- В этой теме 24 ответа, 8 участников, последнее обновление 9 лет, 6 месяцев назад сделано
.
-
Сообщения
-
Кстати, о власти и при участии апокрифов.
Враньё конечно, особенно о летоисчислении и возрасте человечества!
Социализм в России? Утопия. К тому же вредная, как всякий интернационализм. А национал-социализм — это просто формула, скрывающая подлинную суть социализма.
Один из известных русских националистов Буташевич-Петрашевский: “Социализм есть доктрина космополитическая, стоящая выше национальностей: для социалиста различие народностей исчезает, есть только люди”. Аналогично — П.Ткачев: «Социалист … с одной стороны,.. должен содействовать всему, что благоприятствует устранению перегородок, разделяющих народы, всему, что сглаживает и ослабляет национальные особенности; с другой — он должен самым энергичным образом противодействовать всему, что усиливает и развивает эти особенности. И он не может поступать иначе”.
А теперь вменяемое мнение. Иван Солоневич:
«…В юбилейный 1900 год все это показалось бы совершенно неправдоподобной
ерундой. Но все это стало реальностью. Неправдоподобная реальность при
необходимости должна иметь неправдоподобное объяснение.
По-видимому, самым неправдоподобным из всех объяснений будет рождение социализма просто-напросто из сексуальной неполноценности, из вечной обиды сексуально ущемленного homo sapiens, ненавидящего Господа Бога именно за эту обиду, но ненавидящего и все остальное в мире. Сейчас социализм предпочитает не вспоминать о тех двух тысячах лет своей пропаганды, когда «обобществление жен и детей» стояло на первом месте всех социалистических программ. Обобществления и женщин и имущества, по понятным соображениям, добиваются прежде всего те, у кого нет ни того, ни другого — пролетарии кармана и санкюлоты пола. И они, от Платона до Гитлера, шли в атаку не только против карманов, но и против женщин. Не только и не столько против «частной собственности», сколько против семьи. Импотенты стояли у философских истоков социализма — импотенты стали и на верхах революционной власти.
Философия, «душа пролетариата» и идейная основа всякой революции,
объявила войну Евангелию — больше ей ничего не оставалось. Европа продала
душу свою духу безбожия, и Европе были обещаны все блага мира. Европе были
обещаны «все блага мира» — в обмен на ее душу. Душа была продана. Сейчас
Европа, как Иов, сидит на гноище и черепками отскребает язвы свои. Философия
материализма опустошила души всего нынешнего поколения, но материальная
компенсация за проданную душу была выдана черепками. Ни душ, ни калорий.
Почти две тысячи лет тому назад некий — сейчас основательно забытый
Автор — предупреждал нас: «Берегитесь волков в овечьей шкуре — по делам их
узнаете их». Мы не послушались. Мы объявили забытого Автора агентом
капитализма, защитником реакции, пропагандистом опиума, суеверия, невежества
и чепухи. Теперь волки пришли.
Для всех нас, для всего человечества, вопрос заключается в том, удастся
ли нам вернуться к забытому Автору или весь мир пойдет по стопам Европы…
….
……..Из утопических мечтаний философов, начиная от Платона и кончая Беллами
и Марксом, вырос «научный социализм» — наука о том, чего в природе не
существует. Или по крайней мере не существовало до 1917 года. Из научного
социализма зарождались его практические деятели, заседавшие за столами
международных социалистических конгрессов и обещавшие нам, маленьким людям мира сего, кучу всяких благ: мир, хлеб, свободу и всяческие остальные
производные мира, хлеба и свободы. До первой мировой войны во всех странах
Европы медленно, но верно шли к власти социалисты. После первой мировой
войны, использовав европейскую катастрофу и прорвав последние проволочные
заграждения капиталистических и прочих старых режимов, социалисты к власти
пришли. В континентальной Европе не осталось ни одного НЕсоциалистического
правительства. Перечислим по пальцам.
В России к власти пришел Владимир Ленин — член российской
социал-демократической партии большевиков.
В Польше — Иосиф Пилсудский, член польской рабочей социалистической
партии.
В Венгрии — Бела Кун, член венгерской рабочей социалистической партии.
В Германии — раньше Эбер, член германской социал-демократической
рабочей партии, а потом Адольф Гитлер, член германской
национал-социалистической рабочей партии.
В Чехии — Ян Масарик и Эдуард Бенеш, члены чешской рабочей
социалистической партии.
В Италии — Бенито Муссолини, член итальянской социалистической партии.
Во Франции — Леон Блюм и прочие члены французских социалистических
партий.
В Бельгии — Эмиль Вандервельде, член бельгийской рабочей
социалистической партии.
Романовы и прочие, сидя на своих престолах, не обещали, собственно,
ровным счетом ничего и никакого рая нигде не проектировали. У них были и
полиция, и тюрьмы, и армии. Они вели войны. Они занимались «империализмом» и
«национализмом». Ни на одном европейском престоле не сидело ни одного гения.
В Европе не голодал никто. Никого без суда не расстреливали. Мы можем
утверждать, что при Романовых и прочих в Европе все-таки было плохо. Но
никогда невозможно отрицать, что при «пролетариях всех стран» в той же
Европе стало безмерно хуже. Когда эти пролетарии к власти шли, они, в начале
прочего, клялись и солидарностью всех народов. Придя к власти, каждый
социалист заявил, что каждый другой социалист есть: предатель рабочего
класса, социал-соглашатель, изменник социализму, кровавый фашист, кровавый
тоталитарист и вообще сволочь, которую, по мере возможности, нужно зарезать.
Настоящий же социалист — это только «Я», единственный, неподражаемый,
гениальный и гениальнейший. «Государство — это я». «Социализм — это тоже
я». Нет Бога, кроме социализма, и Сталин (Муссолини, Гитлер, Бенеш, Блюм и
пр.) единственный пророк его. В Европе началась эпоха всеобщей пролетарской
резни. конец цитатыА.Савельев, лидер партии «Великая Россия»:
Идеологические клише берут верх над попыткой следовать традиционализму: “возрождение нашего Отечества и возвращение на путь социализма неразделимы. История вновь оставляет народам нашей Родины тот же выбор, что и в 1917 и в 1941 году: либо великая держава и социализм, либо дальнейший распад страны и окончательное превращение ее в колонию. Можно смело утверждать, что в своей сущности «русская идея» есть идея глубоко социалистическая”. С точки зрения традиционалиста, такой идеологический оборот должен быть оценен как отречение от давней традиции в пользу более “свежей”. конец цитатыА теперь вся статья:
Социалистические и прочие “левые” модели государстваСуществующие партийные документы “левых” партий достаточно просто анализировать, сравнивая с прежними марксистскими установками. В политической жизни России эти установки сохранились в относительной “чистоте” лишь в малых маргинальных группировках. В то же время нельзя сказать, что европейская эволюция коммунистической идеологии и превращение ее в современную социал-демократию, произошло только в рамках малопопулярных и не имеющих политических перспектив партиях.
