[ — Две cилы]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
Авдотья Еремеевна спала плохо. Всё ей как-то не нравилось. И собачья служба товарища Жучкина, и станция Лысково, не говоря уже об инциденте с научным работником. В простоте своего бабьего сердца она желала научному работнику всякого добра – хорошую жену, например. И не желала никакого добра товарищу Заборину: проклятый крючок, и чего он за людей цепляется? Сама она уже давно мечтала о далёкой заимке на отрогах Алтая, да чтоб хозяйство, да чтоб детишки, да чтоб муж был дома, а не шатался бы по розыскам, да командировкам, да чтобы в дому были иконы, заместо этой азиатской Сталинской рожи, да чтоб ульи были, а не в кооперативе сахар красть, да потом всякие там акты подписывать, словом, мысли у Авдотьи Еремеевны были мелкобуржуазные.
Раздался стук в окно. Накинув платок на голову, Авдотья Еремеевна высунулась в окно. У окна в темноте стоял, конечно, товарищ Жучкин, Авдотья Еремеевна узнала его по запаху. Голос у Жучкина был сух и деловит.
– Дунька, уложи весь скарб. Через час приду. Не забудь деньги под стрехой, спирт в огороде. Чтоб всё было увязано, слышишь?
– Слышу, Потап Матвеевич, куда ж это мы?
– Не твоего ума дело. К тестю, может. На вот, возьми ещё…
Жучкин протянул Авдотье Еремеевне часы, пару пистолетов и что-то ещё. Авдотье Еремеевне стало и жутко, и радостно – неужели, в самом деле, к папаше в тайгу? Избу свою срубить, пчёл развести, в красном углу иконы повесить… Жучкин исчез во тьме, а Авдотья Еремеевна тщательно закрыла ставни, занавесила окна и лихорадочно стала укладываться.
Несмотря на кромешную тьму, Жучкин шагал уверенно и прямо: село он знал наизусть и даже в пьяном виде не путал никогда. Пройдя по каким-то невидимым во тьме тропинкам, огородам, канавам, Жучкин постучал в одну из изб. Дверь открыла заспанная старуха.
– Степаныч дома?
– Дома, спит.
Жучкин прошёл в комнату заведующего кооперативом Ивана Степановича Булькина. Булькин спал, в комнате было темно. Жучкин чиркнул спичку, зажёг стоящую на столе свечу:
– Степаныч, товарищ Булькин, вставайте!
– А? – сказал Булькин, продирая пьяные глаза.
– Приказ об аресте, по прямому проводу. Забирай вещи…
Булькин сел и уставился на Жучкина. По своей должности заведующего кооперативом, он попадал под арест два – три раза в год. Обычно эти аресты вызывались плохим состоянием рынка в центре, в Неёлове. Неёловские чиновники, изголодавшись на советском пайке, отправлялись “на кормление” по сельским кооперативам, предварительно давая приказ об аресте заведующих по обвинению в растрате священной социалистической собственности. Вот тогда-то заведующие и попадали в тюрьму. Приезжали контролеры из Неёлова производили следствие, выпивали, закусывали, составляли акты, из которых явствовали всякие стихийные бедствия, уничтожившие часть кооперативных запасов, снабжались, чем было можно, и – уезжали восвояси. Так как стихийные бедствия не могли быть запротоколированы без согласия завкоопа, то снабжался и он. В общем, всё кончалось не только мирно, но даже и прибыльно. Правда, Булькин предлагал обставлять всё это без арестов, но Булькинское предложение противоречило всем лучшим традициям советской кооперации, да и не давало достаточного повода для административных налётов из центра. В виду этих обстоятельств, Булькин никакого волнения не проявил. Жучкин стоял равнодушным столбом и смотрел, как Булькин, ругаясь, одевался.
– Вот, сволочи, даже и выспаться не дадут, – сказал Булькин.
– С жиру бесятся, – сочувственно подтвердил Жучкин.
Булькин оделся, полез рукой под кровать, достал оттуда одну полную и одну полупустую бутылку водки, рассовал обе по карманам, прихватил мыло, полотенце и ещё кое-что.
– Ну что ж, айда!
В темноте оба пришли в правление сельского исполкома. Здесь Жучкин разбудил сторожа:
– Арестованного привёл, распишись.
