Хамелеон на первых ролях (Гавриил Попов)

[ — Мятeж нoмeнклaтyры. Мoсквa 1991-1993. Книга 1 — Чacть 3. НОМЕНКЛАТУРА В ЛИЦАХ]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

Представьте себе человека, который встает в пять часов утра, чтобы уделить наиболее продуктивное время суток своему увлечению. Чуть свет садясь к письменному столу, он стремится отыскать в закоулках российской истории причины сегодняшних напастей, одолевающих наше Отечество. В девять утра человек уходит на работу, за которую платят деньги, а вернувшись вечером отходит ко сну, не досмотрев информационной программы «Время». Зовут нашего героя Гавриил Харитонович Попов. А свой распорядок дня он огласил в одном из телеинтервью.

Почему стоит особое внимание уделять фигуре Г.Попова, ушедшего в тень от большой политики, а может быть даже и в политическое небытие? Главная причина состоит в том, что у Г.Попова на языке и на кончике пера именно те мысли, которые его соратники предпочитают держать за зубами. Они как бы уступали Г.Попову приоритет в прочерчивании на бумаге состава их подсознания.

Наследие экс-мэра — кладезь для исследователя нрава политиков. О нем можно написать отдельное исследование. Это поистине один из главных героев номенклатурной революции. Например, его книжку «Что делать?» можно порекомендовать в качестве настольной книги начинающим политическим дельцам. Это Белая книга новой либеральной номенклатуры! Но писана она не для слабонервных. Как и вся биография Г. Попова, изобилующая резкими поворотами и отказами от своего недавнего прошлого.

«ВЕЛИКИЙ ЭКОНОМИСТ»

Пресса часто определяла Г. Попова, как выдающегося экономиста, опытного управленца, прозорливого политика. Уж не мифами ли сформирован авторитет Гавриила Харитоновича в среде демократов? Попытаемся проанализировать эту догадку, опираясь исключительно на известные факты и опубликованные материалы.

Известно, что некоторое время ГХ (номенклатурная кличка Попова) получал зарплату за исполнение должности мэра Москвы — главы столичной исполнительной власти. Возглавляемая им мэрия отметила начало своего существования введением бесплатного проезда для пенсионеров в городском транспорте и массовыми ликвидациями ларьков и киосков, установленных «без разрешения», бесплатными завтраками для младших школьников и назначениями полных профанов на ключевые административные посты. Кроме того, набившая оскомину вывеска «Мосгорисполком» была заменена на вывеску «Правительство Москвы», а до боли знакомые еще с сайкинских времен потрошители городской экономики получили звания министров. Появилась и еще одна административная ступенька для бывших деятелей административно-командной системы — префекты. Вот так экономист! Вот так борец с административно-командной системой!

Пролистаем биографию Попова немного в прошлое. Вот он председатель Моссовета. Ни одного экономического проекта, ни одного предложения. Даже сам язык председателя свободен от экономических терминов. Еще несколько страниц в прошлое. Возьмем в руки сборник статей Попова «Эти четыре года» (1989 г.) или другой сборник — «Блеск и нищета административной системы» (1990 г.), наконец, программную книгу нашего героя «Что делать?» (1991 г.). Мы не найдем ни в одной из книг экономики. В лучшем случае в некоторых статьях проявит Попов некоторую эрудицию в области марксистско-ленинской политэкономии — и все. В остальном же это чисто публицистические работы: сочинения по мотивам популярных литературных произведений, комментарии к событиям недалекого прошлого и любопытные политические портреты коммунистических деятелей.

За «моссоветовский» период работы «выдающийся экономист» не сформулировал ни одной экономической идеи или прогноза, а как управленец — не смог организовать работу депутатов и аппарата Моссовета. Как политик Г. Попов в этот период палец о палец не ударил и для поддержки формирующейся многопартийности, о которой было столько слов поначалу.

Для примера приведем рецепт Попова, который, по его мнению, годится, чтобы сделать мыло дешевле. Вот ответ на прямо поставленный вопрос о том, что нужно делать: «Есть, знаете, еще одна категория людей, еще один род жаждущих бурной деятельности — они ходят по инстанциям. Но чтобы мыло стало дешевле, по инстанциям бегать не надо. Чего проще — встать 20 человекам около каждого магазина и уговаривать народ мыло не покупать. Месяц поуговаривали бы — мыло подешевело бы.» Все это говорится без тени иронии, «на полном серьезе». И «на полном серьезе» публикуется (сборник «Эти четыре года»).

Вот другое откровение «великого экономиста» («АиФ», № 14, 1992): «Я знаю, что грязь на улицах может убрать только переделка всей системы.» Ни больше, ни меньше! И главное — никакой ответственности. Мэр Москвы грязь не уберет, покуда ему на блюдечке не преподнесут «новую систему». Что-то вроде сказочного «то-не-знаю-что».

В обоих случаях Г. Попова ситуация как бы провоцировала вести речь об экономике. Но напрасны ожидания экономической мысли от доктора экономических наук. Он всегда отделывается либо пустыми банальностями, либо политическими требованиями.

Нет и не было в природе экономиста Попова, но был и приносил ощутимые дивиденды миф о докторе экономических наук с демократическим лицом. Миф, как мы увидим, насквозь лживый. Как по части демократизма, так и по части экономической компетентности.

К ПОСТУ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ

Вслед за победой блока «Демократическая Россия» на выборах в Москве последовала череда кулуарных встреч Попова со своими ближайшими соратниками. Фактически шли штабные разработки по вопросу раздела портфелей между своими людьми. Для этого массовка из депутатов, воодушевленных прорывом демократии в Москве, была вовсе не нужна. Представители этой наивной группы метались по Москве в поисках заседающего «политбюро». Пытались даже проводить свои «тусовки». Но гонцы Попова легко разрушали их непритязательные планы. Задачей этих гонцов было не допустить возникновения неподконтрольных Попову структур.

Приведем несколько положений из речи Г. Х. Попова в качестве кандидата на должность председателя Моссовета 20 апреля 1990 г. Это поможет понять, зачем так энергично затевались закулисные интриги.

Прежде всего было отмечено, что возникновение самостоятельных Советов привело к тому, что Узбекистан ограничил вывоз дефицитных товаров. «Теперь никто остановить такое решение избранных органов власти Узбекистана или иной республики уже не сможет. Поэтому встает вопрос о том, что может предложить Москва стране в обмен на необходимые ей товары. Второй вопрос — о том, как научиться жить в ситуации, когда в Моссовете есть различные фракции с собственными позициями, в Москве разные позиции у райисполкомов, разные позиции в микрорайонах…» Другими словами, Попов предлагал задуматься о том, как жить и бороться с плюрализмом мнений.

Ничего конкретного в данном случае предложено не было. Разве вот что: «Для всей страны ликвидация промышленных министерств будет огромным благом. Вся страна вздохнет свободно, когда они будут ликвидированы в течение нескольких месяцев.» Вот и способ — ликвидировать министерства, да заодно и весь плюрализм! Как управлять после этого страной, большому экономисту задумываться некогда.

Г. Попов говорил: «… главное — выработка общей программы Московского Совета, программы на 5 лет. Это не должна быть программа Попова или «Демократической России», это должна быть именно общая программа, которая должна быть широко обсуждена в Москве, должна быть одобрена жителями в демократических формах, чтобы можно было на нее опираться.» Так Попов ставил задачи перед другими. Сам же, как обычно, этим призывам следовать не собирался. Пока другие маялись над вопросами взаимодействия между различными структурами власти и экономическими программами, «демократический вождь» занимался интригами.