Наряду с респектабельной коммунистической оппозицией в партийном спектре России присутствуют и такие “левые” партии, которые сохраняют прежний большевистский подход к государству. Примером такой партии служит ВКП (б), в программе которой ставится задача подготовки широких социальных слоев к свержению буржуазного строя, содействия классовой борьбе и ее направление на установление диктатуры пролетариата (правда, в демократических и гибких формах).
Фактически данная партия в ряде своих теоретических положений без каких-либо изменений использует прежний багаж советско-коммунистической доктрины в ее марксистской определенности (“Любая политическая власть, по существу, есть диктатура экономически господствующего класса”) без обычных уловок “реальной политики”, которая так или иначе бывает свойственна тем, кто имеет шансы приобрести власть и контроль над государственным аппаратом. Например, программа ВКП (б) говорит о советской бюрократии как о предвестнике новой буржуазии криминального и номенклатурного происхождения. С одной стороны, государство считается порождением антагонизма классов, с другой – источником новых классов. Парадокс, когда советское государство выступает в роли такого источника, в программе ВКП (б) связывается с перерождением КПСС и отступлением от принципов большевизма.
Таким образом, мы сталкиваемся с двойственным отношением к государству – хорошо лишь большевистское государство (причем в сталинском его виде), а всякое другое принципиально вредно. Целесообразна только государственная организация диктатуры пролетариата, все остальные государственные организации враждебны. Любое небольшевистское государство подлежит разрушению, и с этой целью ВКП (б) говорит о необходимости поддержки национально-освободительных движений. Отсюда логично вытекает и идея мировой революции, которая должна вылиться в установление большевистских режимов в странах победившего национально-освободительного движения.
И все-таки когда речь заходит о международной политике, программа ВКП(б) выделяет собственное государство — как объект эксплуатации другими государствами. Антиколониальный пафос, тем не менее, подчиняется генеральной идее: борьба за демократию и национальные интересы народов должна перерасти в борьбу за социалистическую революцию.
ВКП (б) намеревается использовать часть старого государственного и муниципального аппарата, осуществляющего управление экономикой, социальной и культурной сферами, “пока не произойдет советизация всей системы, управления”. То есть, в какой-то мере опыт государственного строительства все же признается позитивным.
Имеются также определенные ограничительные оговорки по поводу права наций на самоопределение. Перед плачевным опытом современной России ВКП(б) уже не может заявлять открыто о готовности к гибели родного государственного организма. Поэтому признание права наций на самоопределение связывается с его подчинением интересам победы социалистической революции. Кроме того это право трактуется как нечто отличное от права на образование самостоятельного государства. Более того, развитие этой мысли дает идею унитарного многонационального государства, которое объявляется наиболее целесообразной для условий диктатуры пролетариата формой национально-государственного устройства. Различные формы конфедерации, федерации и национально-территориальной автономии рассматриваются как переходные формы к “социалистическому унитаризму”.
Другим полюсом “левого” подхода к государству становится либеральный социализм, опирающийся преимущественно на идеи западной социал-демократии и идеи “перестройки”. Например в программных установках Союза общественных объединений “Российское движение за новый социализм” (РДНС) видение демократии зафиксировано в таких пунктах:
— форма политического устройства, основанная на признании народа единственным источником власти,
— строгое и неукоснительное разделение функции власти,
— гибкое сочетание парламентаризма с функционированием институтов прямого волеизъявления граждан,
— верховенство законов, выражающих волю народа и его подавляющего большинства,
— гарантия со стороны государства естественных и неотъемлемых прав человека,
— путь мирных перемен, позволяющий переходить исходного состояния общества к другое без неоправданных разрушений,
— разумная дискуссия, ведущая к выработке реалистических решений на основе многообразия суждений,
— участие в жизни страны и общества, дающее возможность свободному человеку влиять на рассмотрение различных собственных и общественных проблем,
— возможность каждого более полно использовать свой талант, знания, опыт, энергию и творческую инициативу в общественно полезных целях,
— норма деятельности людей, позволяющая несмотря на многообразие и несовпадение интересов сообща решать насущные задачи в рамках закона.
Собственно, идея нации и государства из концепции демократии либеральных социалистов полностью выпадает, а их взгляды практически без изъятия могут быть включены в любую либеральную программу. Не случайно для них утрачивается определенность важнейших элементов теории государства, когда они касаются проблем собственной страны: “Россия – “мир миров”, многонациональная и поликонфессиональная страна, где патриотизм и интернационализм — неразделимые понятия, опирающиеся на взаимное уважение всех народов”. И это несмотря на критическую оценку того, что “Россия представляет собой набор “локальных миров” — регионов и республик, все более отдаляющихся от Центра”.
В области государственного строительства у РДНС (Манифест, 1998) обнаруживается “последовательный федерализм”, явно либеральный тезис о реализации “технологий общественного договора”, положение об уважении “самобытности всех наций и народностей”, декларацию о “народовластии и подлинном демократизме” и множество других фрагментов либеральных и социальных доктрин, спутанных в одном клубке. Важную роль в идеологии “новых социалистов” занимает также тезис о том, социализм есть плод Великой Октябрьской социалистической революции, которая будто бы дала мир народам, землю – крестьянам, власть – Советам, самоопределение – нациям.
Наиболее серьезной (но краткосрочной) попыткой внедрить социально-либеральный синтез в “эпоху Путина” стало создание в 2000-2001 году спикером Госдумы Г.Селезневым “лево”-демократического движения “Россия” (впоследствии сменившего имя на “Партию возрождения России”). Идеология движения опирается на требование построения социального государства (“доведенная до своего высшего воплощения идея социального государства – и есть социализм”, социализм – это социальная справедливость плюс рыночная экономика). Большая часть программных разработок “России” была посвящена экономике и социальному обеспечению. Социализм в ее программной интерпретации – это справедливая оплата труда, достойное образование и здравоохранение, достойное пенсионное обеспечение, восстановление хозяйственной роли государства, усиление роли местного самоуправления, расширение прав трудящихся в сфере производства. По этим и другим поводам говорилось много общих слов, но почти ничего конкретно-практического. Характерно, что в социальной политике “Россия” взяла ориентир не на проблематику жизнеспособности нации и государства, а на права человека.
Политика государственного строительства в программных документах “России” требует утверждения федерализма в противовес унитаризму, а также сочетания стратегического централизма и “этно-конфессиональной автономности субъектов Федерации”. Духом либеральных идей отдают такие слова из программной брошюры движения: “Единство многонациональной державы возможно только на базе ценностей демократии и свободы, на основе прав и морали, общих социально-экономических и духовно-политических интересов”.
