Далее по теме:
Не все знают, что первым репрессированным народом на территории СССР стали корейцы. Это произошло в печально известном 37-м…
В Духовщине, самом маленьком городе России, живёт скромная пенсионерка, ветеран труда, участница тех событий, пусть и в очень нежном возрасте: трёхмесячной малюткой её вывезли спецэшелоном, вместе с сотнями других людей, из Приморья в Узбекистан. Дальше расскажет сама Зинаида Юировна АНАХОВИЧ:
— Нас с семьёй везли в течение трёх месяцев с Дальнего Востока, привезли на станцию Голодная Степь в Узбекистане. Нас высадили, действительно, в абсолютно голой степи. Моя семья – родители и четверо детей – была выселена из Приморского края, село Заречье Михайловского района, это пограничный район. Что инкриминировали? Враг народа, предатель родины – по национальному признаку. В Приморском крае жило много переселенцев из Кореи, перебравшихся туда после заключения корейско-японского договора 1876 года и русско-японской войны 1905 года. Я из семьи переселенцев. В Россию переехали мои родители, потом уже родилась я – в Советском Союзе. Моя девичья фамилия Хегай.
Доехали – четверо детей и родители. Мы были единственной семьёй в этом эшелоне, которая полностью сохранилась, перенесла дорогу. Родители рассказывали, что все семьи теряли своих детей, а то и двух-трёх. У нас, корейцев, тогда все семьи были многодетными… В пути была диверсия, крушение – уничтожали нас, корейцев, как могли. Специально. На каждом полустанке кого-то хоронили – родителей, детей, стариков. Люди умирали. История это тяжёлая, тёмная и очень грустная (вздыхает).
Нас привезли в степь и по сути бросили. Я – майская, мне было 3,5 месяца, когда нас посадили в поезд в сентябре, в декабре привезли. Самому старшему ребёнку – семь лет. Зима… Жили в землянке, потом переселились на скотный двор.
— Что нужно было делать, чтобы выжить после депортации?
— Траву ели. Лебеду ели, одуванчик, дикий лук. Родители ходили далеко – за 50 и больше километров, искали траву. Государство нам в качестве пайка давало муку – пекли лепёшки… Без травы не выжили бы. С нового года стали организовывать колхоз. Ведь корейцы всегда занимались земледелием… В том году зима была короткая, весна – ранняя, и вот под снегом искали одуванчики, шпинат… Мы жили в 350 км от Ташкента. Местность так и называлась – Голодная степь, а сейчас её в Узбекистане зовут Цветущий край. Нам запрещено было уходить от поселения дальше 35 км. И вот взрослые ночами, чтобы их никто не видел, шли искать траву за пределы этой зоны – очень страшно было. Я чудом выжила, я считаю. Мы, дети, спаслись только благодаря любви и заботе наших родителей!..
— Ваши первые впечатления от встречи с властью?
— Вы знаете, я до сих пор не могу видеть звёздочку доброжелательно. Мне было 6 лет, шёл 43-й год. Я помню, что в кишлак приходил сотрудник НКВД. Я маленькая была, видела только звёздочку на его шапке. Он ружьём стучит в нашу дверь – выходите на работу, хлопковые поля обрабатывать! Дверь из камыша, она мягкая, даже стука не раздаётся. В войну нам сказали, что нужно одевать, обувать и перевязывать солдат – нужно выращивать хлопок.
— Что изменилось в жизни депортированных корейцев с началом Великой Отечественной?
— Для выращивания хлопка была нужна вода – корейцев организовали строить оросительные каналы. Воду брали из Аральского моря, из-за этих каналов оно так быстро и высохло. Ширина каждого канала – 10 метров, глубина – 6. Мы, дети, в них купались, многие тонули… Корейцы построили эти каналы. Свои национальные кадры местные жители держали при себе, и они на полях не работали в те годы. Узбеки только на базаре сидели. Корейцы рис выращивали, хлопок выращивали… Я с шести лет работала на хлопке. Нас, детей, заставили быть водовозами. Взрослые работают с кетменём (тяпкой) в руках, а мы вёдра носили на жердях с сестрой – из арыка на поле. Падаем, пока несём, проливаем, возвращаемся назад за водой – опять несём…
— Мужчин не хватало?
— Молодых мужчин собирали в трудовую армию. В действующую армию как врагов народа корейцев не брали, но многие корейцы воевали – выдавали себя за представителей других народов, говорили в военкомате, что они из Узбекистана, Казахстана, Туркменистана, Таджикистана…
— Получается, при всём притеснении и неуважении со стороны властей готовы были защищать страну?
(моя собеседница всплёскивает руками) — А как же!.. Конечно! Я работала шестилетней девочкой – нам сказали, что солдат нужно одевать, в России холодно, они мёрзнут в снегу!.. Мы сугробы-то только в кино видели, в хронике. Какой у нас там был снег, выпал – растаял… Мы пытались защитить нашу Родину – ногтями цеплялись, грызли эту землю… Дети работали на хлопковых полях – без воды, в 40-45 градусов, падали, умирали…
— Поступали ли к вам впоследствии в Голодную Степь другие репрессированные?
— В 42-м году, помню, привезли турок и чеченцев. Помню, они между собой подрались. Мне было 4,5 года – видела голову отрезанную, валяющуюся, – страх божий! Потом долго не могла в себя прийти… Потом привезли немцев, потом – крымских татар. С Северного Кавказа было много национальностей – например, уйгуры…
— Ходили ли вы в школу?
