Главная Форумы Партия «Великая Россия» Пропаганда и агитация Национализм — путь спасения, нацизм — путь погибели Ответ в теме: Национализм — путь спасения, нацизм — путь погибели

#2185587
Helga X.
Участник

А.Савельев, лидер партии «Великая Россия»:
Идеологические клише берут верх над попыткой следовать традиционализму: “возрождение нашего Отечества и возвращение на путь социализма неразделимы. История вновь оставляет народам нашей Родины тот же выбор, что и в 1917 и в 1941 году: либо великая держава и социализм, либо дальнейший распад страны и окончательное превращение ее в колонию. Можно смело утверждать, что в своей сущности «русская идея» есть идея глубоко социалистическая”. С точки зрения традиционалиста, такой идеологический оборот должен быть оценен как отречение от давней традиции в пользу более “свежей”. конец цитаты

А теперь вся статья:
Социалистические и прочие “левые” модели государства

Существующие партийные документы “левых” партий достаточно просто анализировать, сравнивая с прежними марксистскими установками. В политической жизни России эти установки сохранились в относительной “чистоте” лишь в малых маргинальных группировках. В то же время нельзя сказать, что европейская эволюция коммунистической идеологии и превращение ее в современную социал-демократию, произошло только в рамках малопопулярных и не имеющих политических перспектив партиях.

Наряду с респектабельной коммунистической оппозицией в партийном спектре России присутствуют и такие “левые” партии, которые сохраняют прежний большевистский подход к государству. Примером такой партии служит ВКП (б), в программе которой ставится задача подготовки широких социальных слоев к свержению буржуазного строя, содействия классовой борьбе и ее направление на установление диктатуры пролетариата (правда, в демократических и гибких формах).

Фактически данная партия в ряде своих теоретических положений без каких-либо изменений использует прежний багаж советско-коммунистической доктрины в ее марксистской определенности (“Любая политическая власть, по существу, есть диктатура экономически господствующего класса”) без обычных уловок “реальной политики”, которая так или иначе бывает свойственна тем, кто имеет шансы приобрести власть и контроль над государственным аппаратом. Например, программа ВКП (б) говорит о советской бюрократии как о предвестнике новой буржуазии криминального и номенклатурного происхождения. С одной стороны, государство считается порождением антагонизма классов, с другой – источником новых классов. Парадокс, когда советское государство выступает в роли такого источника, в программе ВКП (б) связывается с перерождением КПСС и отступлением от принципов большевизма.

Таким образом, мы сталкиваемся с двойственным отношением к государству – хорошо лишь большевистское государство (причем в сталинском его виде), а всякое другое принципиально вредно. Целесообразна только государственная организация диктатуры пролетариата, все остальные государственные организации враждебны. Любое небольшевистское государство подлежит разрушению, и с этой целью ВКП (б) говорит о необходимости поддержки национально-освободительных движений. Отсюда логично вытекает и идея мировой революции, которая должна вылиться в установление большевистских режимов в странах победившего национально-освободительного движения.

И все-таки когда речь заходит о международной политике, программа ВКП(б) выделяет собственное государство — как объект эксплуатации другими государствами. Антиколониальный пафос, тем не менее, подчиняется генеральной идее: борьба за демократию и национальные интересы народов должна перерасти в борьбу за социалистическую революцию.

ВКП (б) намеревается использовать часть старого государственного и муниципального аппарата, осуществляющего управление экономикой, социальной и культурной сферами, “пока не произойдет советизация всей системы, управления”. То есть, в какой-то мере опыт государственного строительства все же признается позитивным.

Имеются также определенные ограничительные оговорки по поводу права наций на самоопределение. Перед плачевным опытом современной России ВКП(б) уже не может заявлять открыто о готовности к гибели родного государственного организма. Поэтому признание права наций на самоопределение связывается с его подчинением интересам победы социалистической революции. Кроме того это право трактуется как нечто отличное от права на образование самостоятельного государства. Более того, развитие этой мысли дает идею унитарного многонационального государства, которое объявляется наиболее целесообразной для условий диктатуры пролетариата формой национально-государственного устройства. Различные формы конфедерации, федерации и национально-территориальной автономии рассматриваются как переходные формы к “социалистическому унитаризму”.