В целом движение пыталось позиционировать себя между коммунистами и либералами – то есть, как “центристское” объединение, как бы берущее ото всех самые полезные идеи. В действительности же программные разработки “России” представляли собой эклектичное сочетание социалистических и либеральных идей с рядом весьма экстравагантных проектов разных авторов (С.Кара-Мурза, А.Дугин и др.). То же, вероятно, можно сказать и о любой другой попытке либерально-коммунистического синтеза.
Иммануил Валлерстайн пишет, что аргументация социалистических партий, которые в конце концов сделали выбор в пользу участия в парламентских выборах (а следовательно — и в правительствах), в пользу этого выбора основывается на мнении о рациональности человека, который действует согласно рациональному интересу, а также, что прогресс неизбежен, что история на стороне социалистического дела. Так социалистические партии к 1914 году превратились из революционной силы в “несколько более нетерпеливый вариант центристского либерализма”. Далее Валлерстайн пишет, что призрак, бродивший по миру в период 1917-1991 гг. преобразился в чудовищную карикатуру на тот призрак, что бродил по Европе в 1848-1917 гг. Старый европейский призрак излучал оптимизм, веру в прогресс, справедливость, нравственность, составлявшие его сильные качества. Второй же призрак, по Валлерстайну, стал источать предательство идеалов, исторический застой и отвратительное угнетение.
Казалось бы в сравнении с недосказанностью либерального социализма по вопросам государства (в основном в силу рассмотрения этого вопроса как второстепенного) и антигосударственным экстремизмом большевистского коммунизма, позиция Коммунистической партии Российской Федерации (КПРФ) может в ряде аспектов рассматриваться как последовательно государственническая.
Так, в своеобразном манифесте по международным вопросам “Прорыв в ХХI век” (1999) один из идеологов КПРФ С.Ю.Глазьев пишет об опасности, которую мировая финансовая олигархия несет суверенитету национальных государств. Глубокой тревогой проникнуты его слова о “моделирование человеческого сознания через СМИ с телевидением во главе” и антинациональном характере правящей олигархии, которая “заинтересована в уничтожении национального суверенитета России и максимальном ослаблении государственной власти”. Суверенитет государства, духовное здоровье граждан, возрождение национального духа – вот главные ценности, к которым апеллирует Глазьев.
В преамбуле программы КПРФ в тех же тонах говорится о национальной катастрофе, ведущий к гибели российской цивилизации, о том, что Россия превращается в объект очередного передела мира, о боли патриотов за поруганную честь Державы. Но вслед за преамбулой все возвращается на круги своя – к декларациям марксистско-ленинского толка и забвению России.
КПРФ намеревается соединить социально-классовое и национально-освободительное движение в единое массовое движение сопротивления и ставит перед собой следующие главные цели:
— народовластие, означающее конституционную власть трудящегося большинства, объединенного посредством Советов и иных форм демократического самоуправления народа;
— справедливость, предполагающая гарантированное право на труд и его вознаграждение по конечным результатам, на доступное всем бесплатное образование и бесплатную медицинскую помощь, благоустроенное жилье, отдых и социальное обеспечение;
— равенство, основанное на освобождении труда, на ликвидации эксплуатации человека человеком и всех видов социального паразитизма, на господстве общественных форм собственности на средства производства;
— патриотизм, равноправие наций, дружба народов, единство патриотических и интернациональных начал;
— ответственность гражданина перед обществом и общества перед гражданином, единство прав и обязанностей человека;
— социализм в его обновленных и закрепленных в будущей конституции формах, отвечающих современному уровню производительных сил, экологической безопасности, характеру стоящих перед человечеством задач;
— коммунизм как историческое будущее человечества. Коммунисты считают, что исторический процесс совершается в эволюционных и революционных формах. Они поддерживают те из них, которые действительно соответствуют интересам людей труда. Добиваясь социалистических преобразований, они стоят за мирные методы их осуществления. Партия выступает против буржуазного и мелкобуржуазного экстремизма, таящего огромную опасность гражданской войны.
Вопрос, какое все это имеет отношение к государству и нации? Этот понятийный блок отодвигается на второй план как только дело касается идеологических клише советского периода, который дают КПРФ львиную долю электората и депутатские мандаты на выборах.
Глобальные проблемы мирового развития в программе КПРФ трактуются исключительно с точки зрения производства и потребления, а не национально-государственных интересов. Мировой политический процесс видится настолько единым и связанным, что в нем не возникает никакого своеобразия – ни для России, ни для какого-либо иного государства.
Первоначальные заявления о неповторимом вкладе России в развитие человечества (включая и своеобразие государственного устройства), разбивается утверждением взгляда на революции как на “локомотивы истории”, который будто бы подтверждает история России. То есть, крушение российской государственности, а не сама государственность обнаруживает вклад в развитие человечества. Вероятно именно поэтому от русского исторического наследия в программе КПРФ остаются только геополитические последствия, а традиция замещается революцией: “Геополитическим преемником Российской империи был Советский Союз”. Идеологические клише берут верх над попыткой следовать традиционализму: “возрождение нашего Отечества и возвращение на путь социализма неразделимы. История вновь оставляет народам нашей Родины тот же выбор, что и в 1917 и в 1941 году: либо великая держава и социализм, либо дальнейший распад страны и окончательное превращение ее в колонию. Можно смело утверждать, что в своей сущности «русская идея» есть идея глубоко социалистическая”.
С точки зрения традиционалиста, такой идеологический оборот должен быть оценен как отречение от давней традиции в пользу более “свежей”.
Программа КПРФ постоянно соединяет классовый и государственный интерес: “Исторический опыт свидетельствует, что успех в этом деле нашему Отечеству сопутствовал лишь в тех случаях, когда трудящиеся, весь народ правильно осознавали свои коренные национально-государственные интересы”.
И вот как должны реализоваться эти интересы:
“- возглавить растущее народное сопротивление насильственной капитализации страны;
— отстранить от власти мафиозно-компрадорскую буржуазию, установив власть трудящихся, патриотических сил;
— сохранить государственную целостность России, воссоздать обновленный Союз советских народов, обеспечить национальное единство русского народа;
— укрепить политическую независимость и экономическую самостоятельность Союза, восстановив его традиционные интересы и позиции в мире;
— обеспечить гражданский мир в обществе, разрешение разногласий и противоречий законным путем, на основе диалога;
— спасти научный потенциал, оборонный комплекс и Вооруженные Силы. Привести их в соответствие с потребностями надежной национальной безопасности;
— объявить решительную борьбу преступности, гарантируя безопасность и защиту личности и общества в целом;
— принять срочные меры для выхода из экономического кризиса посредством государственного регулирования хозяйственной жизни”.
