[ — Мартовcкіе дни 1917 года — ГЛАВА ПЕРВАЯ. РѢШАЮЩАЯ НОЧЬ [1] — II. В рядаx цензовoй oбщеcтвенности]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
Каково же было умонастроеніе в том крылѣ Таврическаго дворца, гдѣ засѣдали представители «единственно организованной цензовой общественности», для переговоров с которыми направились делегаты Совѣта? В представленіи Суханова они шли для того, чтобы убѣдить «цензовиков» взять власть в свои руки. Убѣждать надо было в сущности Милюкова, который в изображеніи мемуариста безраздѣльно царил в «цензовой общественности». Но Милюкова, конечно, убѣждать не приходилось с момента, как Врем. Комитет высказался «в полном сознаніи отвѣтственности» за то, чтобы «взять в свои руки власть, выпавшую из рук правительства —уступать кому-либо дававшуюся в руки власть, лидер прогрессивнаго блока отнюдь не собирался. Для него никаких сомнѣній, отмѣченных в предшествующей главѣ, не было. Довольно мѣткую характеристику Милюкова дал в своих воспоминаніях принадлежавшій к фракціи к. д. кн. Мансырев. Вот его отзыв: «человѣк книги, а не жизни, мыслящій по опредѣленным, заранѣе схемам, исходящій из надуманных предпосылок, лишенный темперамента чувств, неспособный к непосредственным переживаніям. Революція произошла не так, как ее ожидали в кругах прогрессивнаго блока. И тѣм не менѣе лидер блока твердо и неуклонно держался в первые дни революціи за схему, ранѣе установленную и связанную с подготовлявшимся дворцовым переворотом, когда кружок лиц, заранѣе, по его собственным словам, обсудил мѣры, которыя должны быть приняты послѣ переворота. Перед этим «кружком лиц» лежала старая программа прогрессивнаго блока, ее и надлежало осуществить в налетѣвшем вихрѣ революціонной бури, значительность которой не учитывалась в цензовой общественности та же, как и среди демократіи».
Большинство мемуаристов согласны с такой оцѣнкой позиціи «верховников» из думскаго комитета, а один из них, депутат Маклаков, даже через 10 лѣт послѣ революціи продолжал утверждать, что в мартовскіе дни программа блока требовала всего только нѣкоторой «ретуши», ибо революція «nullement» не была направлена против режима(?!). В представленіи извѣстнаго публициста Ландау дѣло было еще проще — революціи вообще не было в 17 г., а произошло просто «автоматическое паденіе сгнившаго правительства». Подобная концепція вытекала из представленія, что революція 17 г. произошла во имя Думы, и что Дума возглавила революцію. Маклаков так и говорит, вопреки самоочевидным фактам, что революція началась через 2 часа(!) послѣ роспуска Думы, правда, дѣлая оговорку, что революція произошла «во имя Думы», но «не силами Думы»! Милюков в первом варіантѣ своей исторіи революціи также писал, что сигнал к началу революціи дало правительство, распустив Думу. Миф этот возник в первые же дни с того самаго момента, как Бубликов, занявшій 28-го временно должность комиссара по министерству сообщенія, разослал от имени предсѣдателя Гос. Думы Родзянко приказ, гласившій: «Государственная Дума взяла в свои руки созданіе новой власти», — и усиленно поддерживался на протяженіи всей революціи в рядах «цензовой общественности». Он подправлял дѣйствительность, выдвигая Гос. Думу по тактическим соображеніям на первый план в роли дѣйственнаго фактора революціи. Еще в августовском Государственном Совѣщаніи, возражая ораторам, говорившим, что «революцію сдѣлала Гос. Дума в согласіи со всей страной», Плеханов сказал: «тут есть доля истины, но есть и много заблужденія» [17]. С теченіем времени от такого «заблужденія» отказался главный творец литературнаго мифа Милюков, нѣкогда озаглавившій первую главу исторіи революціи — «Четвертая Гос. Дума низлагает монархію», но потом в связи с измѣненіями, которыя произошли в его политических взглядах, признавшій, что Гос. Дума не была способна возглавить революцію, что прогрессивный блок был прогрессивен только по отношенію ко Двору и ставленникам Распутина [18], что революціонный взрыв не имѣл никакого отношенія к роспуску Думы. о котором масса, ничего не знала («Россія на переломѣ»), » что Дума, блок и его компромиссная программа были начисто сметены первым же днем революціи («Сов. Зап.»)».