Другим полюсом “левого” подхода к государству становится либеральный социализм, опирающийся преимущественно на идеи западной социал-демократии и идеи “перестройки”. Например в программных установках Союза общественных объединений “Российское движение за новый социализм” (РДНС) видение демократии зафиксировано в таких пунктах:

— форма политического устройства, основанная на признании народа единственным источником власти,

— строгое и неукоснительное разделение функции власти,

— гибкое сочетание парламентаризма с функционированием институтов прямого волеизъявления граждан,

— верховенство законов, выражающих волю народа и его подавляющего большинства,

— гарантия со стороны государства естественных и неотъемлемых прав человека,

— путь мирных перемен, позволяющий переходить исходного состояния общества к другое без неоправданных разрушений,

— разумная дискуссия, ведущая к выработке реалистических решений на основе многообразия суждений,

— участие в жизни страны и общества, дающее возможность свободному человеку влиять на рассмотрение различных собственных и общественных проблем,

— возможность каждого более полно использовать свой талант, знания, опыт, энергию и творческую инициативу в общественно полезных целях,

— норма деятельности людей, позволяющая несмотря на многообразие и несовпадение интересов сообща решать насущные задачи в рамках закона.

Собственно, идея нации и государства из концепции демократии либеральных социалистов полностью выпадает, а их взгляды практически без изъятия могут быть включены в любую либеральную программу. Не случайно для них утрачивается определенность важнейших элементов теории государства, когда они касаются проблем собственной страны: “Россия – “мир миров”, многонациональная и поликонфессиональная страна, где патриотизм и интернационализм — неразделимые понятия, опирающиеся на взаимное уважение всех народов”. И это несмотря на критическую оценку того, что “Россия представляет собой набор “локальных миров” — регионов и республик, все более отдаляющихся от Центра”.

В области государственного строительства у РДНС (Манифест, 1998) обнаруживается “последовательный федерализм”, явно либеральный тезис о реализации “технологий общественного договора”, положение об уважении “самобытности всех наций и народностей”, декларацию о “народовластии и подлинном демократизме” и множество других фрагментов либеральных и социальных доктрин, спутанных в одном клубке. Важную роль в идеологии “новых социалистов” занимает также тезис о том, социализм есть плод Великой Октябрьской социалистической революции, которая будто бы дала мир народам, землю – крестьянам, власть – Советам, самоопределение – нациям.

Наиболее серьезной (но краткосрочной) попыткой внедрить социально-либеральный синтез в “эпоху Путина” стало создание в 2000-2001 году спикером Госдумы Г.Селезневым “лево”-демократического движения “Россия” (впоследствии сменившего имя на “Партию возрождения России”). Идеология движения опирается на требование построения социального государства (“доведенная до своего высшего воплощения идея социального государства – и есть социализм”, социализм – это социальная справедливость плюс рыночная экономика). Большая часть программных разработок “России” была посвящена экономике и социальному обеспечению. Социализм в ее программной интерпретации – это справедливая оплата труда, достойное образование и здравоохранение, достойное пенсионное обеспечение, восстановление хозяйственной роли государства, усиление роли местного самоуправления, расширение прав трудящихся в сфере производства. По этим и другим поводам говорилось много общих слов, но почти ничего конкретно-практического. Характерно, что в социальной политике “Россия” взяла ориентир не на проблематику жизнеспособности нации и государства, а на права человека.

Политика государственного строительства в программных документах “России” требует утверждения федерализма в противовес унитаризму, а также сочетания стратегического централизма и “этно-конфессиональной автономности субъектов Федерации”. Духом либеральных идей отдают такие слова из программной брошюры движения: “Единство многонациональной державы возможно только на базе ценностей демократии и свободы, на основе прав и морали, общих социально-экономических и духовно-политических интересов”.

В целом движение пыталось позиционировать себя между коммунистами и либералами – то есть, как “центристское” объединение, как бы берущее ото всех самые полезные идеи. В действительности же программные разработки “России” представляли собой эклектичное сочетание социалистических и либеральных идей с рядом весьма экстравагантных проектов разных авторов (С.Кара-Мурза, А.Дугин и др.). То же, вероятно, можно сказать и о любой другой попытке либерально-коммунистического синтеза.