В данном случае классовый интерес уступает место государственному – исключительно государственному, в котором народные чаяния, условия выживания народа уже не просматриваются помимо интересов правящего слоя. Не случайно эти тезисы (с некоторыми стилистическими поправками в трех первых) могут считаться общепризнанными для практически любой партийной группировки современной России и, вне всякого сомнения, отражают официально заявленный курс Кремля.
При той огромной роли, которую КПРФ отводит государству в сфере экономики и социального обеспечения, в ее программу не попало ничего, что касалось бы самой концепции российской государственности, а не срочным мерам ее спасения. Лишь по оговоркам можно судить, что марксистско-ленинский подход подразумевался и не подлежал пересмотру.
В программе КПРФ есть программа-минимум, в ней нет программы-максимум – то есть заявлений о целях, о перспективном видении российской государственности. Лишь образ мощного СССР прослеживается как идеальная модель, к которой КПРФ намерена стремиться. Отсюда следует, что никакие уроки по части национально-государственного строительства из практики своих идейных предшественников идеологами и лидерами КПРФ не извлечены.
Последнее следует из взглядов лидера КПРФ Г.А.Зюганова на генезис национальной политики Советской власти. В своей программной статье “О национальной гордости патриотов” коммунистический идеолог, защищая советскую национальную политику, излагает ленинскую доктрину не в ее аутентичной форме, а в виде отдельных случайных оговорок, связанных в большей мере с проблемами выживания большевистской власти. Смена лозунгов поражения собственного отечества в войне на лозунг “Социалистическое Отечество в опасности!” представляется таким образом, что большевики в короткие сроки смогли ликвидировать национальное неравенство, будто бы существовавшее в Российской Империи. Зюганов приводит слова Ленина: “Нужно возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством «великодержавной» нации. Необходимо неравенство, которое возмещало бы то неравенство, которое складывается в жизни фактически”.
Оценка имперской национальной политики как дискриминационной по отношению к инородцам позволяет оправдывать дискриминационную политику большевиков по отношению к русскому народу: “справедливая” национальная политика требовала уступок со стороны русских и преимуществ для нерусских — масштабной помощи национальным окраинам за счет русских и Центральной России; формирования федеративного государства “титульных наций” взамен унитарного государства русской нации.
Всю русскую историю Зюганов видит как сплошные рецидивы местничества — мы не русские, мы “пскопские”… Это противоречит реальной истории, в которой только распри “верхов” развязывали братоубийство. Столь же нелепым с исторической точки зрения выглядит утверждение о том, что “местную ограниченность и раздробленность России сумела окончательно преодолеть лишь Октябрьская революция”. Если бы это было так, то СССР не был бы разрезан национальными границам и не распался бы по этим административным “надрезам”.
Коль скоро политика выравнивания статуса инородца со статусом русского была решена сначала возвращением к патриотизму (“Социалистическое отечество в опасности!”), а потом – началом общенационального строительства (образование СССР), то продолжение прежней дискриминации русских было нецелесообразным. Тем не менее, оно продолжалось. И косвенно Зюганов признает, что антирусский перекос в политике Советской власти все-таки оставался – как наследие исходных антигосударственных установок большевиков, что губительно сказалось на судьбе страны.
Вместе с тем, Зюганов не говорит о том, что русские имеют право на компенсацию за годы дискриминации. Речь ведется всего лишь о том, что теперь надо как-то поддержать жизнеспособность “национальной сердцевины”. Но в чем же состоит идея Зюганова в этой области. Говоря кратко, она сводится к тому, чтобы сделать русское патриотическое движение заложником социалистических идей, а труд русских людей обобществить в коммунистическом государстве. Последнее особенно симптоматично – Зюганов, с одной стороны, объявляя о единстве Труда, отказывается от разделения труда и иерархизации современного производства, а с другой, — объявляет Труд первой ценностью, превосходящей по значимости вероисповедание, язык и территорию проживания. Данное обстоятельство есть логичное продолжение интернационалистической доктрины, вынужденной в своих конечных идеях выступать против государства – лишь производственный процесс, хозяйственная деятельность видится коммунистам силой, скрепляющей людей в нацию. Взамен государства, таким образом, приходит утопия единого предприятия, чреватая разрастанием бюрократии, забвением культурных корней и превращением человека в “винтик”, пристроенный в колоссальный механизм.
Пытаясь быть честным, Зюганов признает, что гражданская война, “чуть было вновь не противопоставила социализм и патриотизм”. И только интервенция спасла большевиков от последовательного антипатриотизма. Именно нашествие иноземцев подтолкнуло коммунистов к тому, чтобы перенять у белого движения лозунги единства и неделимости России. И опять же нашествие гитлеровских полчищ, по мысли Зюганова, окончательно соединило социализм и патриотизм. Выходит, что на доктринальном уровне коммунисты не могли примириться с патриотизмом, пока сама жизнь, проблемы выживания коммунистической номенклатуры не поставили в повестку дня патриотические лозунги, мобилизующие народ на отпор врагу.
Зюганов, отражая устремления верхушки своей партии, стремится отождествить русский патриотизм, русское национальное самосознание с коммунизмом. Именно русские патриоты, по мысли Зюганова, “есть главный противник антисоветских и антикоммунистических сил” (“нельзя не замечать ярко выраженного антикапиталистического, антибуржуазного пафоса патриотизма в России”). При этом никакого пересмотра доктрины интернационализма не предусматривается. Занятно, что задачу обеспечения единства русской нации и преодоления местничества Зюганов называет… интернационализмом!
Нельзя выдавать патриотизм за социально-нейтральное явление, – говорит Зюганов. И тем самым утверждает, что социально избирательный патриотизм фактически становится интернационализмом. Соответственно, именно в данном месте проявляется различие между социалистическим патриотизмом и русским патриотизмом. В первом случае выражается классовая солидарность (или точнее, солидарность исключительно прежним с социалистическим государством и нынешней компартией), а во втором – с русским народов и его интересами вне зависимости от политических режимов и исторических эпох.
http://www.savelev.ru/book/?ch=126Террор «справедливости». Свобода оказалась кровожаднее Традиции, отчего на свет начали появляться идеи, ставящие во главу угла Справедливость. Противостояние все менее привлекательным идеям либералов, превозносящих частный успех и авантюристов, идущих по головам неудачников, вылилось в требование коллективной свободы – освобождения от «пут» нации и государства. Общественная солидарность, укорененная в Традиции и Государстве, теперь подменялась классовой солидарностью на основе общего социально-экономического статуса. Если Просвещение опровергало Традицию, то социалистические учения начали опровергать порожденный Просвещением буржуазный порядок. Но в этом опровержении места Традиции и традиционной морали не нашлось. Платон точно оценил отношение между либеральной олигархией и теми, кого марксисты потом назвали пролетариатом: «Богатство развратило душу людей роскошью, бедность их вскормила страданием и довела до бесстыдства».
