о том, что без других народов евреи вцепились бы друг другу в глотки, не оправдалась. Что касается стремления сионистов создать еврейское государство, то Гитлер объяснял это тем, что всемирным спекулянтам и мошенникам нужна была своя база, неподвластная другим государствам. В действительности такой базой стали США, а не Израиль.
Да, евреи не смогли до рассеяния стать историческим народом, а в рассеянии могли лишь воспроизводить и развивать (или извращать) высокую культуру вмещающих этносов, сохранив собственное культурное своеобразие лишь на бытовом уровне. Но таков удел многих народов, не имеющих собственной национальной государственности. В этом смысле евреи не уникальны, и Гитлер, смущая свой ум, примитивно ошибался.
Гитлер полагал, что интеллект евреев разрушителен, что прогресс человечества идет лишь вопреки евреям, что евреи не относятся ни к оседлым народам, ни к кочевникам. Конечно, никаких обоснований этих экстравагантных фантазий и обобщений частных переживаний автор просто не приводит. Ключевая же ошибка Гитлера состоит в том, что он пытался оценивать племенные качества евреев вне их религиозной традиции. Постулировав отсутствие у евреев идеализма, Гитлер решил, что евреи вообще не могут создавать религиозную общину — якобы, потому что они не верят в загробную жизнь.
Исторические же познания Гитлера по поводу евреев крайне смутны, а социология и вовсе ему не известна. Не разделяя евреев на религиозных и эмансипированных, самобытных и ассимилированных, трудящихся и торгующих, занятых промышленностью или ростовщичеством и биржевыми спекуляциями, Гитлер сгреб весь «еврейский вопрос» в одну кучу и объявил, что все евреи — паразиты, живут за чужой счет, несут народам только вымирание и смерть, тотально и виртуозно лживы. Все пороки немцев, о которых Гитлер хорошо знал и писал о них, были сложены в абстракцию, названную «евреями» — на беду всем евреям вообще, но также и на беду немцам и всем европейским народам.
Понимание расы у Гитлера очень нестабильно. Под расой он понимает единство крови, то есть родство. При этом считает, что немцы (северогерманцы) не являются единой расой, и рядом живут остготы, вестготы и помеси из них и разных иных народов прежних эпох, которые почему-то считаются расово однородными. Получается что расовый тип «арийца» (с непонятными характеристиками и неясным происхождением) — это тип чем-то превосходный над другими расами. Немцы каким-то образом все-таки арийцы. Но как бы испорченные. Поэтому Гитлер ставил задачу выдвижения на господствующие позиции в государстве некоего «наиболее ценного в расовом отношении элемента». Опять же, характеристики этого элемента нигде не даны.
То же касается и «крови» евреев. То утверждается, что они сплочены и замкнуты в непроницаемое сообщество, то они через браки с христианками (?) «портят» расу — прежде всего, аристократические слои немецкого общества. Если считать кровное родство евреев более предпочтительным, чем у немцев (немцы евреев не «портят»), то получается, что еврейский расовый тип куда сильнее немецкого. Что не соответствует гитлеровским фантазиям о грядущем величии немцев.
Грезы Гитлера о какой-то вышестоящей расе, которая должна завоевать весь мир, а затем дать ему идею гуманизма, совершенно бессодержательны. Он не очерчивает никаких признаков этой расы, кроме самого устремления к завоеваниям. Возможно, героические образы германского эпоса, положенные на музыку, так сильно воздействовали на любившего искусство Гитлера, что он переселил эти образы в политику и наделил мифическими чертами немецкий народ (отчасти также и англичан), внушив ему своим пропагандистским талантом мысль о какой-то невероятной миссии, которая не имела аналогов во всей человеческой истории. Это был авантюризм посредственности, не умеющей унять возбуждение от музыкальных произведений и отделить литературные образы от злой реальности. Из «Майн Кампф» мы можем сделать однозначный вывод, что Гитлер не знал истории европейских государств и даже их текущего состояния (например, утверждал, что в России марксисты «вырезали» 30 миллионов человек). Вместо этого он оперировал эпическими образами, пригодными только для пропаганды. Соответственно, пропаганда направляла немцев на негодные пути. Хотя немецкая же природная рациональность на этих путях проявлялась весьма основательно — в том числе и в деле массового уничтожения людей.
Надиктовать толстую книгу с разумной критикой увядающих политических режимов и разоблачением вредоносных идей переходной эпохи — не такая уж большая заслуга. Гитлер собрал в «Майн Кампф» множество суждений своей эпохи — вполне здравых и полезных. Но он не последовал даже своим собственным мыслям по этому поводу. Он утопил их в антисемитизме, где также оказался непоследователен, позволив судить себя за дела своих безумных эпигонов, за их слова, которые ужасали больше чем дела.
Безумство Гитлера было в момент написания «Майн Кампф» было еще в зародыше, но идеологический тезис, согласно которому еврейству была придана какая-то иррациональная роль, уже поселился в его мозгу. И поэтому для него еврейство было непобедимым, а попытки его победить обрушивали удар военной машины и геноцида на другие народы, которые были не слабее немцев ни духом, ни талантом. Коллективное помешательство, выраженное не в словах книги, а в реальной политике германского государства, завело немцев в тупик, а Гитлера в могилу — без славы, о которой он мечтал, и без каких-либо надежд на реализацию своих идей даже в пике могущества.

Андрей Савельев

ЖЖ автора: https://savliy.livejournal.com/

1 комментарий к “Гитлер: от антисемитизма к русофобии”

  1. Иван Русский

    Автор сосредоточился на борьбе гитлера с комми как на основной ина этом основании вывел, что борьбу с евреями гитлер вёл как с источником коммиидеологии. Это ошибка. В «Майн кампф» чётко указано, что после Версальского договора евреи фактически взяли власть в Германии и перевели немцев на позицию рабов. Это вам не напоминает ситуацию в России в бандитско-аферистические 90е? Да и нонешняя недалеко ушла… Большинству немцев было понятно их унижение евреями. Отсюда популярность антисемитизма в Германии в момент прихода гитлера к власти и в период его правления.
    Как вам представляется, не потому ли запретили «Майн кампф» в либерастобесовской России?

Оставьте комментарий