Иммануил Валлерстайн пишет, что аргументация социалистических партий, которые в конце концов сделали выбор в пользу участия в парламентских выборах (а следовательно — и в правительствах), в пользу этого выбора основывается на мнении о рациональности человека, который действует согласно рациональному интересу, а также, что прогресс неизбежен, что история на стороне социалистического дела. Так социалистические партии к 1914 году превратились из революционной силы в “несколько более нетерпеливый вариант центристского либерализма”. Далее Валлерстайн пишет, что призрак, бродивший по миру в период 1917-1991 гг. преобразился в чудовищную карикатуру на тот призрак, что бродил по Европе в 1848-1917 гг. Старый европейский призрак излучал оптимизм, веру в прогресс, справедливость, нравственность, составлявшие его сильные качества. Второй же призрак, по Валлерстайну, стал источать предательство идеалов, исторический застой и отвратительное угнетение.

Казалось бы в сравнении с недосказанностью либерального социализма по вопросам государства (в основном в силу рассмотрения этого вопроса как второстепенного) и антигосударственным экстремизмом большевистского коммунизма, позиция Коммунистической партии Российской Федерации (КПРФ) может в ряде аспектов рассматриваться как последовательно государственническая.

Так, в своеобразном манифесте по международным вопросам “Прорыв в ХХI век” (1999) один из идеологов КПРФ С.Ю.Глазьев пишет об опасности, которую мировая финансовая олигархия несет суверенитету национальных государств. Глубокой тревогой проникнуты его слова о “моделирование человеческого сознания через СМИ с телевидением во главе” и антинациональном характере правящей олигархии, которая “заинтересована в уничтожении национального суверенитета России и максимальном ослаблении государственной власти”. Суверенитет государства, духовное здоровье граждан, возрождение национального духа – вот главные ценности, к которым апеллирует Глазьев.

В преамбуле программы КПРФ в тех же тонах говорится о национальной катастрофе, ведущий к гибели российской цивилизации, о том, что Россия превращается в объект очередного передела мира, о боли патриотов за поруганную честь Державы. Но вслед за преамбулой все возвращается на круги своя – к декларациям марксистско-ленинского толка и забвению России.

КПРФ намеревается соединить социально-классовое и национально-освободительное движение в единое массовое движение сопротивления и ставит перед собой следующие главные цели:

— народовластие, означающее конституционную власть трудящегося большинства, объединенного посредством Советов и иных форм демократического самоуправления народа;

— справедливость, предполагающая гарантированное право на труд и его вознаграждение по конечным результатам, на доступное всем бесплатное образование и бесплатную медицинскую помощь, благоустроенное жилье, отдых и социальное обеспечение;

— равенство, основанное на освобождении труда, на ликвидации эксплуатации человека человеком и всех видов социального паразитизма, на господстве общественных форм собственности на средства производства;

— патриотизм, равноправие наций, дружба народов, единство патриотических и интернациональных начал;

— ответственность гражданина перед обществом и общества перед гражданином, единство прав и обязанностей человека;

— социализм в его обновленных и закрепленных в будущей конституции формах, отвечающих современному уровню производительных сил, экологической безопасности, характеру стоящих перед человечеством задач;

— коммунизм как историческое будущее человечества. Коммунисты считают, что исторический процесс совершается в эволюционных и революционных формах. Они поддерживают те из них, которые действительно соответствуют интересам людей труда. Добиваясь социалистических преобразований, они стоят за мирные методы их осуществления. Партия выступает против буржуазного и мелкобуржуазного экстремизма, таящего огромную опасность гражданской войны.

Вопрос, какое все это имеет отношение к государству и нации? Этот понятийный блок отодвигается на второй план как только дело касается идеологических клише советского периода, который дают КПРФ львиную долю электората и депутатские мандаты на выборах.

Глобальные проблемы мирового развития в программе КПРФ трактуются исключительно с точки зрения производства и потребления, а не национально-государственных интересов. Мировой политический процесс видится настолько единым и связанным, что в нем не возникает никакого своеобразия – ни для России, ни для какого-либо иного государства.