Наибольшая глубина социалистических идей была достигнута в марксизме, где отрицание будущей ведущей роли буржуазии было дополнено прогностической идеей о неизбежной и закономерной смене социально-экономических формаций. От первобытнообщинного строя – к рабовладению, затем к феодализму, которому на смену приходит капитализм, а за ним начинается эпоха социалистических революций и построение коммунизма. Переходу к новой формации предшествует появление передового общественного класса, который призван преодолеть накопленные в прежней формации противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Смена формации означает отбрасывание прежних отношений, мешающих развитию производительных сил, и установление новых отношений.
В этой историософской конструкции изначально присутствовал дефект: уверенность в том, что в земном существовании можно построить идеальное общество, которому не нужно ни государство, ни социальная иерархия, ни нация. В этом смысле марксизм радикально разрывал с Традицией и даже полагал этот разрыв принципиальной закономерностью исторического процесса.
Марксизм утверждал, что очередная смена формаций не за горами, потому что родился на свет «могильщик» капитализма – рабочий класс с его «пролетарским интернационализмом». Коль скоро капитализм не обеспечивал наемным рабочим даже рабского существования, то пролетариату «нечего терять, кроме своих цепей». Пролетарий, разламывая революцией прежние отношения, должен был уничтожить частную собственность и, в конце концов, ликвидировать государство. При этом «реакционные народы» должны были погибнуть во всемирной пролетарской революции. Классовая солидарность делала народы не нужными для реализации любимых идей марксистов. Интернационализм стал одной из ключевых догм социализма. Теория отмирания государства роднила социалистов и либералов: интернационализм и свободные мировые рынки соединены в общих для тех и других идеях глобализма.
Пропагандистским замыслом марксистов была опора на материальный соблазн, обращенный к массам. Им доказывалось, что достаточно отречься от своего государства, от своей веры, достаточно истребить «эксплуататорские классы», чтобы жить богато и трудиться в меру желания. Сначала предполагалось вознаграждение каждому по труду, а при коммунизме – по потребностям, вне зависимости от труда. Критерий воздаяние «по труду» и критерий разумных потребностей так и не был определен. Да это и не предполагалось, поскольку марксизм создавал сказку о чудесном обогащении и праздности, о земном рае для тунеядцев. Тем же соблазном были заражены не только пролетарии, но и образованные слои общества, которому еще только предстояло становиться нацией и в полной мере освоить свою традицию. Вместо этого обществу было предложено мечтать о Справедливости и Свободе.
Соблазны материального обогащения разъединили народ, противопоставив классовые интересы и доведя отношения между классами до ненависти и вражды. В этой схватке была отброшена ответственность перед царствующими династиями и честь аристократии. Результатом кровавых схваток за «светлое будущее» стало вовсе не торжество «революционных» трудящихся или «контрреволюционных» капиталистов и помещиков, а перетекание власти в руки бюрократии.
Основанные на весьма узком эмпирическом материале, идеи марксизма оказались актуальными лишь в течение очень короткого исторического периода. Они стали не столько теорией, сколько пропагандой, смущающей умы народов, рвущихся к знанию. Революции XIX и XX веков, затеянные под знаменами компартий (начиная с Парижской коммуны), опровергли сами себя, доказали несостоятельность марксизма. Марксизм сохранил значимость лишь как критика издержек капитализма и методология анализа простейших экономических отношений. Он ослабил жизнеспособность мировых цивилизаций, но не опроверг ни гуманистических иллюзий Просвещения, ни фундаментальных ценностей Традиции.
Человечество увидело, как социализм топтал Традицию и уничтожал социальные слои, охваченные либеральными и социалистическими мифами. Жертвы «реального социализма» многократно превысили жертвы буржуазных революций. Социализм надорвал жизненные силы многих народов. И поэтому мир увидел крах социалистической системы, оказавшейся не способной переступить через догматы марксизма и ответить на вызовы времени. Научный коммунизм, марксистская философия, исторический материализм – все это оказалось ненаучным и нежизненным.
Наемные рабочие не только не стали передовым классом, создающим более эффективные производственные отношения, но и не сложились в нечто единое. Мировые войны показали, что историческими субъектами остаются народы и государства, но не классы. Там, где социализм победил, и догмы марксизма стали новой «религией», он отдал власть в руки бюрократии – партийной номенклатуры, миссия которой состояла в одном: в сдерживании нации в ее духовном и политическом становлении.
Смыкание противоположностей. Мутация либеральных взглядов в ХХ веке привела к сближению с социализмом и заимствованию у него ряда идей. Либеральный социализм, зачатки которого пришлись на довоенную эпоху, расцвел к концу ХХ века и полностью впитал в себя обе концепции. Либерализм, утратив прежний пафос защиты свободы личности, «социализировался» – сделал ставку на многочисленные социальные программы. Социализм стал высшим принципом свободы, либерализмом в действии, призванным раскрепостить пролетариат, представив большинству некую «усредненную свободу». Либерализм, признав значимость некоторых социалистических принципов, стал более изощренным в своей лжи о сущности общества и человека. После краха социалистического лагеря либерализм унаследовал от поверженного противника не только материальные ресурсы, но и идеологию, которую адаптировал к целям мировой олигархии. Фикции демократии дополнились фикциями социального равенства и социального партнерства. Институты демократического и либерального социализма приняты на содержание олигархии, предпочитающей контролировать все идеи и все общественные течения, перекупая лидеров, идеологов, мыслителей, оскопляя общественную мысль, где только возможно.
Либерализм и социализм, различаясь в декларируемых целях и ценностях, едины в стремлении уничтожить государства и нации, соединить их в одно общество с едиными для всех «общечеловеческими ценностями». Для этого приходится отрицать национальные и цивилизационные различия, считая их пережитком, а любые различия между людьми – негативными факторами, подлежащими устранению. Обе по виду противоречивые идеологии едины в одном – в противостоянии религиозно-философскому мировоззрению, отражающему национальное самосознание.
Либерализм, как и социализм, калечит рассудок человека. Если социализм создает личность, целостность которой полностью зависит от коллектива и политического догмата, то либерализм видит идеал в личности с расщепленным сознанием – мультикультурной и не связанной ни с одной человеческой общностью постоянными узами. Либерализм и социализм отрывают человека от семьи, нации и морали. У либерала семья – нечто временное, от нации можно в любой момент отречься, а мораль – химера. У социалиста семья – нечто второстепенное, нация – нечто преходящее, а мораль за пределами партийной догмы отсутствует.
Либерализм, как и социализм, лукав. В нем «общечеловеческое» – лишь пропагандистский трюк. Всеобщая свобода оборачивается свободой ограниченного числа субъектов, которым предоставляется монопольное право повсеместно оборачивать свой капитал. Глобализация нужна олигархии только для того, чтобы отработанная ею модель закрепощения народов и наций стала универсальной и получила распространение во всем мире. Капитал олигархии нигде не должен встречать сопротивления своим разрушительным планам. Поэтому любое государство, отстаивающее национальные интересы и ведущее независимую политику, объявляется врагом, «империей зла», пособником терроризма. Врагом для олигархии является все, что связано со свободным существованием наций, а значит – все, что сохраняет традиционный духовный уклад, верность историческому пути, прочность моральных императивов.