Сторож расписался в записной книжке тов. Жучкина. Булькин направился в давно знакомую каталажку и стал там устраиваться для дальнейших сновидений.
– А ключи сюда давай, – сказал ему Жучкин. Булькин достал ключи от кооператива.
– Вот, смотри, будь свидетелем, – сказал он сторожу, – ключи я при тебе товарищу Жучкину передал, понял?
– Что уж тут понимать? – буркнул сторож.
– Ну, пока, – сказал Жучкин.
– Пока, – ответил Булькин, ложась на кровать и не без удовольствия думая о том, что ключи от кооператива переданы товарищу Жучкину, причём никакой описи наличных товаров произведено не было, и что уж там останется, на то – воля Божия, всего Жучкин пропить всё равно не успеет, а с него, Булькина, взятки теперь гладки. На этом Булькин и уснул.
Шагая дальше во тьме, Жучкин направился к колхозной конюшне. Очередной заведующий вышел на стук и проявил крайнюю степень недовольства: чего ты тут по ночам шатаешься?
– Пару коней и воз, – кратко приказал Жучкин.
– С ума ты спятил, ночь на дворе, завтра жито возить…
– Не жито, а убитых…
– Каких таких убитых? – тревожным голосом спросил зав.
– А вот таких. Сражение вчера было. С контрой. Контров человек пять выбыло, да наших – трое, нужно в Лысково перевезти, приказ из Неёлова.
Зав молча запряг двух лошадей, по выбору Жучкина. Жучкин влез на воз и тронулся дальше. Зав посмотрел ему вслед и пожалел о том, что и Жучкина черти не уволокли.
Отъехав с полсела, Жучкин подъехал к кооперативу. Слез с воза, открыл тяжелую, окованную жестью дверь и принялся за перегрузку с полок магазина на воз. Здесь, в магазине, ему был знаком каждый уголок: вот тут – спирт, тут – мануфактура, тут – сахар, тут – всякие охотничьи принадлежности. Мешки, тюки и ящики легко переплывали с полок магазина на Жучкинский воз. Жучкин учитывал ещё и свой домашний скарб и боялся переоценить свои транспортные возможности. Так что возникали тяжкие вопросы: что брать – мануфактуру или спирт, сахар или селёдки – вопросы эти Жучкин решил в порядке компромисса.
– Это ты тут, Булькин? – спросил чей-то голос из темноты.
У Жучкина на одну секунду упало сердце, а рука потянулась к пистолету…
– Это я, сторож Софрон, – сказал тот же голос в несколько заговорщицком тоне.
– А, Фроня, катись сюда, – обрадовался Жучкин. Ночной сторож, плюгавый и никчёмный мужиченко, воровато вошёл в магазин.
– Ликвидацию производите, Потап Матвеич? – хихикнул он.
– Ликвидацию, ко всем чертям…
– Так вы, Потап Матвеич, когда кончите, ключик-то уж оставьте мне, я уж тут подмету, хи-хи… А вы, я вижу, смываться прицелились?
– Смываться, ко всем чертям, пусть тут без меня ревизуют…
– Так вы ключик-то, значит, оставьте, я уж тут порядочек наведу…
К дому Жучкин подвёл коней под уздцы. Авдотья Еремеевна молча начала перетаскивать на подводу узды, сундуки, кульки и всякое домашнее имущество. Жучкин помогал могущественно и так же молча. Когда всё было нагружено, Авдотья Еремеевна вскарабкалась на верх повозки. Жучкин сел на козлы, посмотрел на небо – до рассвета было ещё далеко, снял фуражку и молча перекрестился, вспоминая свои юные годы и забывая позднейшую атеистическую учёбу. Авдотья Еремеевна крестилась мелко и быстро.
– Ну, с Богом, – сказал Жучкин и тронул коней.
– Господи Иисусе, – сказала Авдотья Еремеевна.
Научный работник, выпустив свой последний патрон, взял бинокль и сквозь ветки кустарника самым внимательным образом осмотрел полянку. Всё там было в полном порядке. Десяток охранников лежали каждый на своём месте, только этот краснорожий товарищ Жучкин залез в какую-то щель, – ну и Бог с ним! Научный работник проливал кровь только в случае и в пределах крайней необходимости. Кровь товарища Жучкина не казалась ему необходимой. После этого осмотра научный работник перезарядил, протёр свою винтовку, сел на коня и двинулся дальше.