Первоначальные заявления о неповторимом вкладе России в развитие человечества (включая и своеобразие государственного устройства), разбивается утверждением взгляда на революции как на “локомотивы истории”, который будто бы подтверждает история России. То есть, крушение российской государственности, а не сама государственность обнаруживает вклад в развитие человечества. Вероятно именно поэтому от русского исторического наследия в программе КПРФ остаются только геополитические последствия, а традиция замещается революцией: “Геополитическим преемником Российской империи был Советский Союз”. Идеологические клише берут верх над попыткой следовать традиционализму: “возрождение нашего Отечества и возвращение на путь социализма неразделимы. История вновь оставляет народам нашей Родины тот же выбор, что и в 1917 и в 1941 году: либо великая держава и социализм, либо дальнейший распад страны и окончательное превращение ее в колонию. Можно смело утверждать, что в своей сущности «русская идея» есть идея глубоко социалистическая”.

С точки зрения традиционалиста, такой идеологический оборот должен быть оценен как отречение от давней традиции в пользу более “свежей”.

Программа КПРФ постоянно соединяет классовый и государственный интерес: “Исторический опыт свидетельствует, что успех в этом деле нашему Отечеству сопутствовал лишь в тех случаях, когда трудящиеся, весь народ правильно осознавали свои коренные национально-государственные интересы”.

И вот как должны реализоваться эти интересы:

“- возглавить растущее народное сопротивление насильственной капитализации страны;

— отстранить от власти мафиозно-компрадорскую буржуазию, установив власть трудящихся, патриотических сил;

— сохранить государственную целостность России, воссоздать обновленный Союз советских народов, обеспечить национальное единство русского народа;

— укрепить политическую независимость и экономическую самостоятельность Союза, восстановив его традиционные интересы и позиции в мире;

— обеспечить гражданский мир в обществе, разрешение разногласий и противоречий законным путем, на основе диалога;

— спасти научный потенциал, оборонный комплекс и Вооруженные Силы. Привести их в соответствие с потребностями надежной национальной безопасности;

— объявить решительную борьбу преступности, гарантируя безопасность и защиту личности и общества в целом;

— принять срочные меры для выхода из экономического кризиса посредством государственного регулирования хозяйственной жизни”.

В данном случае классовый интерес уступает место государственному – исключительно государственному, в котором народные чаяния, условия выживания народа уже не просматриваются помимо интересов правящего слоя. Не случайно эти тезисы (с некоторыми стилистическими поправками в трех первых) могут считаться общепризнанными для практически любой партийной группировки современной России и, вне всякого сомнения, отражают официально заявленный курс Кремля.

При той огромной роли, которую КПРФ отводит государству в сфере экономики и социального обеспечения, в ее программу не попало ничего, что касалось бы самой концепции российской государственности, а не срочным мерам ее спасения. Лишь по оговоркам можно судить, что марксистско-ленинский подход подразумевался и не подлежал пересмотру.

В программе КПРФ есть программа-минимум, в ней нет программы-максимум – то есть заявлений о целях, о перспективном видении российской государственности. Лишь образ мощного СССР прослеживается как идеальная модель, к которой КПРФ намерена стремиться. Отсюда следует, что никакие уроки по части национально-государственного строительства из практики своих идейных предшественников идеологами и лидерами КПРФ не извлечены.

Последнее следует из взглядов лидера КПРФ Г.А.Зюганова на генезис национальной политики Советской власти. В своей программной статье “О национальной гордости патриотов” коммунистический идеолог, защищая советскую национальную политику, излагает ленинскую доктрину не в ее аутентичной форме, а в виде отдельных случайных оговорок, связанных в большей мере с проблемами выживания большевистской власти. Смена лозунгов поражения собственного отечества в войне на лозунг “Социалистическое Отечество в опасности!” представляется таким образом, что большевики в короткие сроки смогли ликвидировать национальное неравенство, будто бы существовавшее в Российской Империи. Зюганов приводит слова Ленина: “Нужно возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством «великодержавной» нации. Необходимо неравенство, которое возмещало бы то неравенство, которое складывается в жизни фактически”.