Противостояние нации и тоталитарной бюрократии. Бюрократия всегда желала получить пожизненные права на ведущую роль в государстве и стремилась сделать свое положение независимым от воли монарха, аристократии, народа. Именно это толкало бюрократию использовать изъяны в общественном устроении государств для укоренения своей власти. Интриги во дворцах то и дело выплескивались на улицы столиц, где взбудораженные люди искали справедливости. Плоды побед неизменно переходили к правящим кланам, а толпу усмиряли подачками: временными послаблениями режима, малозначащими реформами, броскими лозунгами. В результате бюрократия только крепла и умножалась численно, создавая себе инструменты для захвата национального достояния и безудержного обогащения. Бюрократический контроль за государственным аппаратом, национальным имуществом, госбюджетом применял самые изощренные методы унижения народа.
Ответное сопротивление народа могло опираться только на высшую аристократию: духовную и военную силу, призванную быть опорой государства и монарха, стремящегося передать своему наследнику процветающую страну. Поэтому силы революционного террора нашли в бюрократии тайного союзника. Если революционеры делали ставку на убийство монарха и публичную дискредитацию аристократии, то бюрократия вела свою разрушительную работу подспудно и пыталась «украсть» у аристократии ее народ: плела интриги в правящих кругах, доводила тяготы управления до абсурда, дезинформировала, заводила в тупик реформы и т.д. Политические теории, представлявшие этот процесс как борьбу классов, могли быть только на руку бюрократии. Их утопизм очаровывал образованные слои общества, мутил сознание масс и давал бюрократии перспективу всевластия, не скованного никакой традицией.
Революционный пафос либерализма опирался на стремление убрать с дороги аристократию с ее этикой служения своему народу и Государю. Бюрократия, используя интересы промышленников (или, как их охарактеризовали в прошлом веке, буржуазии), рвалась к власти, чтобы перестроить все отношения в обществе и сделать морально оправданной безудержную наживу и присвоение всех результатов промышленной революции. Это желание накладывалось на становление политических наций. Многие буржуазные революции были одновременно и национальными – избавляющими от зависимости от других государств. Неспособность «третьего сословия» осознать свою миссию как лидера нации, неспособность совместить Традицию и Модернизацию привели к захвату лидирующих позиций ростовщиками и спекулянтами. Одни торговали деньгами, другие перепродавали готовые товары и сырье. Иные не гнушались торговать и живым товаром – людьми. При этом гуманистические ценности Просвещения стали догматом, ради которого железом и кровью усмирялись обездоленные социальные слои и колонизуемые территории.
Революциям всегда противостояли охранительные идеи, которые в последующие эпохи постарались забыть или взять из них только то, что подходило под текущую политическую конъюнктуру. Идеи либералов не стали бесспорными благодаря мыслителям-традиционалистам. Жозеф де Местр указывал, что не может быть никаких универсальных законов общества, что дух свободы в отсутствие «канонизированных предков» влечет к хаосу, что только национальный разум, подавляющий индивидуальные догмы, может дать счастье и процветание народам. Эдмунд Берк считал, что индивид рождается в присутствии традиции и государства и невозможности сложения частных эгоизмов. Адам Мюллер, а за ним Гегель, утверждали, что нация есть основание любого отдельного индивида и государства, что общая свобода – это свобода незабвенных предков. Фихте, Шеллинг и многие другие мыслители считали народ органической сущностью, а государство считали средством для нации. Лучшая форма правления для консервативных мыслителей почти всегда есть монархия. Гегель писал: «Личность государства действительна лишь как некое лицо – монарх». В ХХ веке консервативные идеи развивались как в немецкой, так и в русской философии, но не нашли достаточно приверженцев, чтобы остановить войны и революции.
Становление западного индустриального общества либералы пытаются приписать себе, придумав миф о «свободной рыночной экономике». В действительности, как показано Максом Вебером, успешная хозяйственная практика имела религиозные корни – протестантскую этику, рожденную в восстании народа против бюрократизации и перерождения католической церкви. Увы, западное общество в Реформации со временем отбросило и Традицию, а новая бюрократия навязала нациям свою волю.
Попыткой разрыва с бюрократией и освобождения наций были в предвоенные годы предприняты в европейских государствах. Но революционный и военный авантюризм, инспирированный агентами олигархии, подменил национальную идею нацизмом. Либеральная, или «левая», бюрократия была заменена не национальными институтами управления, а тоталитарной бюрократией, партократией, уничтожившей любое самоуправление и элементарные общественные свободы, в условиях которых нация только и может формироваться и развиваться. Авантюризм Гитлера и других лидеров агрессивных режимов, а также интриги мировой олигархии привели мир к войне и не позволили нациям преодолеть тотальную бюрократизацию. Олигархия была заинтересована в схватке фашисткой Германии и Советского Союза, потому что видела в этих режимах то, что мешало ее мировому господству, и не хотела, чтобы суверенные нации самостоятельно преодолели тоталитарные тенденции. Олигархия Запада нашла себе союзника в тоталитарных бюрократиях, которые жаждали войны, ибо иначе не могли держать народ в подчинении. Харизматические лидеры ХХ века опирались на бюрократию и жестокими репрессиями пытались подчинить ее себе. Но природа лидера нации противна природе бюрократии. Лидеры с течением времени сходили с политической сцены, а бюрократия неизменно восстанавливала и усиливала свои позиции.
Торжество либеральных режимов и обогащение олигархий за время Второй мировой войны и послевоенного восстановления направили человечество по ложному пути. Подавляя национальное самосознание там, где олигархия встречала стремление к суверенитету, она объявила национализм тождественным нацизму. Либеральный Запад и его бюрократия начали диктовать свои условия тем странам, где национальная идентичность еще только зарождалась. Отказавшись от цивилизующей миссии в колониях, Запад заменил ее неоколониальной политикой. В результате потерявшие ориентиры народы, не имевшие собственного исторического опыта или утратившие его, позволили явиться на свет самым жестоким тираниям и многие годы вели кровавые гражданские войны. И все же там, куда не дотянулась рука либеральной олигархии, из-под обломков колониальных режимов проступили цивилизации – носители Традиции.
Либерализм не предполагает преимуществ для промышленного капитала, который по своей роли в жизни общества должен доминировать над финансовым и торговым капиталом. Догмы либерализма привели к власти транснациональную олигархию, жонглирующую фиктивными ценностями. Деловые круги, отстранившиеся от Традиции, превратились в обслуживающий персонал олигархии, стали соучастниками глобального мошенничества.
