[ — Духoвныe oснoвы рyсской ревoлюции — Глава III. Рeвoлюция и нaциoнaльнoе сoзнание — Нарoдническоe и национaльнoe сoзнaние]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
Народничество нашего интеллигентского, культурного слоя определялось не только русской сострадательностью к униженным и оскорбленным, не только совестливостью, но и недостатком духовного мужества и духовной свободы, слабым развитием личного достоинства и самостоятельности, потребностью найти опору вовне, сложить с себя ответственность, на других переложить активность духа в отыскании и определении правды. Народничество всегда было в России какой-то лжесоборностью, лжецерковностью. Сама христианская церковь, по природе своей вселенская, получила в России резко народнический отпечаток. Церковь определилась как русская мужицкая церковь по преимуществу, в ней женственная народная стихия возобладала над мужественным Логосом. Она попала под власть государства, потому что внутри самой народной церкви русские анархические начала были сильнее начал организующих, начал истинного самоуправления. Высшая духовная иерархия деспотически правила церковью, как чиновничество, поставленная государственной властью бюрократия, но никогда не была самоуправлением церкви, никогда не играла руководящей духовной роли. Русское народничество, если взять его глубже, было обратной стороной порабощенности народа, отсутствия самоуправления в народной жизни, вечной зависимости от чуждой власти. Порабощенность духа сказалась в народническом сознании. Для этого сознания источником правды и истины является не Логос, не разум и совесть, не Божественное внутри человека и внутри церкви, а эмпирический народ, понимаемый как простонародье, как трудящийся физически, близкий к земле и природе. Не в качестве нужно искать источников правды, а в количестве, в народном большинстве. Одни религиозно, другие материалистически искали правды в народной мудрости, в серой массе уповали открыть истину. Потребность погружения в стихийный коллектив – характерно русская потребность. По слабости сознания, она переживается как потребность религиозной соборности. Народничество переходило у нас в народопоклонство, в поклонение эмпирической данности. Народ брался у нас как эмпирическая данность, т. е. как количество, а не как качество. Этим грешили не только народники-материалисты, но и народники-мистики. У народников второго типа был соблазн увидать в народе, как данности, истинную церковь. На этом пути церковь теряла в своей универсальной качественности и подпала под власть количественной эмпирической данности.
Именно с церковной, религиозной точки зрения народничество должно быть признано наибольшей ложью и подменой: оно посягает на универсальную качественность церкви, подменяет ее ограниченной, эмпирической народной данностью. В этом опасность крайней национализации церкви, переходящей в отождествление ее с народом. Но необходимо окончательно и бесповоротно установить, что народный коллективизм не есть церковная соборность и отличается от нее, как земля от неба. Религиозное народничество возвращает нас от христианства к язычеству, к языческой стихийности и языческому натурализму. И нельзя не видеть большой правды католичества в том, в чем оно радикально противоположно такого рода народничеству и несовместимо с ним. Народничество противоположно духовной свободе, раскрывшейся в христианстве, и высшему самосознанию личности. Самосознание личности совместимо с универсальной качественностью церкви, но несовместимо с обоготворением ограниченной количественности эмпирического народа. В восточном православии всегда была большая беззащитность от притязаний религиозного народничества. Восточное православие не могло устоять от опасности поглощения его народной стихией, как не могло устоять и от опасности поглощения его государственностью. И этот роковой факт нашей церковной истории может быть объяснен лишь тем, что восточное православие не было вселенской церковью, что в нем был некоторый уклон от вселенского христианства в сторону партикуляризма и провинциализма. Народничество всегда есть провинциализм, оно глубоко противоположно универсализму.