[ — Две cилы]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
Из кабинета товарища Бермана Стёпку отвели в общую камеру. Там было столпотворение вавилонское почти в самом буквальном смысле этого слова. Ойроты и тунгузы, китайцы и дунгане, русские и евреи – всё было перемешано в одну рваную и вшивую кучу, которою толково, с полным знанием тюремного дела, управляла полдюжина вороватого и пронырливого вида парней – это были профессиональные воры – урки. В углу камеры сидело несколько буддийских лам, молча погружённых в свои буддийские молитвы и не обращавших никакого внимания на суету окружающего мира.
Какой-то седобородый еврей убедительно доказывал одному из урок, что он-то решительно не при чём, он, просто, – часовых дел мастер, и он, просто, приехал из Америки в еврейское государство, в Биробиджан.
– А, из Америки, говоришь, приехал?
– Ну, да, из самой Америки, даже из Бостона. Я же в России родился, ещё в царской.
– Ну, и дурак.
– Почему же это, спрашивается, дурак? – обиделся часовых дел мастер.
– А это ты у своей мамы спроси, почему.
– Так я же в Биробиджан.
– Вот тебе тут и пропишут твой Биробиджан. А за что тебя сцапали?
– А я знаю, за что? Я на станции вышел за кипятком, а поезд взял и ушёл…
– Тут ещё один такой умный есть, тоже из Америки.
– И тоже в Биробиджан?
– Иди и спроси. Один дурак и другой дурак, вот, будет целых два дурака, всё-таки веселее. Вот там сидит, – урка показал в угол камеры.
Часовых дел мастер направился к своему товарищу по Америке и по несчастью. Стёпка, из совершенно голого любопытства, пошёл за ним.
На щёгольском чемоданчике, Стёпка таких в жизнь свою не видел, сидел рыжеватого вида мужчина, лет, этак, слегка за тридцать. Сложен он был коренасто и крепко, и в зубах у него торчала коротенькая трубка.
– Скажите, вы тоже из Америки? – обратился к нему часовых дел мастер.
– Тоже из Америки, – сказал рыжеватый мужчина.
– А ты почему по-русски, а не по-американски говоришь? – вмешался Стёпка.
Рыжеватый мужчина посмотрел на него снизу вверх.
– А я и по-американски тоже могу.
– Так чего же тебя черти сюда принесли?
– Был коммунистом.
– Почему был?
– Теперь начинаю переставать.
– Ну, скоро совсем перестанешь, – утешил его Стёпка. – Помрёшь – и перестанешь. Тут помереть – это раз плюнуть…
Часовых дел мастер просунулся между Стёпкой и рыжеватым мужчиной и что-то стал лопотать на неизвестном Стёпке языке. Насколько Стёпка мог понять из телодвижений часовых дел мастера, у того куда-то уехала целая семья. Сам он отстал от поезда, а семья уехала, вероятно, в Биробиджан. Часовых дел мастер скоро иссяк и, видимо, не получил от рыжеватого мужчины никакого утешения. Понурив голову, и бессильно разводя руками, он исчез в вавилонскую кучу людей, Стёпка присел на корточки перед рыжеватым мужчиной и спросил.
– А тебя как звать?
– Паркером.
– Чудное имя.
– Бывает…
– А ты по нашему говорить где научился?
– Мать русская…
Паркер смотрел на Стёпку с видом полнейшего равнодушия, и Стёпка начинал чувствовать нечто вроде антипатии. Вот, сидит буржуй – чемоданчик, костюмчик, трубка вот какая, и, видимо, ничего не боится. Вишь, задаётся…
На Стёпку нахлынуло непреодолимое желание прихвастнуть.
– А меня скоро выпустят, – сказал он Паркеру.
– И слава Богу, – равнодушно сказал Паркер.
– Шпиёнов пойдём ловить.
– Ну и лови.
– Тут такой шпиён, самый главный, Светлов, мильён рублей я за него получу.
Трубка в зубах Паркера не дрогнула ни на один миллиметр.
– Светлов, говоришь. Ну, если поймаешь, кланяйся.
– Почему кланяйся?
– Не хочешь – не кланяйся…
– А ты его знаешь?
– Меньше, чем тебя.
– Так почему-же кланяться?
– Нужно вежливым быть.
Стёпка, сидя на корточках, волчьими глазами всматривался в крепко сколоченное лицо американца: так вот они, какие бывают, из буржуйских стран, и один спинжак чего стоит, да и не найти у нас такого. В Стёпкиной душе продолжало нарастать нечто вроде раздражения.
– Так чего же ты сюда приехал?
– Социализм строить…
– Ну и еловая твоя голова!
– Какая уж есть.
– А ботинки такие сколько там у вас стоят?
Стёпка нагнулся и погладил ботинок рукой. Когда он поднял голову, то на какую то долю секунды он заметил, или ему показалось, что он заметил, пристальный, испытующий взгляд Паркера. Но этот взгляд, если он и был, мелькнул и исчез.
– Долларов десять, – сказал Паркер.
– А на рубли, это сколько будет?
– Не знаю, я не банкир. А, вот, ты, если тебя выпустят, скажи, чтобы мне передачу прислали.
– Кому сказать?
– Да кому-нибудь. Скажи, сидит тут бывший американский коммунист Вильям Паркер, может быть, иностранцу помогут…
Паркер снова посмотрел на Стёпку как-то по особому. Вынул из кармана кисет и протянул его Стёпке. Стёпка, порывшись по карманам, нашёл смятый клочок газетной бумаги, свернул цыгарку и с наслаждением затянулся. Трубка мира была выкурена в молчании, Стёпка не курил уже несколько дней и не хотел прерывать этого наслаждения никакими разговорами. Но в его голове складывалась мысль, что всё это как-то неспроста. Конечно, если бы он, Стёпка, и пошёл бы заявлять начальству об этом разговоре, то, собственно, и заявлять было бы нечего. А всё-таки неспроста. Стёпка собрался, было, задать ещё несколько косвенных вопросов, но в это время из дверей камеры раздался зычный голос:
– Эй, кто там Стёпка, катись сюда.
Стёпка вскочил, как подколотый.
– Ну, пока, – бросил он Паркеру.
Паркер махнул рукой. На этой руке Стёпка заметил голубую татуировку…