«Железный закон» олигархии. Когда национальные силы были искусственно выведены из политической борьбы, сработал «железный закон олигархии», сформулированный в начале XX века Робертом Михельсом. Любая форма социальной организации, будь то партия или производственная корпорация, государство или общественная организация, вне зависимости от ее первоначальной демократичности либо автократичности, неизбежно вырождается во власть немногих, то есть в олигархию. Соотношение производительных сил и производственных отношений здесь совершенно не причем. Единственной силой, противостоящей олигархии, является Нация – со всеми ее историческими традициями: верой предков, историческим опытом, родовой памятью, навыками государственного управления и общественного самовыражения. Отрекаясь от наций в пользу разнообразных интернациональных федераций – производственных и политических – производственный капитал с неизбежностью оказывался в подчиненном положении. Вернуть лидирующее положение предпринимателям, сделать реальный сектор экономики гарантом стремительного развития экономики, залогом процветания народов может только Нация и Традиция.
Давно минули времена, когда служилое сословие заместило вялую аристократию в деле управления и стало опорой царствующих династий. Забирая себе власть на нижних этажах управления, разносословное чиновничество постепенно из опоры государства превратилось в паразитический слой, все больше отделяющий свои интересы от интересов нации и государства, одни социальные слои от других. В отсутствие механизма смены элит сработал все тот же «железный закон олигархии». Произошло вырождение аристократии в косные режимы с олигархией во главе, которые стали чужды всякому развитию.
Закончилось и время, когда государственные чиновники обслуживали интересы капитала, выступая в качестве исполнительных комитетов по защите экономических интересов буржуазии. В результате сращивания политической власти со спекулятивно-ростовщическими кругами бизнеса, выстроившими интернациональные структуры, формирование мировой олигархии стало неизбежным. Чиновничество сложилось в местные бюрократии и бюрократии международных организаций и поступило на службу олигархии. Производственный капитал лишился своего лидирующего статуса, началась деиндустриализация национальных экономик ведущих держав, разложение национальных суверенитетов. Бюрократия породила монополию, которая убивает предпринимательство и промышленное развитие. В результате нация порабощается косным слоем чиновников, ростовщиков и спекулянтов. И на повестку дня ставится вопрос о выживании нации: либо нация, либо олигархия.
Вся история развития человечества, или «история обществ», является вовсе не историей борьбы классов, а историей борьбы между нациями и народами, с одной стороны, и олигархией и обслуживающей ее бюрократией, с другой. С одной стороны – воля к духовному развитию, к суверенности своей культуры и цивилизации, с другой – страсть к наживе любой ценой. Невероятно разросшиеся госаппараты стоят на страже интересов ростовщиков, блуждающих по миру в поиске новых территорий для порабощения и ограбления народов. Международная бюрократия обслуживает свободу мировой спекуляции, убивающую мировые экономики ради прибыли, которую олигархия получит от дешевой рабочей силы, образующейся в странах «третьего мира».
Видимый успех и неизбежный крах. «Золотой век» олигархии, начавшийся в ХХ веке, когда большая часть человечества согласилась жить без веры, морали, традиции, истории, национальных ценностей, оказался на поверку очень коротким. Олигархия натолкнулась на непреодолимое препятствие – несоответствие между своими притязаниями, которые могут быть реализованы только «обществом потребления», и наличными ресурсами – человеческими и природными. Возникли неразрешимые противоречия между «капитализацией воздуха», безграничной эмиссией «мировых денег» и реальным производством товаров. Модель управления миром через торговлю деньгами и денежными суррогатами дала сбой. Иного и не могло быть, когда объем операций с фиктивными ценностями в сотни раз превзошел оборот произведенных товаров. Кризис экономики финансовых фикций, исчерпание природных ресурсов, сопротивление цивилизаций силовому диктату США вскрыли недееспособность, историческую ограниченность олигархической системы, гнилость религии «золотого тельца».
Видимая успешность тактики олигархии в том, что она действует скрытно и не представляет интересов публично действующей власти. Таким образом, олигархия оказывается вне действия самых острых конфликтов современности и не расходует на их разрешение свои ресурсы. Олигархии нет надобности в прямой оккупации территорий, нет надобности в прямой пропаганде собственного мировоззрения. Непрямые действия, контроль за территориями через марионеточные режимы, фальсификация истории наций, внедрение полезных олигархии политических мифов – все это инструментарий олигархии.
В прошлом центрами денежного господства были Ганзейский союз, Генуя и Венеция. В наше время – подконтрольные США международные институты: МВФ, Всемирный банк, ВТО. Неслучайно олигархический капитал, блуждавший на протяжении тысячелетий по разным странам и континентам Старого света, в ХХ веке выбрал своим центром США. Было создано новое государство, где традиция европейских наций была отброшена, а за основу взяты принципы государственного строительства, известные со времен Древнего Рима. Но и эти древние принципы государственного строительства оказались лишь лозунгами, благими намерениями.
Нация, образовавшаяся в США, была изначально освобождена от государственной и церковной бюрократии, но также и от многих моральных запретов, действие которых образует общество на столетия. На короткий исторический промежуток, пока моральные ценности еще не были до конца подавлены, американская нация приобрела динамизм и привлекательность для деятельных людей. Это позволило США сначала стать ведущей индустриальной державой, а в ХХ веке – «мировым кошельком». Но протестантская этика прививалась без Церкви, а общество – без государственных и культурных традиций. Поэтому с течением времени все идейные искания североамериканцев склонили нацию к культу наживы, культу денег.
Там, где над людьми властвуют не религиозные заповеди и укорененные в национальной культуре философские доктрины, а дух алчности и жажда барыша, все поставлено с ног на голову и превращается в свою противоположность: безобразное выдается за прекрасное, справедливость выглядит глупостью, доброе – злым, а над идеалами и святынями совершаются акты глумления и осквернения.
«Золотой телец» совершил переворот в мировоззрении, направив по ложному пути, заставив забыть о свободе и равенстве – главных ценностях, на которых стояли отцы-основатели США. Затем, из цитадели мировых денег последовали многочисленные интервенции против суверенных наций и государств. Ради ублажения интересов олигархии по всему миру американская олигархия организуют войны и революции, в которых применяют самое современное оружие, внедряют идеологические вирусы, проводят массированные информационные кампании. Ложь и аморализм – вот главные составляющие успеха этой политики. И причины ее неизбежного краха.
Олигархия, мечтающая о мировом господстве, может существовать лишь за счет присвоения реальных ресурсов, расплачиваясь за них знаками стоимости в виде электронных записей или нарезанной цветной бумаги с водяными знаками, определенными как «мировая валюта». Олигархический капитал не признает государственных границ, разрушение которых является его навязчивой идеей. Тем самым он пилит сук, на котором сидит, – под угрозой разложения и разрушения оказываются национальные экономики. Нанимая политических пособников, олигархия препятствует становлению национальной власти, а значит – организации производств, основанных на самых современных достижениях науки, и эффективного национального хозяйствования в целом.
