[ — Мeтaфизикa пола]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
Приведенные выше наблюдения заставляют сказать хотя бы несколько слов об этике полов. Эту проблему мы затронем лишь вскользь — по двум причинам. Во- первых, вопреки мнению большинства, этика никогда не бывает самостоятельна. Чтобы что-то значить, она должна быть прямо связана с областью священного и с метафизикой. Во-вторых, мы уже рассмотрели вопросы этики именно в этой перспективе, но в другой работе. Здесь эта же проблема будет лишь введением в другую — сакральных форм отношений полов.
Всякая традиционная, а не «социальная», то есть абстрактно-философская, этика основывается на восхождении к абсолютному, к тому, что составляет самую сущность бытия. Данное и внеположное, оформленное волевым актом, теряет свою самодостаточность и становится этическим критерием. Истинная формула всякой этики — «быть самим собой» или «быть верным самому себе». Причем под этой верностью следует разуметь верность глубинной природе, сущности человека, его внутреннему типу, «идее».
В бытии-для-себя и бытии-для-другого легко распознавать основные черты мужественности и женственности; становится ясным, что есть этика мужчины и что
— этика женщины: это проявляется в реакции, безусловном «ответе» на предлагаемые жизнью ситуации со стороны каждого пола. В этом, как мы уже отмечали выше, можно заметить симметрию. Мужское в чистом виде, то есть бытие-для-себя, мы видим только в двух типах — воина и аскета; им соответствуют два типа женственности, то есть бытия-для -другого — тип любовницы и тип матери.
Мы только дополняем то, что уже говорили о женском и женщинах. Взятые сами по себе, ни «афродитизм», ни материнство не есть категории внеонтологические и соответственно этической ценности не несут; все зависит только от принадлежности женщины к тому или иному «типу». Существует общее и вполне определенное мнение о женщинах, принадлежащих к «афродическому» типу, материнство же всячески превозносится. Но когда слышишь о «высоком призвании материнства», трудно определить, что же собственно высокого в самом его факте. Материнская любовь у людей имеет очень много общего с ней же у животных — это чисто природное, безличное и инстинктивное чувство женщины, само по себе лишенное этического измерения и могущее даже вступать в противоречие с этическими ценностями. Несомненно то, что для «абсолютной матери» ее любовь никак не вытекает из каких- либо высших начал, »
[334] она слепа и часто несправедлива.
Мать любит ребенка потому, что это ее ребенок, а не потому, что видит в нем достойное любви. Чтобы защитить и спасти свое дитя, «абсолютная мать» способна не только пожертвовать жизнью (здесь природное и этическое совпадают), но и совершать поступки, с точки зрения этики совершенно непростительные. Пример проявления чисто материнского типа женщины — в новелле Айно Калла «Имант и его мать» — мать узнает, что ее сын рискует жизнью, участвуя в заговоре против своего хозяина; она без колебаний выдает этому хозяину всех участников при условии, что жизнь ее сына будет сохранена. Заговорщиков казнили, а Имант остался в живых, но, узнав о случившемся, покончил с собой, ибо другого выхода у него не было. Здесь в самом чистом виде выявлено противоречие между мужской этикой и материнской любовью.
Для того, чтобы преодолеть свою чисто природную стихию, женщине как материнского типа, так и типа любовницы, нужно превзойти саму себя, нужно героическое усилие, самопожертвование, самоотречение. Для матери это должно проявляться в любви не слепой, не инстинктивной, оставляющей возможность свободного выбора и ясно видящей ее объект — свое дитя, любви, способной к различению, распознаванию, вплоть до желания смерти недостойного сына. Такую материнскую любовь мы встречаем среди спартанских, древнеримских, иберийских и германских матерей; это первая возможность этического поведения женщины.
Другая этическая перспектива открывается перед женщиной противоположного типа — типа любовницы; она — в жизни для другого, »
[335] жизни его тени, тени героя, когда он для нее — «господин и супруг», когда обожание его доходит до обожествления: тогда исчезает всякий страстный эгоизм, а любовь превращается в священное приношение; при этом сохраняются присутствующие в этих женщинах будоражащие, вдохновляющие и демонические черты, но исчезает «высасывание», вампиризм, о котором мы говорили. В предыдущей работе мы перечисляли возможные для женщин не демет- рической, но афродической и дионисической природы пути, очерченные традиционными культурами. Женщины, которые хотели оставаться с мужем по ту сторону физического существования, добровольно предавали себя погребальному костру — этот обычай существовал не только в Индии, но и у фракийцев, венедов, древних германцев, инков и так далее — и это было естественным завершением пути женщины такого типа.
В данной работе, говоря об этике полов, мы делаем лишь приблизительный набросок. Нас совершенно не интересуют «женские» и «сексуальные» проблемы, как их представляет себе современный мир, равно как и вопросы брака, развода, эмансипации, свободной любви и так далее. На самом деле их нет. Единственной серьезной проблемой является то, насколько общество, и шире — эпоха, — могут способствовать самораскрытию мужчины и женщины в рамках обозначенных архетипов, а также соответственно способных через разнообразие внешних форм добиться, чтобы общественные институты отражали естественные законы и содействовали укоренению мужского и женского начала в метафизике пола, а также приближению к простому закону: «принципиальное, в главном, подчинение женщины мужчине». Все остальное, как сказал бы Ницше, «есть глупость»; и во введении к этой книге мы уже говорили, в какое глупое положение по отношению как к женщине, так и к полу вообще поставила себя современная западная цивилизация вследствие ее так называемого «прогресса». »
[336]