Глава XII. ЭКОНОМИКА И ПОЛИТИКА. КОРПОРАЦИИ. РАБОЧИЕ СОЮЗЫ


[ — Люди и pyины]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

Как говорилось в главе VI, одной из основных предпосылок возвращения к нормальному состоянию является освобождение от одержимости экономикой, ставшей отличительной чертой современного западного мира. Кроме того, мы вкратце указали на необходимое для этого изменение внутренней позиции. Однако при нынешнем положении дел давление подрывных сил, действующих в общественно-политической области, столь велико, что невозможно рассчитывать исключительно на внутренние факторы, хотя именно они остаются решающими. Следовательно, имеет смысл рассмотреть те формы, которые позволили бы хотя бы на время обуздать и упорядочить экономику и сдержать деятельность подрывных сил, ведущих к дальнейшему нарастанию хаоса. Понятно, что само собой, без политического вмешательства, этого не произойдет. Прежде всего следует признать, во-первых, что государство, воплощение единой идеи и единой власти, есть реальность, стоящая над экономикой, и, во-вторых, что политическая инстанция первична по отношению к инстанции экономической, и, в более широком смысле, социально-экономической. С учетом сказанного ранее не имеет смысла особо останавливаться на том, что согласно традиционным представлениям политическая инстанция обретает законную силу на основании духовных и сверхиндивидуальных ценностей. Государство — это власть, призванная придать этим ценностям то значение, которое им подобает иметь в общем нормальном порядке, тем самым осуществляя идею «справедливости» в ее высшем значении.

Исходя из этого, совершенно очевидно, что первым шагом к нормализации экономики станет преодоление «классового подхода», являющегося первопричиной современного кризиса и хаоса. Для этого нет никакой необходимости выискивать новые идеи: достаточно обратиться к традиционному наследию с его корпоративным принципом, который при надлежащем приспособлении к современным обстоятельствам может стать прекрасной основой для организации хозяйственной деятельности.

Сущность корпоративизма составлял дух трудовой общности и производственной солидарности, надежно подкрепленный принципами компетентности, квалификации и естественной иерархии с соответствующим стилем активной безличности, бескорыстия, достоинства. Именно на этих принципах строились средневековые ремесленные корпорации, гильдии и Zunften. [81] Примером из более далекого прошлого могут служить древнеримские профессиональные корпорации, которые строились ad exemplum reipublicae, то есть по образу государства; даже в самих названиях должностей (milites или milites caligati для простых членов корпорации по сравнению с magistri) отражалось военное устройство. В корпоративной традиции, расцветшей в романо-гер-манском Средневековье, особого внимания заслуживает достоинство свободного человека, свойственное членам корпорации, гордившимся своей принадлежностью к ней. В любви к своему делу видели не просто средство заработка, но искусство и выражение своего призвания, усердию работников соответствовали компетентность, забота, знания мастеров, их стремление к усилению и укреплению общего корпоративного единства, радение об этике и правилах чести, принятых в данной корпорации. [82] Проблема капитала и собственности на средства производства практически отсутствовала — столь естественным было соучастие различных производственных сил в достижении общей цели. Впрочем, речь идет об организациях, имевших «в собственности» орудия производства, которые никто и не думал монополизировать в целях эксплуатации, поскольку они не были связаны с капиталом, чуждым труду. Ростовщичество, построенное на «свободных деньгах» неизвестного происхождения, — на чем стоит сегодня весь финансово-банковский капитал, — считалось чисто еврейским занятием и было целиком отдано на откуп последним, при этом почти не влияя на общую систему хозяйства.