Для подавления любой сколько-нибудь серьезной попытки нации стать независимой от власти денег олигархия через бюрократию проводит законы и правила, согласно которым жизнь национального капитала подавляется административным произволом. Деятельность органов государственного управления, подчиненная интересам олигархии, призвана задушить и подчинить себе любое предпринимательство, если оно осмеливается противопоставить себя бюрократии и вести себя независимо. Поэтому бюрократия обрушивается на национально ориентированные стратегически значимые и крупные предприятия, ликвидация которых происходит путем поглощения транснациональными корпорациями. Что касается средних и малых производств, то для достижения той же цели бюрократия использует методы от прямой криминальной расправы до организации рейдерства с участием чиновников и судей.
Если деньги становятся товаром, если они не служат хозяйственному учету и реальному товарному обмену, то они утрачивают свои естественные функции. Они утрачивают связь с конкретным производством и национальными экономиками. Во главу угла ставится не Дело, а стяжательство любой ценой. Слой деловых людей, на инициативе которых держится благосостояние нации, размывается и подменяется слоем бесстыдных ростовщиков и спекулянтов, которые оправдывают свою деятельность «общечеловеческими ценностями». Обещанное всем равнодоступное денежное счастье оборачивается подавлением и запретом всего, что выходит за пределы культа денег. И в этом заложена неизбежная гибель мировой олигархии.
Изобретение новых денежных суррогатов, учреждение новых региональных валют, игра ставками кредита – все это только продлит агонию либерально-олигархического правления. Без реального товарного эквивалента, соответствующего всей массе денежных знаков, без отказа от признания товаром «резаной бумаги», прикинувшейся знаками стоимости, невозможны продуктивные отношения между дееспособными нациями, невозможна продуктивная национальная экономика
Современные «маркетинговые» войны косят людей не хуже пулеметов, уничтожая среду обитания, распространяя наркотики, алкоголизм, порнографию. Не целесообразная производительная деятельность, удовлетворяющая насущные потребности наций, а спекуляции знаками стоимости или их суррогатами создают миллиардные состояния, избегающие причастности к производственным процессам. Что это, как ни война меньшинства против большинства? Что это, как ни доказательство того, что либеральные догматы могут реализоваться на практике только для подобного меньшинства? Войны развязывают ради добычи. Если посмотреть, кто богатеет на крови, то увидишь врага нации.
Технический прогресс и ядерное оружие в ХХ веке стали гарантом суверенитета для многих государств, что сорвало планы олигархии. Поэтому центр тяжести своей разрушительной работы олигархия перенесла на подрыв самосознания наций, которым навязывается доктрина «открытого общества»: без национальных границ и протекционизма правительства по отношению к национальному предпринимательству.
Национализм освобождает от рабства. Как бы ни различались человеческие сообщества природно-климатическими условиями и историческими «биографиями», психологические типы диктуют одни и те же мировоззренческие комплексы, которые объединяют или разъединяют людей больше, чем принадлежность к различным социальным или политическим группам. В современности эти типы обозначились в трех мировоззренческих доктринах: либерализме и социализме, единых в стремлении уравнять людей, уничтожить цивилизации и культуры, убить нации бюрократическими процедурами, и противостоящем им национализме, для которого Нация и ее цивилизационные достижения – высшая ценность. Время покажет, какие нации согласятся на самоубийственные уступки олигархии, а какие, усвоив уроки истории, возьмут свою судьбу в свои руки.
Низменная страсть меньшинства, желающего вечно вкушать плоды чуждого труда, явлена нам как основа либерального мировоззрения. Удовлетворить эту страсть может только гибель цивилизаций и вырождение самых талантливых и гордых народов мира. Народы, способные легко обеспечить себя всем необходимым, уничтожаются наемниками олигархии, создающими неэффективные хозяйственные механизмы, через которые идет конфискация всего национального достояния. Антинациональная система воспитания и образования должна завершить процесс, через который проводится уничтожение памяти поколений и разрушаются традиции, культура, мораль. Выбивание из народов исторической памяти, проверенных веками представлений о добре и зле оборачивается оскудением духовного начала, присущего человеческой природе, что в конечном итоге неминуемо перерастает в физическую деградацию.
Только национальная модель социальной организации может противостоять хаосу, входящему в жизнь «железным законом олигархии». Только нация со своими традициями может ограничить произвол чиновников, подавить бюрократию и исключить возникновение олигархии. Только национализм обеспечивает необходимое сочетание Традиции и Модернизации и устраняет причины социальных революций, обеспечивая условия революции научно-технической. Там, где во главу угла поставлены национальные интересы, там кипит жизнь и бурно развивается хозяйство, восстанавливаются моральные устои, люди возвращаются к полноценной жизни.
Те нации, которые первыми сбросят диктат олигархии, получат мощнейший импульс развития и быстро обгонят деградирующие экономики Запада. Избавление от олигархии вернет прежним историческим нациям имперскую мощь, роль мировых лидеров, а малым нациям – собственное достоинство и суверенное существование. Исторические нации объединят под своим патронажем цивилизации, проложат границы культур и народов так, чтобы между ними был возможен уважительный диалог, остановят конфликт между цивилизациями и гарантируют им свободное развитие. Вместо универсального рецепта, по которому история должна закончиться всемирным принятием «американских ценностей», мир наций и цивилизаций продолжит историю во всем разнообразии верований, культур и экономических укладов. Те нации, которые, напротив, согласятся остаться под пятой олигархии, обречены на обескровливание национальных экономик в играх фиктивными ценностями, на закулисные интриги вместо публичного права, на деиндустриализацию и крах культуры.
Национализм сегодня – самое перспективное мировоззрение, оставляющее позади ХХ век с его либеральными и социалистическими экспериментами, в которых были безжалостно уничтожены миллионы людей и десятки жизнеспособных государств. Национализм способен вернуть человечество на путь, прочерченный столетиями, – путь культурного и духовного взросления национально-государственных организмов, составляющих мировой симбиоз разнообразных цивилизаций.
Вы уж определитесь, или на «вы» ко мне, или на «ты».
Ну, на «ты» на Руси обращались. А «на вы» ходили, как князь Святослав.
Не скачите, яко «щегол по насесту»! :smeh:
Крошка Цахес, а вот здесь мне до тебя далеко.
А на предмет пУстыни, время придет уйду, как Господь заповедал!
Смотри не опоздай.
Социализм в России? Утопия. К тому же вредная, как всякий [B]интернационализм[/B]. А национал-социализм — это просто формула, скрывающая подлинную суть социализма.
Оля, а вот это, извини, но полнейшая чушь
- Для ответа в этой теме необходимо авторизоваться.