Г. Попов в своем выступлении громоздил один план на другой: профессионализация Моссовета (оплата работы депутатов), создание совета председателей районных Советов, определение статуса Москвы, создание сильного юридического центра, налаживание взаимодействия с Мосгорисполкомом, проведение референдума по основным экономическим вопросам, создание центра по изучению общественного мнения, создание своей газеты, журналов, аренда канала для Моссовета и Москвы у центрального телевидения… Дальнейшая практика показала, что если что-то из этих планов и воплощалось в жизнь, то в форме, удобной и выгодной для клана, сформированного вокруг Попова.

Помимо широкомасштабных планов, Г. Попов пытался вызвать симпатии и своей нравственной позицией: «Не исключено, что мои взгляды и мои намерения, мои подходы к тем или иным вопросам будут расходиться с мнениями Президиума или Московского Совета. В том случае, если эти расхождения касаются путей и способов конкретных действий, то я буду всегда следовать тому, что решил Президиум, что решил Московский Совет. Но если же сложится ситуация, что мои взгляды расходятся с существом позиции Моссовета, то я честно скажу вам об этом и поставлю вопрос о доверии и об уходе с поста Председателя. Если Верховный Совет примет решение, которое я глубоко бы одобрил, о прямых выборах руководителей Москвы (я, правда, не уверен, что это должен быть Председатель Совета, так как я думаю, что это должен быть мэр города), то я приму все меры к тому, чтобы опять-таки подать в отставку с тем, чтобы обеспечить условия для свободных, без давления, прямых выборов руководителей Москвы».

В дальнейшем эта нравственная планка Поповым взята не была. Он даже и не собирался разбегаться, чтобы ее взять (см. главу «Рождение мэрской власти»). Это был заведомый обман, привычка к которому сформировалась долгими годами лицемерия в номенклатурно-научной среде.

НОМЕНКЛАТУРНЫЕ ИГРЫ

На встрече Попова с представителями Московского объединения избирателей 1 сентября 1990 г. он уже не думал, как договориться с республиками, а всесторонне ругал их самостоятельность и сокращение поставок продовольствия в Москву. Ругает он и самостоятельность районных Советов, объявляет о каком-то расколе в демократическом движении (связывая это утверждение почему-то с проблемами кворума на сессии Моссовета). Ругает Попов и бросившихся на дележку имущества работников партаппарата, комсомола, профсоюзов, Академии наук…

Эта встреча отмечена дьявольски точными предсказаниями:

— через год мэры городов будут избраны

— в Москве будет действовать единая исполнительная власть

— будет введена система префектур (по сторонам света)

— выборы в условиях переходного периода состоятся уже через 2–3 года.

Как в воду глядел Попов. А может быть, все планы были уже согласованы и роли распределены? Многое говорит именно за последний вывод. Но окончательного объединения старой и новой номенклатуры еще не произошло. Сговор еще не оформился, мятеж еще не был готов. Потому и ругал Попов дележку имущества, в которой сам принять участия еще не мог.

Это был момент, когда «поповцы» уже поделили Моссовет между собой, но к номенклатурной дележке собственности их пока не допускали. Отсюда и нервозность Г. Попова, столкнувшегося с реальными проблемами управления.

Могучее желание Г. Попова примкнуть к разделу общественного пирога проявилось в конкуренции за право снимать пенки с повышения цен. 15 ноября 1990 г. Попову от Предсовмина РСФСР И. Силаева пришла телеграмма о приостановлении постановления Совмина СССР № 1134 о введении с этой даты свободных розничных цен на предметы роскоши и отдельные товары первой необходимости. Гендиректор Главторга Москвы В. Карнаухов накануне получил из правительства телефонограмму с грифом «секретно». По поручению ВС РСФСР до специального распоряжения предписывалось запретить продажу указанных товаров. Службы Карнаухова и МВД работали всю ночь, учитывая и опечатывая товар.

И вот как Г. Попов обосновывает эту суету: «…непростое решение не повышать цены на товары, которые рассчитаны на привилегированное потребление, — видимо, действительно непростое, но здесь решался важный политический вопрос. А политический вопрос состоял в следующем: присваивает ли себе союзное правительство право повышать любые цены на любой территории страны?

… в нынешней обстановке, с точки зрения экономиста, они (действия по повышению цен — А. К.), в конечном счете, рассчитаны в интересах теневой экономики. Почему? Потому что деньги, которые сейчас есть, будут обесцениваться в ходе инфляции. И когда им сейчас вроде бы по повышенным ценам спустят золото, ковры, все остальное, то это дает им возможность бумажки, которые у них сейчас есть, отоварить в более выгодных условиях, чем те, которые будут через полгода или еще через какое-то время. И с этой точки зрения с этим решением (И. Силаева — А. К.), конечно, никак нельзя было не согласиться».

Более нелепого объяснения, особенно в устах экономиста, представить себе было невозможно. Понятно, что инфляция съест не столько сбережения теневиков, сколько простых граждан. Но с точки зрения клановых интересов все в рассуждениях Попова было логично. Российская номенклатура стремилась перехватить у союзной номенклатуры право на установление цен и прибрать к рукам значительные бюджетные поступления. Попов активно помогал сформировать общественную поддержку таким действиям, чем выслуживал себе место при будущем перераспределении власти.

ОСНОВЫ НАЦИОНАЛ-КОММУНИЗМА

В беседе о национальных аспектах перестройки «Память и «Память» (в кн.: «Блеск и нищета административной системы», ПИК, 1990) Г. Попов по традиции начинает клеймить никому не известного студента, посмевшего высказать свое суждение о русском народе на страницах газеты:

«А задумывался ли этот студент, если уж на то пошло, — возглашает Попов, — на чьей земле стоит его город — Новосибирск? Когда и как там появились предки этого радетеля русской нации?… Ведь народ, который жил в районе Новосибирска до основания города, тоже имеет право на память. И как быть, если память этого народа требует увековечения чего-то другого, а не основания русской крепости?»

Попов мучится вопросами подростка, не называя ни того народа, который хотел бы увековечить свою историю, ни конкретных лиц, высказывающих претензии. Поэтому предмет разговора двух нерусских людей (и по крови, и по духу) о судьбах России превращается в мыльный пузырь, которым «политики» не могут налюбоваться. Они идут «дальше» и «глубже».

Г. Попов копнул в самом центре России: «А если рассматривать проблему глубже и в целом, то большая часть территории, на которой мы сейчас живем, начиная с нашей столицы — Москвы, начиная с главной реки России — Волги, — это места расселения русского народа. (Имеется в виду, что это не исконно русские земли — А. К.) В самом деле, что это за слова: «Москва», «Волга», как они переводятся на русский язык? Эти слова на русский язык непереводимы, если не воспользоваться словарем других народов, которые жили на этих землях раньше, которые давали названия и Днепру, и Дону и т. д.»

Вот она — вся убогая идеологическая база для разрушения России! Оказывается, современная Россия должна расплатиться по векселям со всеми народами, которые когда-либо существовали на ее современной территории! Для идеологов распада требуется возбудить распри между племенами (от которых на деле и следа-то не осталось), давно считающими себя единой нацией. И они смогли это сделать, используя самые современные методы организации геноцида через средства массовой информации.

Переписать историю — вот чего жаждал Попов.

«И сегодня еще фактическая история России излагается с московских позиций никто не написал историю России с позиций Твери, которая всегда фигурировала как «богомерзкая Тверь» никто не написал историю России с позиций «богопротивной» Рязани, которая всегда изображалась московскими летописцами как скопище пороков. А как могла выглядеть Москва в глазах первой русской республики — Великого Новгорода? Конечно, чисто татарской сатрапией».

(Позднее московский голова потащится в Тверь с колоколом, дабы подарить его тверскому «князю», компенсируя историческую несправедливость. Может быть, думал, что и его имя впишут в летопись наряду с мудрыми московскими князьями?)