Всякому здравомыслящему человеку должно быть вполне ясно, что именно такой способ хозяйствования соответствует нормальным условиям; поэтому проблема сводится к поиску форм и условий, которые могли бы в современную эпоху, потрясенную «индустриальной революцией» (наряду с революцией третьего сословия и притоком еврейского элемента в экономику), выдвинуть на первый план вновь основные принципы корпоративного строя. Для этого, как уже было сказано, одной из первоочередных задач является преодоление «классового подхода». Эту задачу ставил перед собой и фашистский корпоративизм, однако она была реализована неудовлетворительно по двум причинам. Во-первых, в нем сохранилась идея, согласно которой вне предприятия существуют две группы: профсоюзные объединения рабочих и работодателей; профсоюзы сохраняли свое качество классовых организаций, хотя после пресловутого разблокирования Общей Конфедерации Труда они были разделены по корпорациям. Во-вторых, не удалось восстановить трудовое единство (разрушенное с одной стороны злоупотреблениями капиталистов, а с другой марксизмом) — то есть внутреннее единство каждого предприятия или группы предприятий и единство внешнее в рамках государственно-бюрократической системы, поскольку органы этой системы нередко были не более чем громоздкими надстройками.

В этом отношении значительно более близко к желаемой цели приблизилось национал-социалистическое трудовое законодательство, так как в нем основной упор был сделан как раз на достижении органической солидарности внутри предприятия между предпринимателями и работниками за счет реорганизации, в которой до некоторой степени отразился дух традиционного корпоративизма. Действительно, в этой немецкой системе руководители предприятия обрели статус и ответственность «вождя» (Bet-riebsfuehrer), a их работники — «дружины» (Gefolgschaft); их солидарность обеспечивалась различными мерами, причем особый упор делался на этический аспект. Как от хозяина, так и от рабочего требовали подняться над чисто индивидуальными интересами (первый должен был отказаться от сверхприбылей и прибавочной стоимости, второй — от выдвижения требований по повышению заработной платы без учета экономического состояния предприятия, страны и общей ситуации), что ограничивало чисто экономический интерес определенными рамками, тогда как разрешением возможных конфликтов занимался так называемый «трибунал чести». Именно поэтому в период быстрого экономического возрождения Германии после Второй мировой войны о немецких рабочих говорили, что они «трудились столь же самоотверженно, как воевали солдаты». Несмотря на тяжелые условия жизни, не было почти ни одной забастовки, вызванной требованиями повышения заработной платы, между тем как широко проводимая политика свободной конкуренции и отказ от протекционизма стали серьезным испытанием для предприимчивости и ответственности руководителей всех предприятий, стремящихся к успеху. Попытки установления органической корпоративной системы были предприняты также в Австрии, Испании и Португалии.

Итак, для восстановления нормальных условий требуются: с одной стороны (снизу) — депролетаризация рабочего, а с другой (сверху) — устранение худшего типа капиталиста, паразита, довольствующегося извлечением прибыли и чуждого производственному процессу. Этот тип, как справедливо было сказано, образовался в результате двойного предательства со стороны капитализма. Сначала от капиталиста-производителя отделился исключительно финансово-спекулятивный капиталист, устранившийся от технического управления контролируемых им предприятий, то есть переставший быть деятельным личным средоточием производственного комплекса. Позднее появился еще более низкий тип капиталиста, который перестал заниматься даже спекуляциями, доволствуясь получением дивидендов, совершенно не заботясь об их происхождении и тратя их исключительно на пустую светскую жизнь. Ясно, что подобный тип стал прекрасной мишенью для всевозможных агитаторов левого толка, и единственным ответом на нападки последних может быть лишь устранение причины — борьба против представителей выродившегося капитализма. В новой корпоративной системе капиталист, владелец средств производства, должен вновь стать ответственным главой, техническим руководителем и организатором, центром всего предприятия, поддерживающим тесные личные контакты с наиболее верными и квалифицированными силами как со своего рода личным офицерским составом, сплачивая вокруг себя своих работников, свободных от профсоюзов и гордящихся своей принадлежностью к своему предприятию. Авторитет подобного капиталиста-предпринимателя должен зиждиться не только на его профессиональной технической компетенции, контроле над средствами производства, предприимчивости и организаторских способностях, но прежде всего на своего рода политической харизме, о чем мы поговорим чуть ниже.

Действительно, здесь мы подходим к вопросу об отношениях, существующих между экономикой и государством. Но прежде чем перейти к этой проблеме, необходимо сделать несколько предварительных замечаний.