— Да, школа была, корейская. Мы учились на родном языке. В школу идём, сразу задание получаем – приходим домой, перекусили – пошли в поле работать. С первого класса работали. С Дальнего Востока приехали грамотные люди, они могли преподавать, но их же забрали потом в трудовые армии… Мы самообразованием занимались!.. Русскую учительницу мы впервые увидели в 49 году – она одна приехала, с голубыми глазами, все остальные – корейцы. Учителя у нас в большинстве были вчерашние школьники, которые окончили 10 классов. Там, в колхозе, невозможно было жить грамотным людям – что их ожидает в таком окружении?!
— Когда появились на руках какие-то документы?
— До 1956 года нам нельзя было покидать зону в 35 км вокруг поселения. До 1958 года не давали паспорта. Потом на волне хрущёвской оттепели стали выдавать временные – трёхмесячные, шестимесячные паспорта … Мы, корейцы, не могли никуда выезжать – нам не разрешали. Мы – враги народа, и – всё! Мой старший брат «зайцем» поехал в Ташкент, сдал на пятёрки экзамены в авиационное училище, а в списках зачисленных его нет. Он спрашивает: почему? А ему говорят: нам нужны свои кадры, а ты – враг народа! Это был 1947 год.
— Как ему удалось так хорошо сдать экзамены?
— Никого не хочу обидеть, но мы, корейцы, люди неглупые и трудолюбивые. Семилетку он окончил у нас в колхозе, потом поехал в русскую деревню, – мы тогда так говорили, – там была десятилетка. Поехал поступать с аттестатом зрелости, со свидетельством о рождении – паспортов у нас не было… Он впоследствии закончил Московский лесотехнический институт, в Мытищах – приехал в Москву «зайцем», ехал из Узбекистана в Россию на крыше вагона, и только за Самарой (Куйбышевым) перебрался в общий вагон. После войны нужны кадры были, и он поступил.
— Как вы выбрались?
— В послевоенные годы колхоз стал расти, понадобилась почтовая связь. Меня назначили начальником отделения связи, 21 год мне был. Раз я стала материально ответственным лицом, я начала просить документы. Районное начальство дало мне разрешение на учёбу. Я поехала и поступила, но, к сожалению, не туда, куда мне было нужно. Трёхмесячный паспорт мне оформляли очень долго, и я не успела подать документы в институт технической связи в Куйбышеве, и вроде бы неплохо подготовилась, но – не получилось. И поступила в педучилище, на дошкольную работу – город Вольск в Саратовской области. Приехала – а мне там: «Ты – враг народа, шпионка!» Это 58-й год. «Вы, корейцы – предатели!», и всё. Я даже не выходила в город – доставалось. Хорошо, у нас директриса в педучилище была женщина мудрая, много перенёсшая, она меня приметила – сказала: «Находись у меня в училище в канцелярии». Я там в канцелярии у неё целый месяц жила, до начала учебного года. По улице невозможно ходить было: у меня как у кореянки волосы длинные были – дёргали, унижали, оскорбляли, как хотели! Ой!.. «Враг народа, шпионка!..» И не пожалуешься никому. Дали общежитие – поселили меня с детдомовскими. Они – тоже как большая семья, и я себя с ними чувствовала более-менее спокойно.
— Был ли кто-то ещё в вашем окружении, кто относился к репрессированным с сочувствием?
— Были, конечно! Большей частью. Тогда было много людей порядочных. Нас жалели, нас уважали. Потому что корейцы – очень трудолюбивые, очень послушные, доброжелательные, неприхотливые, умные, не сочтите за нескромность. Нас ценили. Иначе мы бы не выжили…
— Вы были пионеркой?
— Была. И галстук носила.
— В комсомол звали?
— Не то что звали – заставили! И в партию приглашали, потом. Трудились-то на благо… Я отказалась.
— Когда к вам изменилось отношение в обществе? Когда вас перестали дразнить шпионкой?
— Это где-то в начале шестидесятых…. После XXII съезда партии.
— Как в дальнейшем сложилась ваша жизнь?
— Я отучилась в педучилище, меня направили в Новосибирск. Я поняла для себя, что мне нужно учиться дальше. Поступила в Кемерове на заочное обучение на педагогическое отделение. Мне пришлось дополнительно заниматься – я же очень плохо разговаривала по-русски. Поэтому каждую неделю я сидела в библиотеке субботу и воскресенье – читала, читала, читала… Работала по профессии – воспитателем детского сада. Из хлопкоуборочной труженицы и начальника отделения связи – в воспитатели детского сада (улыбается). Потом – заведующая деткомбинатом. Потом, набрав опыта, работала преподавателем педучилища, сама готовила воспитателей детских садов. Преподавала педагогику, психологию, дошкольное образование.
— Как вы оказались на Смоленщине?
— Я работала в Новосибирске, потом уехала на Дальний Восток, вышла замуж, оттуда – в Кустанай, потом – в Чимкент, это южный Казахстан, а потом я перебралась сюда, к дочке, на Смоленщину, в годы развала – в девяностые (улыбается). Мой муж – белорус, семья у нас интернациональная. Я отработала в общей сложности 41 год, сейчас давно на пенсии. Принимаю активное участие в жизни первичной организации инвалидов-жертв политических репрессий. Наш председатель правления, вы знаете, Турченкова Лилия Альфредовна.
— Когда вы были реабилитированы?
— Только в 1997 году, через суд. Пришлось обращаться в прокуратуру, в посольство, искать свидетелей… Было целое судебное производство! Реабилитацию получили только те, кто смог добиться, настоять – в индивидуальном порядке, а ведь выселяли в массовом… Знаете, у меня отчество в паспорте появилось только в 34 года – муж настоял, а так были документы без отчества…
— Когда советский режим, причинивший вашей семье столько боли, рухнул, в 1991 году – что вы чувствовали?
— Ох… Боль! Нас разъединили! Сестра моя сразу оказалась за границей, и многие мои друзья, с которыми я училась – тоже.[/quote]