Оценка имперской национальной политики как дискриминационной по отношению к инородцам позволяет оправдывать дискриминационную политику большевиков по отношению к русскому народу: “справедливая” национальная политика требовала уступок со стороны русских и преимуществ для нерусских — масштабной помощи национальным окраинам за счет русских и Центральной России; формирования федеративного государства “титульных наций” взамен унитарного государства русской нации.

Всю русскую историю Зюганов видит как сплошные рецидивы местничества — мы не русские, мы “пскопские”… Это противоречит реальной истории, в которой только распри “верхов” развязывали братоубийство. Столь же нелепым с исторической точки зрения выглядит утверждение о том, что “местную ограниченность и раздробленность России сумела окончательно преодолеть лишь Октябрьская революция”. Если бы это было так, то СССР не был бы разрезан национальными границам и не распался бы по этим административным “надрезам”.

Коль скоро политика выравнивания статуса инородца со статусом русского была решена сначала возвращением к патриотизму (“Социалистическое отечество в опасности!”), а потом – началом общенационального строительства (образование СССР), то продолжение прежней дискриминации русских было нецелесообразным. Тем не менее, оно продолжалось. И косвенно Зюганов признает, что антирусский перекос в политике Советской власти все-таки оставался – как наследие исходных антигосударственных установок большевиков, что губительно сказалось на судьбе страны.

Вместе с тем, Зюганов не говорит о том, что русские имеют право на компенсацию за годы дискриминации. Речь ведется всего лишь о том, что теперь надо как-то поддержать жизнеспособность “национальной сердцевины”. Но в чем же состоит идея Зюганова в этой области. Говоря кратко, она сводится к тому, чтобы сделать русское патриотическое движение заложником социалистических идей, а труд русских людей обобществить в коммунистическом государстве. Последнее особенно симптоматично – Зюганов, с одной стороны, объявляя о единстве Труда, отказывается от разделения труда и иерархизации современного производства, а с другой, — объявляет Труд первой ценностью, превосходящей по значимости вероисповедание, язык и территорию проживания. Данное обстоятельство есть логичное продолжение интернационалистической доктрины, вынужденной в своих конечных идеях выступать против государства – лишь производственный процесс, хозяйственная деятельность видится коммунистам силой, скрепляющей людей в нацию. Взамен государства, таким образом, приходит утопия единого предприятия, чреватая разрастанием бюрократии, забвением культурных корней и превращением человека в “винтик”, пристроенный в колоссальный механизм.

Пытаясь быть честным, Зюганов признает, что гражданская война, “чуть было вновь не противопоставила социализм и патриотизм”. И только интервенция спасла большевиков от последовательного антипатриотизма. Именно нашествие иноземцев подтолкнуло коммунистов к тому, чтобы перенять у белого движения лозунги единства и неделимости России. И опять же нашествие гитлеровских полчищ, по мысли Зюганова, окончательно соединило социализм и патриотизм. Выходит, что на доктринальном уровне коммунисты не могли примириться с патриотизмом, пока сама жизнь, проблемы выживания коммунистической номенклатуры не поставили в повестку дня патриотические лозунги, мобилизующие народ на отпор врагу.

Зюганов, отражая устремления верхушки своей партии, стремится отождествить русский патриотизм, русское национальное самосознание с коммунизмом. Именно русские патриоты, по мысли Зюганова, “есть главный противник антисоветских и антикоммунистических сил” (“нельзя не замечать ярко выраженного антикапиталистического, антибуржуазного пафоса патриотизма в России”). При этом никакого пересмотра доктрины интернационализма не предусматривается. Занятно, что задачу обеспечения единства русской нации и преодоления местничества Зюганов называет… интернационализмом!

Нельзя выдавать патриотизм за социально-нейтральное явление, – говорит Зюганов. И тем самым утверждает, что социально избирательный патриотизм фактически становится интернационализмом. Соответственно, именно в данном месте проявляется различие между социалистическим патриотизмом и русским патриотизмом. В первом случае выражается классовая солидарность (или точнее, солидарность исключительно прежним с социалистическим государством и нынешней компартией), а во втором – с русским народов и его интересами вне зависимости от политических режимов и исторических эпох.
http://www.savelev.ru/book/?ch=126