Одним из основных препятствий к возрождению корпоративного духа и преодолению духа пролетарского, несомненно, является изменение трудовых условий, вызванное индустриальной революцией. Различные формы чисто механического труда почти не оставляют возможности сохранить за трудом характер «искусства» и «призвания», практически полностью обезличивая последний. Поэтому основной угрозой для современного рабочего становится то, что он начинает рассматривать свой труд лишь как простую потребность, как товар, который нужно на максимально выгодных условиях запродать совершенно чужому человеку, все больше утрачивая память о живых, личных связях, существовавших между хозяевами и работниками в древних корпорациях, и сохранявшихся на отдельных предприятиях даже в первоначальный период капитализма. Эта проблема может быть решена лишь появлением нового типа человека, отличающегося особой формой безличности, которая в более широком смысле должна быть свойственна тому новому типу воина, о котором мы говорили чуть выше. Необходимо, чтобы царившие в древних корпорациях 6езымянность и бескорыстие в новой, выкристаллизовавшейся и ясной форме возродились в мире техники и экономики. Решающим фактором здесь может стать тот особый настрой, который знаком человеку, способному выстоять даже в изматывающей позиционной войне. В некотором смысле это испытание среди машин и промышленных комплексов, разросшихся до чудовищных размеров, может оказаться для обычного человека куда более суровым, чем военный опыт, когда, несмотря на постоянную угрозу физической смерти, он оказывается в особом нравственно-эмоциональном климате, дающем ему опору, почти отсутствующую в беспросветной и однообразной атмосфере современного производства.

Возвращаясь к собственно экономической области, следует рассмотреть отдельные современные проекты, также связанные с восстановлением органической целостности производства, однако предлагающие ложные пути. Прежде всего стоит упомянуть так называемую «социализацию», как называют хозяйственный уклад, при котором предприятие сохраняет самостоятельность (в отличие от национализации и коллективистского государственного управления экономикой) и внутреннее единство благодаря соучастию работников в управлении (право на совместное руководство, управление и принятие решений) и разделению между ними общей прибыли (за вычетом определенной доли), оцениваемой как справедливый интерес капитала.

Здесь прежде всего следует помнить, что с точки зрения соучастия в прибылях подобную систему можно признать справедливой лишь при условии более широкого толкования принципа солидарности. Ибо если предусматривается участие работников в прибылях, они должны равным образом отвечать и за возможные убытки; этого соображения вполне достаточно, чтобы снизить для многих притягательность этой идеи, столь заманчиво звучащей в устах краснобаев. К тому же на крупных предприятиях сумма, получаемая от участия в прибылях, никогда не превышает значительно основную зарплату, что свидетельствует скорее о политическом, нежели социальном характере подобных предложений. Куда более важным представляется вопрос о дифференциации размеров зарплаты, которая должна быть освобождена от уравниловки, навязываемой профсоюзами, посредством достижения общего согласия в соответствии с конкретными условиями деятельности каждого отдельного предприятия.

Дабы это соучастие носило не утилитарно-индивидуалистский, но истинно органичный характер, важно решить вопрос, касающийся не столько разделения доходов, сколько соучастия в собственности. Необходимо изучить те способы, посредством которых рабочий постепенно становится мелким собственником — что является единственным способом депролетаризации и обуздания марксизма — путем выделения ему акций без права передачи (некоторые называют их «трудовыми акциями»), но не искажая при этом справедливых иерархических отношений. Это могло бы стать наилучшим средством «интеграции» отдельного труженика, благодаря которой он оказался бы заинтересован в успехах собственного предприятия, преодолев рамки мелкособственнического интереса, свойственного безродному индивиду, а также возрождения органического, почти «жизненного» чувства причастности к данной трудовой общности, отличавшего древние корпорации.