Далее Попов стаскивает читателя на свои идеологические позиции, не приводя ни одного серьезного довода: «Тот, кто стоит за память только своего народа, рано или поздно начинает оправдывать убийц.» Т. е. собственной памяти у народа быть не должно, а должна быть именно какая-то безнациональная, «объективная» память, которой позволительно поливать грязью своих предков и заставлять современников выплачивать их «долги» перед историей. Попов дает рецепт вслед за своим учителем: «В. И. Ленин учил нас соединять в единый революционный поток все честные, искренние, демократические движения. И надо помочь здоровым силам «Памяти» преодолеть тенденции «избранной памяти».

Нельзя опустить и литературоведческие изыски Попова на уровне школьника, повторяющего, что Россия была «тюрьмой народов» и что Лермонтов созревал от стихотворения «Бородино» («слуга царю, отец солдатам») до стихотворения «Родина» («ни темной старины заветные преданья не шевелят во мне отрадного мечтанья»). В общем Родина в его понимании — поля, леса, говор пьяных мужиков, «а не государственность и ее характеристики». Дальше не составляет никакого труда подключить в аргументацию доводы Ленина с его концепцией поражения своего правительства в войне. Вот это Попов приветствует, одобряет, но пеняет одновременно своему учителю, что в развале России он остановился на «вольной» для Финляндии и Прибалтики. Надо было еще Кавказ и Среднюю Азию (вместе с сотнями тысяч русских!) предоставить самим себе.

Остается добавить, что «вольную», о которой мечтал Г. Попов, выписали три «деятеля» во главе с Ельциным в Беловежской пуще. Результатом была кровь и экономическая разруха. Вот это и было невысказанной мечтой Г. Попова. (Как ни хотелось бы автору воздержаться от использования терминологии из области психиатрии, все-таки придется подобного рода «мечты» назвать «некрофильскими». Следуя Э. Фромму, мы будем применять этот термин для оценки воззрений и политической практики некоторых общественных деятелей.)

В своем основополагающем труде «Что делать?» Попов тоже не обошел национального вопроса и заявил такую позицию: прямые выборы Президента СССР бессмысленны, потому что «всегда будет побеждать кандидат народа, составляющего большинство». Сиречь — кандидат русского народа. «Греку» Г. Попову по душе была бы победа представителя какого-либо другого этноса, но только не русского. На II Съезде «ДемРоссии» Г. Попов высказал такой тезис: Ради будущей стабильности России»…надо немедленно дать возможность выйти из России всем автономиям, которые на референдумах за это выскажутся… Только в таком случае мы создадим государство, в котором каждому народу будет обеспечено то, что ему нужно» («КП», 12.11.91). А еще через несколько лет (в мае 1994 г.), выступая в телепередаче «Диалог». Г. Попов объявит, что в разрушении СССР повинен русский национализм, и он же является основной опасностью для России.

Этот замес русофобии на почве чувства собственной неполноценности — тот внутренний жар, который сжигал Попова постоянно. Подсознание его постоянно всплывало в те зоны рассудочной деятельности, которые были связаны с политикой. Его окружение, его сторонники — сплошь русофобы, сплошь люди ущербные от сознания своей неполноценности. Эту ущербность они постоянно стремились перенести на других, стараясь в процессе сверхкомпенсации своего первоначально мнимого порока «перебороть» здоровую норму обычных людей.

ЧТО ДЕЛАТЬ ИЛИ НАРОДОВОЛЕЦ ПОПОВ

Не только Ленину Чернышевский перепахал душу. (Надеюсь, читатель помнит фразу вождя пролетарской революции, сказанную в адрес автора книги «Что делать?».) Душу Г. Попова он тоже перепахал. Та любовь к народу, которой, по словам ГХ, славился Чернышевский (см. статью «Н. Г. Чернышевский и отмена крепостного права» в кн. «Блеск и нищета административной системы»), забила ключом в сердце нашего героя в 1990 г. Можно сказать, что декабристы разбудили Герцена, тот растормошил Чернышевского, который в свою очередь растревожил Ленина, а потом все они вместе навалились на Попова. Так родилась в 1990 г. еще одна революционная книжка с традиционным для такого рода литературы названием: «Что делать?».

Главное в этой книжке-брошюрке — метод, которым Попов пользовался в течение всей своей недолгой политической карьеры. Метод основан на фабрикации ничем не обоснованной проблемы, которая потом превращается в основной вопрос современности. Вместо взвешивания на политологических весах всех действующих в обществе сил, формулируется «фундаментальное» в своей аксиоматичности положение: «Самое важное — бороться за немедленное создание коалиции между центром, конструктивной частью аппарата и конструктивной частью демократических сил.» Для стороннего (но небезразличного и ненаивного наблюдателя!) «аксиома Попова» должна показаться рецептом предательства, рецептом вычленения из демократического движения «конструктивной» части, т. е. части, способной пойти на сговор с номенклатурой, на формирование новой номенклатуры.

А вот второе «фундаментальное» положение имеет другое свойство: свойство невольно высказанной истины. Попов считает (или делает вид, что считает), что аппарат может отвергнуть предложенную коалицию, и тогда придется отмежеваться от всего того, что аппарат делает в стране. Именно последний шаг пришлось сделать «неконструктивным» участникам демократического движения, сепаратно от которых Попов договорился с номенклатурой. Именно для того, по формулировке Попова, «чтобы не стать сначала ширмой для реализации чуждой нам программы, а затем — козлом отпущения, на которого спишут все провалы…». Правда, козлами отпущения эту часть демократического движения номенклатура все же сделала, как сделала дойной коровой «реформ» всю страну. Чуть ниже по тексту брошюры Попов проговаривается: в по-поповски организованной демократической республике главное — работа аппарата, работа профессиональных чиновников, а не депутатов. Т. е. не о профессиональном росте депутатов Попов заботился, а о «праве» аппаратчиков самочинно заправлять у кормила государственной власти.

Третий «фундаментальный» тезис выдается Поповым за экономический постулат: главное в экономике — дележ государственной собственности (опять дележ!) между новыми владельцами. Знаменитое «отнять и поделить» приобретает у Попова-теоретика новое — демократическое — звучание. Предполагается, что противоположный вариант — недемократическое присвоение собственности бюрократией. Вышло, как на грех, и то, и другое. Только собственниками стали, как старая бюрократия, так и новая — поповского призыва. Остальному населению достались фиговые листочки ваучеров. Попов прям и откровенен в своей случайной «гениальности»: он ставит вопрос о том, кто будет хозяином перестройки. Для себя и своих ближайших соратников он этот вопрос смог решить однозначно — похозяйствовать удалось с большой личной выгодой (см. главу «Попов-фонд»).

Политический тезис ДЕСОВЕТИЗАЦИИ тоже попал в брошюре Попова в разряд фундаментальных и был, в конце концов, закреплен залпами танковых орудий по парламенту. Источник этого «фундаментализма» был, в общем то, пустяковый — нежелание отвечать за результаты своей работы в Моссовете: система, мол, виновата. Но именно эта система помогла Попову пересесть в кресло мэра и покуролесить еще год. Опять же, не отчитываясь ни перед кем.

Следующий тезис — ДЕФЕДЕРАЛИЗАЦИЯ (в нашей терминологии он больше похож на тезис о ДЕНАЦИОНАЛИЗАЦИИ, т. е. о ликвидации русской нации). Вот он рецепт процветания — на месте СССР формируются «три, четыре, а то и пять десятков независимых государств»! Тут несколько русских республик — Россия, несколько украинских республик — Украина, и союз союзов — что-то вроде РУБ — Россия-Украина-Белоруссия.