Что до совместного управления или руководства (через «советы управления», «внутренние комиссии», «заводские комитеты» и пр.), то эта идея имеет смысл лишь при условии прямых и личных отношений, ограниченных вопросами общих условий труда, а также, в более широком смысле, связей с подчиненной, административной частью данного предприятия. В конечном же счете подобные требования сводятся к желанию ввести на предприятии нечто типа «экономического парламентаризма» (что КАРЛО КОСТАМАНЬЯ считал целью «социализации»), но это означало бы полное пренебрежение крайне сложным, можно было бы даже сказать, «эзотерическим» характером, который имеют функции технического управления в современной крупной промышленности; всякое вмешательство снизу может иметь лишь плачевные последствия, став причиной дезорганизации или, как минимум, нежелательных потрясений. Это столь же нелепо, как участие солдатских комитетов в решении вопросов высшей стратегии, общей мобилизации, ведении и организации современной войны. [83] Помимо этого технического возражения имеется и другой, столь же сильный довод против идеи совместного руководства. В нашем представлении на том же предприятии решения, обоснованные не столько утилитарными, сколько политическими соображениями, которые должны иметь окончательный характер и покоиться на высшем и неоспоримом авторитете, могут исходить лишь сверху. Между тем контроль со стороны работников неизбежно приведет к преобладанию утилитарно-экономических соображений, либо же, в случае возникновения требований политического характера, они будут иметь марксистскую и классовую направленность.

Действительно, по своему духу «социализация» тождественна криптомарксизму; это своего рода Троянский конь, которого пытаются протолкнуть в экономическую систему некоммунистического типа для подготовки наступления на предпринимательство. Об этом уже вполне откровенно говорит так называемый «интегральный синдикализм», конечной целью которого является установление коммунистической экономики; это расчищает дорогу для дальнейшей атаки уже не только против предпринимательства, но и против самого государства.

Подобные радикальные требования уже звучали в маргинальных кругах фашистского корпоративизма. Одни считали, что необходимо преодолеть сохранявшуюся двойственность этой системы с соответствующим «паритетным» представительством работников и работодателей путем введения строгой системы полномочий; технические специалисты, как представители «управленческого труда», отличного от «исполнительного труда», должны были освободиться от зависимости от капитала, став единственными главами и руководителями органичного корпоративного единства, контролируемого профсоюзами. По мнению других, следовало не только учредить так называемую «корпорацию собственников» (идея, с некоторыми оговорками и при определенных условиях имеющая право на существование), но также полностью поглотить государственную бюрократию корпоративными органами, уравняв корпоративное представительство с представительством политическим во имя так называемого «интегрального государства Труда» и под лозунгом «проникновения трудящегося в цитадель государства». Таким образом, и те и другие ратовали за растворение политики в экономике, видя в этом цель истинного «интегрального и революционного корпоративизма».

Мы упоминаем эти течения как пример, показывающий, что поиск форм органичного единства может идти двумя путями: можно действовать как сверху, так и снизу; центр тяжести структур, реорганизованных в корпоративном духе и в соответствии с принципом полномочий, может располагаться как в низшей, материальной и подчиненной сфере, так и в высшей, собственно политической области.

Поэтому имеет смысл вернуться к вопросу об отношениях, которые в нормальной системе должны существовать между государством и экономикой. В современных условиях полностью независимая деятельность производственных комплексов невозможна. Даже наиболее крупные и мощные из них должны считаться с силами и монополиями, которые в широком масштабе контролируют основные элементы производственного процесса. Как правильно было замечено, на сегодняшний день наиболее серьезной проблемой является уже не классовый вопрос в узком смысле этого понятия, но необходимость обуздания дикой и безжалостной схватки между различными монополиями, в основном между товарно-сырьевой монополией (концерны), денежной монополией (финансово-банковская система и биржевые спекуляции) и трудовой монополией (профсоюзные организации, Trade Unions и т. п.). [84] Судя по нынешнему положению дел, избежать разрушительных последствий этой борьбы и ограничить могущество над- и внутрипромышленных групп, а также обеспечить надежность и регулярность производства для тех же предприятий можно лишь государственным вмешательством — естественно, при условии, что последнее сумеет утвердить себя как верховную власть, способную сломить любые сколь бы то ни было могущественные силы, стремящиеся его подорвать или использовать в собственных интересах.