Что же это за бредни! — скажет любой здравомыслящий человек. И будет прав — это бредни. Сам Попов чувствует (хотя и не осознает) это: «Надо откровенно сказать, что даже среди демократов демократический вариант дефедерализации не имеет поддержки большинства. <…> И все же долг демократов — выдвинуть демократический вариант дефедерализации, каким бы нереальным он не казался».

Надо отдать должное, бредовые планы, несмотря на отсутствие поддержки в народе и среди соратников-демократов, все-таки были реализованы. Два десятка государств на месте Союза возникло (считая практически обособленные от России Татарстан, Чечню, Приморье. Якутию, Калининград и др. территории, а также Крым, Приднестровье, Абхазию). Не всем, правда, предстоит выжить. И, скорее всего, ни одному из них не удастся избежать обвальной катастрофы. Но идея народовольца Попова восторжествовала — для подобных людей это главное.

Все, все предсказано Поповым в его «фундаментальной» работе! Только в большинстве случаев с точностью «до наоборот». Не с антиаппаратным путем перестройки оказался связан сам Попов, не антибюрократической фигурой оказался в борьбе за демократию Ельцин. Именно они, а не мифический аппарат без лица и фамилии, провели «мероприятия», от которых предостерегал (а скорее всего тайно их жаждал) Г. Попов: развал СССР и отстранение от власти Горбачева, распродажу богатств страны и превращение России в сырьевой придаток мировой экономики, установление режима диктатуры и проведение фальшивых выборов…

Осталось еще немного, чтобы грезы Попова сбылись окончательно. Вот его прогноз аппаратных реформ, в которые он лично вложил немало: «Процесс деградации будет столь мощным, что Россию и русский народ ждет анархия, и Россию может постичь судьба стран и народов, не сумевших вписаться в ход истории. И Россия разделит судьбу Древнего Египта, Рима или Византии».

БОЛЬШОЙ «ДЕМОКРАТ»

Если Попов-экономист — чисто мифологический образ, то Попов-политик — вполне реальная фигура, способная вписываться в динамичную ситуацию Смутного Времени.

Еще в 1989 г. Г. Попов предсказал основной разворот событий («ЛГ», 04.10.89): «Главное экономическое противостояние переходного периода состоит в том, что конечной целью перемен является свободный рынок со свободной конкуренцией, но вся ситуация в экономике такова, что любые шаги в сторону свободного рынка ведут к взвинчиванию цен, спекуляции, обогащению распоряжающихся общественным богатством бюрократов. Словом, движение к системе, призванной спасти страну, бьет по основным слоям нашего народа».

Оценивая далее позицию сторонников ведения жесткой борьбы с экономической преступностью и экономическим развалом, Г. Попов говорит, что новая административная диктатура в любом случае обречена проделать тот же путь, что и путь большевиков с 1917 до 1937 г., а также путь французской революции, сделавшей основным аргументом в борьбе с ценами и политическими противниками гильотину. В полном противоречии со своими опасениями Попов пишет: «Неограниченная демократия с правом избирателя на все влиять… может аннулировать все преимущества новой экономики. Демократия ведь всегда обременена опасностью перерастания социальной справедливости в уравнительность.» Не удивительно, что при внедрении такого понимания демократии даже избранные населением администраторы полностью избавляются от такой нравственной установки, как ответственность перед гражданами.

Попов-политик постоянно диктовал Попову-управленцу линию поведения с тем, чтобы планировать и дозировать демократию, будто это сыпучий материал. Вспоминается характерный эпизод политической биографии Попова. После памятного ухода Горбачева во время первомайской демонстрации 1990 г. с трибуны мавзолея, Гавриил Харитонович предлагает упорядочить демонстрации следующим образом. Допускать в колонны только тех, кто попал в квоты организаций-участников шествия (например, 1 человек от 50 членов организации), затребовать у этих организаций перечень лозунгов и не допускать появления плакатов с личным мнением, определить способы борьбы с нарушителями и, наконец, «не пущать» демонстрантов на Красную площадь, предназначенную только для государственных праздников.

Что касается всяческих ограничений, таких предложений у Г. Попова было предостаточно. Но может быть поискать в его повседневной практике руководителя Моссовета что-то конструктивное? Попов-управленец за время пребывания в Моссовете родил единственную определенно выраженную идею или «фундаментальный путь решения» (выражение Попова) организационных проблем Моссовета: каждый депутат должен работать только в одной комиссии. Внедрить конторский порядок работы дважды пытались поименным голосованием. Не удалось.

Другая идея — о необходимости «усиления фракционности» в Моссовете, высказанная накануне ухода Г. Попова в мэры, звучала вразрез с другими его тезисами. О пользе фракционности странно было слышать от человека, постаравшегося не дать в Москве никаких шансов новорожденным политическим партиям. Видимо, организованная политическая среда была проявлением той самой неограниченной демократии, которой опасался Попов. Но какая же может быть фракционность без партийной основы?

Противоречие исчезает, если вспомнить, что Г. Попов старался приспособить действительность к своим целям: поддерживая уровень межблоковой конфронтации (ранее «ДР» против КПСС, потом — «ДР» и ДДР против «консервативных сил»), играть роль единственного арбитра. Пусть фракций будет больше, пусть они ссорятся, а мирить будет Попов.

Это было вполне в духе Горбачева, когда-то возглавлявшего Верховный Совет СССР, лавирующего там между умеренными консерваторами и ястребами, ссорящего их между собой, а потом пересевшего в кресло Президента СССР. Заметим, как сходна судьба реформаторов, не умеющих использовать политические инструменты открыто: возникает страстное желание взять в руки рычаги административного управления и подкрепить свои интриги мощным аппаратом подавления. Впрочем, Горбачев использовал технику интриг для противодействия номенклатуре, а Попов — для подавления противодействия номенклатуре.

Растерянность перед сложностями политической и экономической ситуации побуждала в 1990–1993 гг. некоторых политиков играть на нетерпеливом ожидании перемен и предлагать простые рецепты решения всех проблем. Очередное «открытие» появилось в интервью Г. Х. Попова еженедельнику «АиФ» (№ 29, 1991). По словам Г. Х. Попова, пока КПСС и демократы топтались на месте, на политическую арену вышла третья сила — «люмпенский вариант фашизма». Опасность фашизма объявлена главной и, таким образом, борьба с фашизмом выходила для демократического движения на первый план. Не удивительно, что в список представителей «нашего» фашизма можно легко попасть помимо воли (а именно, волей хозяев прессы). Вас, дорогой читатель, моментально можно по распоряжению Попова причислить к люмпен-патриотам, люмпен-шовинистам, люмпен-пролетариату, люмпен-интеллигенции, люмпен-чиновникам (люмпен-аппарату). А все это — «консервативно-люмпенский фашизм».

В нашей критической ситуации пугало было сконструировано с определенной целью. Ради «завершения демократических реформ» накануне августовского путча 1991 г. планировалось ввести единомыслие в демократическом движении, а тем временем реализовать коалицию новорожденной номенклатуры со старым аппаратом. Конечно же речь шла о «конструктивной» части аппарата, о «конструктивных» демократах. При этом совсем не скрывалось, что «новые люди» для «новой партии» придут прежде всего из КПСС, где они поднабрались этой «конструктивности». Знакомый мотив коммунистического гимна слышится и в словах Г. Попова об объединении «ради доведения до конца этапа разрушения старого строя». Объединяющие различные слои общества интересы Г. Х. Попов находил в усилении исполнительной власти, укреплении порядка и дисциплины. Уж не та ли это диктатура, которой пугал и которую тайно протаскивал в общественное сознание наш «большой демократ»?

Реальная опасность фашизма, может быть, и существовала в усилении открытых сторонников национал-коммунизма. Но еще большую и реальную опасность таила в себе ситуация, в которой эти силы на деле добивались того же, что и лидеры популистской «демократии»: монополизации власти, разбойного дележа собственности, подавления оппозиционных формирований и пр.

Опыт истории показывает, что диктатура не приходит с заранее подготовленным оскалом на своей предвыборной физиономии. Она прикрывается демократическими лозунгами и народническими программами. Национал-коммунизм, представителем которого был Г. Попов, и либерализм, взятый на вооружение правительством Ельцина-Гайдара, имели одни цели, одну тактику, а потому и шли рука об руку.

Необходимость пугать других фашизмом возникала из-за собственного страха. Страх Г. Х. Попова, по-видимому, определялся желанием любой ценой сохранить заметную роль в политике. Стремясь укрепить ускользающую монополию на идеологическое оформление реформ, он заранее объявлял фашистами тех, кто может предложить какие-либо альтернативные пути, не будучи связанным ни с консерваторами из КПСС, ни с экстремистским либеральным крылом демократов.

Выдумав миф о люмпенском фашизме, Попов активно разрабатывал эту тему, не уставая повторять слова о той огромной опасности, которую несет объединение коммунистов и националистов. Именно этот шизофренический испуг привел к силовому подавлению забастовки таксистов, возмущенных убийствами своих друзей и безнаказанностью кавказских банд на улицах Москвы. Именно этот психоз стал причиной первой крови, пролившейся 23 февраля 1992 г. Именно по этой же причине Попов истерически призывал «дать отпор» попыткам нового путча, которого он так ждал и увидел, наконец, в попытке народных депутатов ликвидированного СССР (которых, кстати никто полномочий не лишал) собрать свой Съезд в марте 1992 г.

Завершающий теоретические изыскания тезис Г. Попов выдумывает после своего провала на выборах 1993 г.: неблагополучное общество (имелось в виду общество в России) не может позволить себе роскошь всеобщих равных выборов. Из этого тезиса автор сам делает вывод: нельзя давать голосовать селу, пока фермеры составляют в нем 1 %. Другое следствие: полновластие исполнительной власти в переходный период должны защищать специальные элитные части, выведенные из подчинения военных. Так проще будет найти желающих расстреливать парламент и усмирять недовольных («НГ», 10.12.93).

Вот с таким «большим демократом» пришлось столкнуться демократическому движению.

ДВА ШАГА НАЗАД В СУМЕРКИ ПРОШЛОГО

До того, как Г. Попов стал демократом, он 20 лет разрабатывал ниву марксистской политэкономии, доказывая преимущества централизованного руководства. Будущий критик административно-командной системы писал в одной из емких монографий: «В условиях социализма принуждение, опираясь на авторитет собственности, приобрело государственную форму, охватило все хозяйство и соответствует интересам всех хозяев социалистического производства, то есть каждого члена нашего общества» («Система методов управления социалистическим общественным производством», 1973 г.). Черное у Г. Попова, многие годы редактировавшего номенклатурный журнал «Вопросы экономики», в нужный момент легко стало белым, белое — черным.

Но идеологическая нечистоплотность — еще полбеды. Бумага все стерпит, а люди просто не станут читать всякую чепуху. Настоящая проблема таится в сумерках прошлого Г. Попова, где прячется не только загадка трансформации взглядов, но и причастность к закулисным играм коммунистической номенклатуры.

Вот какие факты ставятся в вину Попову в статье В. Доброва «Штрихи к портрету профессора Попова» (еженедельник «Ветеран», № 22, 1991) со ссылками на «Советскую Россию» от 13.04.90, «Литературную Россию» от 13.04.90 и газету «Московский Университет» от 25.05.1988.):

1. Попытка добиться академического звания путем рассылки решавшим этот вопрос академикам корзин с коньяком и шампанским. При этом Попов претендовал на академическую вакансию по профилю «Экономика строительства», не имея фундаментальных работ в этой области.

2. Попытка влиять на результаты приемных экзаменов в Университет. Научное и ненаучное руководство сыновьями и дочерьми представителей государственной элиты.

3. Косвенная причастность к махинациям в возглавляемом им Центре управления общественным производством МГУ. Чрезвычайно высокая смертность сотрудников Центра из ближайшего окружения Попова и самоубийство начальника Академии МВД, с которым какие-то дела имел наш профессор.

4. Содействие плагиатору, пытавшемуся защитить докторскую диссертацию («Соц. индустрия» от 28.10.79 и 27.04.80 и «Московская правда» от 28.11.87 и 05.07.87).

5. Перестройка дачи в пос. Внуково под шикарную виллу. (Вспомним строки из поповской предвыборной программы: «Покажи откуда деньги!»)

6. Возможное покровительство секретаря МГК Гришина, фотография которого красовалась на стене в кабинете Попова.

7. Использование сети знакомств для выдвижения кандидатом в депутаты СССР от Союза научных и инженерных обществ (вопреки отклонению его кандидатуры парткомом МГУ и протестам знавших его сотрудников МГУ).

8. Использование служебного положения для сведения счетов.

Многие обвинения трудно проверить. Так или иначе, даже если некоторые упомянутые факты присутствуют в биографии Попова, мы не станем копаться в них, а возьмем более доступный источник — сборник статей «Эти четыре года» и снова вернемся к трансформации взглядов этого «героя нашего времени».

Начнем с того, что только очень ленивый автор или неряшливый плагиатор может допустить, чтобы в небольшой книжке четыре страницы текста были полностью идентичны, располагаясь в разных разделах.

Второй характерный момент — это скука, навеваемая поповским популяризаторством. Все-таки экономисту стоило бы гордиться специальными экономическими статьями. Тем более, что Попов постоянно рекомендует себя, как экономиста-теоретика и специалиста по управлению.

Третий момент касается области идеологии. Прошлые и нынешние соратники были бы удивлены, если бы услышали такое признание: «…я теперь с гордостью говорю, что я — коммунист. Ибо возрождаются славные традиции московских большевиков» (с. 146). Напомним, что публикация относилась к 1988 г., а переиздание соответствующей статьи в книге — к 1989 г.

Книга Попова просто нашпигована цитатами из сочинений Ленина и ссылками на его авторитет. При этом нет ни одной ссылки на экономические работы других авторов. Следует подчеркнуть, что обращение Г. Попова к работам Ленина вовсе невозможно представить, как вынужденное, как необходимое для того, чтобы публикация состоялась. Их слишком много, они подчас совершенно неуместны и всегда абсолютно некритичны.

Почти в одно время с писателем В. Солоухиным Г. Попов пишет работу с идентичным названием — «Читая Ленина». Но если первый гневно обличает большевизм, его кровожадную сущность, то работа второго призывает читать работы Ленина «по-ленински». Убедительно звучит в одном из интервью и ответ на вопрос «не поспешили ли наши отцы с Октябрьской революцией?». Попов твердо отвечает: «Нет не поспешили. Жизнь это показала.» И чуть усиливает впечатление: «На это у нас и существует социалистическое государство, чтобы не позволять перерастать индивидуальной трудовой деятельности в антисоциалистическую» (с. 295).

Четвертый момент, касающийся книги «Эти четыре года», позволяет раскрыть некоторые подробности биографии нашего героя. В частности, становится ясным, что организация, посадившая Попова в депутатское кресло — Ассоциация молодых руководителей предприятий, была совершенно номенклатурным образованием. По словам самого Попова, эта Ассоциация помогала комсомолу готовить смену для кормчих социалистической экономики. На деле, как известно, «творчество молодежи» вылилось в перераспределение собственности еще до возникновения каких-либо регламентирующих правил и законов о приватизации. Не отсюда ли пошла волна комсомольцев-бизнесменов, удачно пустивших в оборот свои капиталы, обходя на старте маломощных конкурентов? Спасибо за слово истины Г. Попову, который публично не уставал ругать аппаратные махинации с народной собственностью.