В частности, крайне важно, чтобы борьба против выродившегося и недобросовестного капитализма велась сверху, чтобы само государство первым вступило в безжалостный бой против этого явления во имя восстановление нормального порядка. Здесь ни в коем случае нельзя уступать инициативу левым, отдавая им на откуп право на обвинение и протест, что лишь усилит их подрывное влияние. Современное государство, интегрированное в указанном нами смысле, способно осуществить акцию подобного рода. Положение в современной экономике таково, что суровый остракизм со стороны государства окажется губительным для любой группы капиталистов независимо от ее могущества. Естественно, предварительным условием должно стать преодоление ситуации, свойственной демократическим режимам, при которой политический элемент вступает в союз с плутократией, тем самым открываясь всякого рода коррупции и, несмотря на это, по прежнему притязая на то, чтобы слыть представителем «правой» идеи в отличие от марксистов. Повторим, что чистая политическая власть должна быть совершенно свободна ото всяких связей с капитализмом и, в более широком смысле, с экономикой. Но даже с практической точки зрения и с учетом «слишком человеческого» мы не видим причин, по которым представители чистого политического принципа должны торговать собой и выслуживаться перед представителями капитала, имея власть, — а ее они могут иметь, — а значит и возможность распоряжаться богатством и диктовать законы финансовым и промышленным воротилам. Продажность политиков возможна и даже неизбежна без сильного и традиционного государства, коррупция неуничтожима, пока государство низводят до роли орудия, используемого бессовестными политиканами-карьеристами для торговли привилегиями, связанными с той или иной политической должностью. Но если против выродившегося и недобросовестного капитализма выступит истинное государство, левая полемика сама собой потеряет всякий смысл, и любые попытки со стороны экономических течений марксистского или полумарксисткого толка (синдикализм, лейборизм и т. п.) подорвать государство под предлогом восстановления нормального порядка и пресловутой «социальной справедливости» окажутся лишенными своего основания. Таким образом, решающим фактором является способность или неспособность государства как подлинного носителя верховной власти упредить подрывные силы посредством вовремя осуществленной революции сверху. [85]

После этого основной проблемой станет установление органичных, но не тоталитарных отношений между государством и предприятиями-корпорациями за счет устранения или ограничения всякой силы, объединения, монополии и расчета, чуждых как здоровой экономике, так и чисто политическим соображениям.

В этом отношении вновь полезно обратиться к традиционному наследию, а именно к тому же феодальному строю, соответственно приспособив его к нынешним условиям. Существовавшее в Средневековье распределение земель, с соответствующей системой юрисдикции и частичным суверенитетом, в современной экономике можно приравнять к признанию государством за частными экономическими комплексами, исполняющими определенные производственные задачи, широкой свободы предпринимательства и независимости. Это признание должно влечь за собой, с одной стороны, государственную защиту предприятия в случае необходимости, с другой же, подобно тому как то было при феодализме, «верность» и ответственность предпринимателей перед политической властью с законодательным закрепленным за ней «преимущественным правом», то есть правом на вмешательство в экономику, пусть даже последнее будет ограничено чрезвычайными обстоятельствами или серьезными разногласиями. На этих основах можно создать строй, при котором нашлось бы место и единству, и разнообразию, как политическому фактору, так и фактору экономическому, как планированию, так и различным областям свободного предпринимательства и личной ответственности. Таким образом можно было бы избежать как тоталитарного централизма со стороны государства, так и его вмешательства или принуждения в тех сферах, где обычно действуют экономические группы и процессы. Государство в принципе может давать общие указания и планы, однако в их исполнении максимальная свобода должна быть предоставлена духу инициативы и организации. [86] В целом выстраивается иерархическая система: «трудовые единства», то есть органически целостные предприятия, где работники объединяются вокруг своих руководителей, которые, в свою очередь, сплачиваются вокруг государственной власти в рамках строгого режима компетентности и производства, с устранением всякой идеологической заразы классового подхода и безответственного активизма. Впрочем, даже ограниченное продвижение в этом направлении стало бы свидетельством преодоления атмосферы «экономической эры» благодаря соответствующему особому этосу, как антипролетарскому, так и антикапиталистическому. Конечной целью корпоративной идеи в указанном понимании должно стать реальное возвышение низших областей деятельности, связанных с производством и материальной выгодой, до уровня, который в качественной иерархии стоит над экономико-жизненным уровнем. В системе древних каст — или «функциональных классов» — это был уровень воинской касты, высшей по отношению к собственнической буржуазии и рабочим. Поэтому очевидно, что в случае установления описанной нами системы сам мир экономики станет отражением ясного, мужественного и персонализированного это-са, свойственного обществу, основу которого составляет не тип «торговца» или «рабочего», но скорее тип, по своему характеру и общей предрасположенности близкий к «воинскому». Это и станет началом нового подъема.