Дымовая завеса сработала. Попов на волне критики стал председателем Моссовета и не преминул поддержать тех, кто старался для него. Московская мэрия при Попове стала уютным гнездышком для комсомольцев-предпринимателей.

НОВЫЕ ПРОГРАММЫ ВМЕСТО ОТЧЕТОВ

При открытии 2-й сессии Моссовета в конце 1990 года прозвучала речь Попова, которая стала единственным подобием его отчета перед депутатами и избирателями.

О работоспособности Советов и проблемах кворума Попов говорил так: «…советская система находится в кризисе именно как советская система, ибо она была своего рода кукольным театром, где нити дергала правящая партия. Когда кукольный театр попытались сделать живущим самостоятельно, реально выяснилось, что механизм этот малоспособен.» Эти слова тогда никого всерьез не насторожили, потому что воспринимались как привычные теоретические упражнения председателя Моссовета. А на самом деле в них содержалась скрытая информация: сговор с номенклатурой уже состоялся.

Теория теорией, но депутатам нужно было объяснить, почему Попов несколько месяцев блокировал созыв сессии. По его словам, сессия была отложена из-за того, что Горбачев с Ельциным договорились сделать общесоюзную программу на основе программы Г. Явлинского «500 дней» (тут бы и подготовленные командой Лужкова «Московские 500 дней» пригодились). Договоренность сорвана, говорил Попов, а Россия без выхода из СССР реализовать свою программу не сможет. Поэтому нужно ждать новых переговоров между Ельциным и Горбачевым, а пока реализовывать программу «минимум»:

— дать по 70 руб. на каждого ребенка, не посещающего детсад

— провести приватизацию жилья

— приватизировать торговлю, а исполкому поручить разработать введение карточной системы

— на втором этапе перейти к созданию инфраструктуры рынка — бирж, банков, обеспечить привлечение иностранного капитала, разработать программу борьбы с теневым бизнесом и преступностью, начать разгосударствление образования и конверсию.

Попов лишь вскользь упомянул о задании 1-й сессии исполкома подготовить проекты решений о переходе к рыночным отношениям в экономике Москвы, о приватизации жилья и торговли… Все эти поручения еще не были выполнены, но Попов от этого никакого неудобства не испытывал. Он нащупал новую «программу-минимум», он грезил новыми планами: нужен генеральный план развития города, отраслевой перспективный план, еще какие-то планы… Попову не хотелось увязать в частностях, а тем более — оглядываться назад.

Тут стоит вернуться к предвыборной речи Гавриила Харитоновича, произнесенной еще в апреле 1990 г. В этой речи была в качестве основной задачи определена выработка общей программы Моссовета на 5 лет вперед. Декларировалось, что разработка этой программы пройдет при широком обсуждении среди депутатов и горожан. И в 1990 г., и в 1991 г. Г. Попов подменял реальные планы мифологией исторических целей и реальные отчеты — ничем не подкрепленными планами.

Пустопорожнее планирование, вероятно, является одной из основных черт представителей номенклатуры. Главное — запланировать, а там — хоть трава не расти. Через полгода работы в Моссовете Попов снова говорит о необходимости разнообразных программ (борьбы с теневой экономикой, поддержки культуры и искусства, привлечения иностранного капитала, продовольственной) и планов (восстановления исторических ценностей, развития города как научно-технического, финансового и туристского центра, перевода города на товарное производство). Еще через полгода вновь повторяется банальность о необходимости «составить более цельный и более развернутый план». Ни одного авторского проекта мозг «выдающегося экономиста современности» за все время его присутствия в политике так и не родил.

Позднее Г. Попов говорил о том, что только через год работы в Моссовете он понял, что «КПСС бросила Москву на шею Моссовета» («НГ», 10.12.93). Уяснив, что камень на собственной шее держать невыгодно, он совершает свое первое бегство — в мэры.

* * *

Утвердившись на почве разработки основ коалиции со старой номенклатурой и закулисным созданием новой, Попов не сомневался в том, что ответ за развал системы власти в Москве он нести не будет. В мае 1991 г. депутаты попытались выбить из ускользающего от ответственности Попова отчет о результатах его деятельности за год. Попов сделал вид, что его заставили пойти на неподготовленное сообщение и лишь в общих чертах описал трудности своей работы. Одновременно Г. Попов потребовал от сессии Моссовета при любом исходе выборов мэра (в июне 1991 г.) рассмотреть вопрос о его уходе с поста председателя Моссовета. Т. е. в любом случае никакого настоящего отчета он делать не собирался.

По мнению Попова, уже вовсю ведущего предвыборную кампанию за пост мэра, основной недостаток Моссовета состоял в том, что не был составлен план работы на перспективу («Куранты», 28.05.91). Спрашивается, о чем же думал сам Попов, который подобных планов Моссовету не предлагал ни разу? Вот снова он стоит на трибуне и от кого-то требует развернутого цельного плана. Снова в качестве оправданий за полный провал своей деятельности Попов привел маловразумительные доводы: 1) ему постоянно мешала активность депутатов, от которых он стремился скрыться за закрытыми дверями кабинета 2) очень много усилий председатель Моссовета истратил, чтобы держать Москву «на плаву».

Вторым своим оправданием он просто расписался в том, что практически полностью был включен в систему исполнительной власти и работал только на нее. Моссовет же был для него тем трамплином, с которого можно стартовать в верхние слои административно-номенклатурной системы.

За день до выборов мэра Попов откровенничал уже в компании своего большого друга — редактора газеты «Куранты» — и снова повторял практически то же самое, что и на сессии. Ни одной новой мысли! К голым абстракциям Попову прибавить было нечего, все уже неоднократно излагалось перед депутатами и год, и полгода назад. Дополняет Попов свои теории только признанием в том, что «год дал очень много» в смысле знакомства с управленческими кадрами. Разумеется, дал он много лично Попову.

Накануне выборов мэра Попов открыто объявил о своих прогнозах и видах на улучшение обстановки: «Отдельные, наиболее острые проблемы с продовольствием мы могли бы решить через год частично. Более реально — через два, если начнут широко развиваться фермерские хозяйства и прямые связи города и села…» («Куранты», 11.06.91). Для промтоваров Попов поставил срок — 5 лет, а для выхода на мировой уровень — 8–9 лет. Но ни «наиболее острые», ни «частично», ни «через год» не получилось. Да и кто стал бы вспоминать через год какие-то обещания, какие-то прогнозы в условиях катастрофы?

Еще в конце 1990 г. Г. Попов разбавлял свои выступления невнятными рассуждениями о каком-то левоцентристском блоке, который демократам следовало организовать совместно с московскими профсоюзами и МГК КПСС, а также о широком движении всех тех, кто выступает за перестройку. Потом Попов обеспечил себе монополию на право заключать компромиссные соглашения, а расставаясь с Моссоветом обвинил депутатов в объединении с КПСС. Дело в том, что он сам уже на деле реализовал закулисный сговор с практически однопартийным исполкомом Моссовета, а Моссовет надо было добивать одновременно с высшим общесоюзным руководством. Вот и валил Попов своих неподготовленных к схватке противников в одну кучу.

Это нужно было Попову также и для того, чтобы не допустить каких-либо организационных форм сотрудничества различных политических сил на поле общих интересов (а они всегда есть, если есть государство!). Он прикрывает своим авторитетом группу Лужкова и формирует на ее основе по сути однопартийное «правительство», которое подавляет все дискуссии, все альтернативные подходы к управлению и развитию хозяйства Москвы.

НРАВСТВЕННЫЕ УРОКИ И ВЫБОРЫ МЭРА

Малоизвестны, но чрезвычайно поучительны закулисные маневры Г. Попова при навязывании Москве должности мэра и при проведении предвыборной кампании.

Вспомним еще раз, с какой подкупающей прямотой высказывался Гавриил Харитонович перед выборами председателя Моссовета в апреле 1990 г. (цитировано выше). Готовность оставить выборный пост при явном расхождении между взглядами большинства депутатов, отказ от попыток переиграть это большинство в процедурных вопросах — нормальная позиция для всякого порядочного человека. Этой позицией Попов не воспользовался, когда внеочередная сессия Моссовета (29.04.91) сформулировала свою законодательную инициативу по поводу статуса и порядка выборов мэра Москвы. Решение сессии существенным образом отличалось от проектов, подготовленных самим Г. Поповым — кандидатом на этот пост. Поэтому всевозможные усилия были предприняты с его стороны, чтобы в обход Моссовета провести свой вариант реформы управления, опираясь на свои связи в Президиуме Верховного Совета РСФСР (об этом см. главу «Рождение мэрской власти»).

В результате Г. Попов добился такой процедуры выдвижения кандидатов на пост мэра, при которой он становился практически единственной фигурой, представляющей демократическое движение Москвы (Т. Корягина, имеющая второй после Г. Попова рейтинг популярности среди москвичей, не успела набрать достаточного числа подписей для включения в список для голосования). Противодействие позиции Моссовета дошло до того, что решения внеочередной сессии, собранной инициативной группой депутатов вопреки воле председателя Моссовета, около двух недель не подписывались Г. Поповым и не направлялись в рассылку. Т. е. происходила грубейшая манипуляция процедурными моментами, которая не позволяла большинству депутатов Моссовета реализовать свою позицию. Ставка в номенклатурных играх для Попова была столь высока, что всякие представления о порядочности оказалось возможным отбросить.

Попов не только не попытался утрясти разногласия с депутатским корпусом, но и не выполнил еще одного обещания, взятого на себя добровольно в уже упомянутом предвыборном выступлении перед Моссоветом. Г. Попов заверил, что если он станет баллотироваться в мэры, для обеспечения выборов главы исполнительной власти «без давления» (т. е. без преимуществ у обладателя наиболее заметного административного поста) уйдет в отставку со своего поста председателя Моссовета и тем самым формально уравняет шансы всех кандидатов на выборах. Не ушел и не уровнял. Наоборот, Попов потребовал у сессии Моссовета особой рекомендации для своей кандидатуры, предупредив в опубликованном накануне ультиматуме, что при отказе в такой рекомендации не только сразу уйдет в отставку с поста председателя Моссовета, но и вообще не станет участвовать в выборах.

Даже при столь жесткой формулировке требований при открытом голосовании выявилось, что за год лидер демократов потерял навсегда более трети своих сторонников в Моссовете. Соответствующей рекомендации депутаты не выдали, считая, что шансы кандидатов и без того в пользу Попова. Но это не помешало последнему «забыть» свои угрозы и штурмовать кресло мэра по просьбе «друзей из Московского объединения избирателей».

На этих выборах перед Поповым стояла задача — победить в первом туре вместе с Ельциным. Второй тур с голосованием только по кандидатуре мэра с большой вероятностью мог не привлечь достаточного количества избирателей. Ради реализации сверхзадачи снова пришлось хитрить и лгать. Неравенство шансов кандидатов в мэры было усилено совместной предвыборной кампанией Ельцин-Попов. Вспомним хотя бы заполонившие столицу плакаты: «Ельцин — для России, Попов — для Москвы!» или «Ельцин: я голосую за Попова и Лужкова!». Нет сомнений, что этот девятый вал плакатов и листовок мало что прибавил к авторитету Ельцина, но шансы конкурентов Попова свел к нулю.

Суть предвыборной кампании Попова кратко выразила газета «Позиция», № 15 (превращенная в агитлисток под грифом «исполком Моссовета», неожиданно появившимся в демократической газете). На первой странице над фотографией Попова и Ельцина читаем: «Они пришли дать нам волю! Неужели откажемся?» Действительно, стоит ли отказываться, если тебя силком стараются втащить в «светлое будущее». Тут и смыслом введения поста мэра интересоваться некогда.

Ради этого поста оказалось возможным выдавать черное за белое. В одной из агитационных листовок москвичам предлагалось порадоваться за увеличение ввода жилья «при Попове» на 18 % за квартал (при страшном провале графика ввода жилья в 1990 г.), за пенсионеров, получивших прибавки к пенсиям из средств города (на деле же — из кармана курильщиков, вынужденных покупать сигареты по коммерческим ценам), за создание 14 тыс. негосударственных предприятий (большинство из которых либо просто сменило вывеску, либо было не в состоянии продуктивно работать) возникают мифические 10 тыс. га под садовые участки в Подмосковье, хитрые цифры дают увеличение объема ремонта дорог на 75 % (за развал работы в 1990 г. пришлось снять с должности начальника московского «Автодора»).

Избирательной кампании Г. Попова способствовала и организованная его хозяевами дискредитация представительной власти, которая и в дальнейшем хорошо послужила и Попову, и Лужкову.

ПРОТИВ СТРОПТИВОГО МОССОВЕТА

Весной 1991 г. Г. Попов потряс общественность очередным «эпохальным» произведением с громоздким названием: «Об укреплении демократически избираемой исполнительной власти и демократического порядка (второе открытое письмо председателя Моссовета народным депутатам Моссовета и райсоветов, всем москвичам)».

Г. Попов писал, что Советская система — это «мощная голова в виде Советов и весьма слабое «тело» в виде исполнительных органов». Вывод делался такой: надо перераспределить власть. Вот аргументация человека, целый год палец о палец не ударившего для организации работы возглавляемого им Моссовета: «… какое обсуждение возможно среди нескольких сотен человек, когда автор предложения не то что ответить или пояснить, а вообще, в лучшем случае, может выступить только один раз, а многие его оппоненты не могут выступить ни разу? Представительный орган нужен, но только в составе нескольких десятков депутатов — не более.» По логике Попова для того, чтобы узнать мнение депутата, непременно надо сессию собирать. Будто нет механизма согласования интересов на заседаниях комиссий, в предварительных слушаниях, на Президиуме Моссовета. По логике Попова выходило, что механизм народовластия, рожденный на последних выборах уже никуда не годен. Выходило, что избранный всего год назад Моссовет — уже мешает.

И взамен предлагалась очередная реформа: «…избранный народом мэр будет независим от Совета. Эта независимость — азбука демократии (?! — А. К.). Зависеть нельзя ни от органов, ни от депутатов. Зависеть надо только от народа. Народ избирает Совет и мэра, и естественно, они друг другу не подчинены. <…> Итак, надо резко (?! — А. К.) укрепить исполнительную власть, вывести ее из-под ежедневной опеки (превращающейся порой в ежедневный террор) местных Советов. У обеих властей есть своя сфера. А кто из них прав — будут решать избиратели на следующих выборах.»

Эту лицемерную фразу о народе стоит запомнить, потому что от имени народа нередко делаются самые черные гнусности. Например, таким образом (продолжаем цитирование): «В сложившейся сейчас кризисной ситуации и с учетом положения Москвы, как столицы, я не вижу иного выхода, как превратить среднее звено исполнительной власти в городе — райисполкомы — в главные органы на уровне городского района, формируемые городским исполкомом и подчиненные только ему. На уровне района нужно иметь Муниципальный совет, но с совещательными функциями по отношению к райисполкому…»

Райсоветы, таким образом, просто выбрасываются на помойку вместе с выбравшими их избирателями и Конституцией, предоставившей им такое право выбора. Предлагается сохранить «потенциал демократии» — бесправных, безопасных для номенклатуры и никому уже не нужных депутатов этих самых райсоветов, но теперь уже в виде работников исполкомов и советов самоуправления микрорайонов. Соответственно, и депутаты Моссовета должны были быть принижены до выполнения чисто совещательных функций при исполнительной власти.