Мы ограничимся здесь этими краткими указаниями, задающими общее направление, так как рассмотрение конкретных форм, посредством которых можно было бы последовательно реализовать данные требования, выходит за рамки настоящего исследования. Стоит лишь еще раз подчеркнуть, что экономический уровень никогда не должен превосходить уровень средств; поэтому в принципе он должен подчиняться уровню целей, превосходящих экономический уровень. Первый настолько же превышает последний, насколько высшая цель и даже психологическая жизнь индивида превышает элементарные условия его физического существования.

Именно поэтому лозунг «государства Труда» является чистым заблуждением, извращенной и упадочной идеей, ведущей к вырождению и полностью противоположной традиционным представлениям. Стоит добавить по этому поводу еще несколько соображений.

Фашистская реформа, направленная на устранение парламентарно-демократического партократического режима и приведшая к учреждению Корпоративной Палаты, несомненно, имела вполне законный характер. Налицо было стремление установить режим компетентности в противоположность некомпетентности политиканов, на которой строился прежний режим, что привело к плачевным последствиям в том числе и в экономической области. В принципе эта реформа достойна повторения, однако при условии организации корпораций не на бюрократической основе, как то было при фашизме, но в качестве органичных предпринимательских единств, объединение, иерархия и координация которых может меняться в зависимости от конкретной отрасли.

В основе должен лежать указанный принцип деполитизации общественно-экономических сил. Строгое соблюдение принципа компетентности позволит избавить корпоративное представительство от так называемой политической прибавочной стоимости. Поэтому «Корпоративная Палата» не должна походить на политическое собрание. Она могла бы стать «Нижней Палатой», тогда как политические инстанции должны быть представлены второй, «Верхней Палатой». Экономика, вернувшаяся в свои нормальные рамки, в корпоративной системе описанного типа сталкивается с проблемами законодательного уровня, особенно при решении вопросов организации крупной промышленности, которые стали основополагающими для современной экономики и затрагивают в том числе проблему государственной безопасности. Поэтому за надлежащим соблюдением высших принципов должен следить особый орган, облеченный более высоким авторитетом и являющийся высшей инстанцией для разрешения спорных случаев. Таким органом и должна стать Верхняя Палата. Корпоративная Палата должна представлять экономические интересы и все связанное с профессиональной областью, политическая же инстанция (политическая в высшем смысле) должна быть сосредоточена в Высшей Палате в лице людей, делом которых должна стать забота о соблюдении более высоких, чем просто экономические и «физические», духовных и национальных интересов, затрагивающих престижем и могуществом государства, в том числе при решении всех основных проблем, связанных с телесно-материальным существованием политического организма.

Для представительства в Нижней Палате можно использовать смешанную систему выбора и назначения, как это было в фашистской системе корпоративно-политического представительства. Однако, как это было ранее в других странах, для представительства в Верхней Палате демократический принцип неприемлем. Принадлежность к членам Верхней Палаты не должна носить временного и случайного характера благодаря полученным «голосам». Ее представители могут назначаться сверху и самой жизнью, — подобно тому как это происходит в Ордене, — то есть благодаря природным достоинствам и неотъемлемой квалификации. Действительно, необходимо, чтобы стабильность и преемственность обеспечивались не только сверху, где пребывает чистый, непоколебимый политический принцип империи, но также за счет участия отборного класса, обладающего теми чертами и функциями политического класса, которыми некогда обладала традиционная знать. Для этого и необходимо такое учреждение, как Верхняя Палата. И если представители этой Палаты, объединенные чистым символом высшей власти, сумеют достичь той суровой безличности, отрешенности от обычных мимолетных потребностей, безразличия ко всякой частичной и частной выгоде (естественно, о «партиях» в современном идеологическом смысле здесь не может быть и речи), то не останется сомнений в монолитности структуры, реально способной выстоять вопреки всем атакам подрывных сил, порожденных «экономической эрой».


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]