К историческому письму «большого демократа» был приложен проект о введении «столичности» на Москве. «Столичность» заключалась, прежде всего, в том, что «мэр является главой исполнительной и распорядительной власти и подчиняется непосредственно Президенту СССР и Председателю Верховного Совета РСФСР (Президенту РСФСР).» Ну а сессия Моссовета собирается один раз в год не более, чем на две недели. Раз в квартал на срок также не более недели собирается Муниципальный Совет — десятая часть особо уважаемых депутатов, которые вправе направлять мэру свои решения, а тот вправе их отклонять.

Как точно воспроизводит все это предысторию Советов, подмятых номенклатурой КПСС! Как раз такие Советы и нужны номенклатуре, только такие Советы и могут обслуживать ее интересы. Вот Попов и старался обосновать то, что Лужков реализовал в декабре 1993 г.

Что касается до политики, то, согласно мыслям Попова, вся она должна была сосредоточиться в Политическом Консультативном Совете при мэре, состоящем из представителей организаций Москвы, документально подтвержденная численность которых превышает 1 % списочного состава избирателей Москвы, т. е. 60 000 членов. По тем временам такое могла позволить себе только компартия, которая и составила бы половину нового Совета. А вторую половину, по замыслу Попова, он подобрал бы сам. Теперь известно из кого — из уголовников, мздоимцев и прочей нечисти.

Вот так образованщина снова родит большевизм, а большевизм дает горы трупов.

РЕЗАТЬ ПО ЖИВОМУ

Победа на выборах мэра воодушевила Попова на новые «подвиги». Пообещав накануне обсудить административную реформу в городе «с депутатами и с районами», он тут же об этом забывает. Заявив сразу после выборов о необходимости сотрудничества с продуктивно работающим Моссоветом, Попов начинает перетягивать кадры и материальные ресурсы в мэрию.

Не смягчило новоиспеченного мэра и совместное участие московских чиновников и депутатов в подавлении путча ГКЧП. Хоть и говорил Попов слова благодарности депутатам на сессии, но вовсе не собирался работать с теми, кого когда-то называл единомышленниками. Такие, как Попов, работают с другими — с хозяевами жизни и их преданными псами. Временным сподвижникам ставленники номенклатуры обычно лгут в глаза.

Уже через месяц после разгрома ГКЧП на депутатов посыпались со всех сторон постоянно повторяемые в прессе обвинения в непрофессионализме и болтливости. Попов сам показывал пример: для телезрителей он постоянно находит время, чтобы ответить на полтора десятка вопросов, почти никогда не требующих конкретных действий. С депутатами работать неудобно. Они владеют проблемой, и надуть их показным народолюбием непросто. Вот и стало привычным для Гавриила Харитоновича повсеместно поносить «советскую власть».

Дух социального эксперимента с непредсказуемыми последствиями вместе с Г. Поповым переместился из секретариата председателя Моссовета в мэрию. Начав кроить Москву по живому, молодая номенклатурная поросль попросту парализовала основные управленческие структуры. Весь этот правовой беспредел осуществляется под застарелыми антисоветскими лозунгами эпохи застойной диссидентщины. Агитаторы и пропагандисты нового режима стремились убедить доверчивых избирателей, что само название «Совет» изначально означает порочность. Порочными при этом следовало бы признать и Советы или подобные органы, которые сплошь и рядом управляют в т. н. «цивилизованном мире». Но руки у российской номенклатуры доросли пока только до того, чтобы придушить Советы отечественные, которые только-только некоторыми своими черточками стали походить на действительные органы власти и управления. Российским номенклатурным «западникам» эти Советы стали мешать, и подавить их решили общественным мнением, которое было равнодушно или зло по отношению к любой власти.

Реформа административно-территориального управления городом, губительная в нестабильной экономической ситуации, вполне соответствовала целям Г. Попова, который таким образом решил нейтрализовать своих политических противников. И вот свобода слова была поставлена на службу «генеральной линии» Г. Попова, а на ее противников обрушился целый шквал подтасовок и прямой лжи в прессе и на телевидении. В этом гаме журналистской шпаны Г. Попов со товарищи режет Москву по живому, не обращая внимания на то, что рубцы от прежней коммунистической «нарезки» успели затянуться, что в районах Москвы уже сложилась устойчивая инфраструктура управления и жизнеобеспечения. Нет, новой номенклатуре нужная свежеосвежеванная и разделанная туша, чтобы раздать по куску добычи выслужившим ее участникам шайки.

Наш герой творчески воспринял уроки большевизма: однажды сформулированная цель для него стала настолько желанной, что для ее достижения используется чрезвычайно широкий спектр методов. Без особого напряжения постигнув некоторый набор истин такого сорта, люди начинают, не слушая возражений, громоздить из них умозрительные (брошюра «Что делать?») или организационные конструкции (Правительство Москвы, городская Дума, городское Собрание, департаменты, префектуры и прочее). Становясь рабами цели, они начинают лгать сначала окружающим, потом себе, а затем свято верить в это вранье. Причины неудач отыскиваются всюду, но только не в собственных позициях и поступках. Так, в конце концов, дело доходит и до подавления инакомыслия.

Культура без инакомыслия невозможна. Поэтому номенклатуре приходится опираться на тех, кто легко подвержен различного рода страхам, готов рабски верить в мифы и ненавидеть любые проблески здравого смысла. Встречая сопротивление, лидеры, подобные Г. Попову, стремятся достигнуть цели одним рывком, революционным переделом, силовым подавлением несогласия. Им грезятся новые идеи, способные перевернуть мир. Так критики административно-командной системы поражаются ее метастазами и начинают служить меняющему маски авторитаризму.

ПУТЧ, КАК СРЕДСТВО ПОЛИТИЧЕСКОГО ДОЛГОЖИТЕЛЬСТВА

Политические катаклизмы — горе для граждан, но замечательная возможность для номенклатурных деятелей «освежить» свой образ в восприятии восторженных почитателей.

Г. Попов постарался ярко проявить себя во время подавления путча 19–21 августа 1991 г. Из ситуации было выжато все возможное ради того, чтобы набрать максимальное количество очков в политических играх. Попов даже постарался отобрать у других эти очки. Решая свои дальнейшие задачи, Попов сделал основным своим противником подлежащий уничтожению Моссовет. Поскольку основные итоги путча и его бесславный провал были заранее запрограммированы, Г. Попов решил опорочить Моссовет как орган, не способный что-либо предпринять в критический момент. Этому было посвящено столько слов, что многие даже не заметили, что сам Попов встретил критическую ситуацию, находясь где-то в Средней Азии.

Депутаты пытались противостоять путчу на баррикадах, в штабе обороны Белого дома, в районах. Но оказалось, что «родная мэрия» не собирается делиться славой подавления путча с депутатами. Это делалось, например, так. Накануне самой тревожной ночи Г. Попов предложил депутатам не подставлять лбы под пули и идти спать домой. Сам же Гавриил Харитонович обещал оставаться в Моссовете с небольшой группой сторонников до конца, но после депутатского собрания тут же уехал в Белый Дом.

После ликвидации путча мэр и его компания старалась всячески отметить свою роль в сооружении баррикад у Белого Дома. На сессии Моссовета Попов говорил: «Администрация города действовала в соответствии с указаниями правительства, активно помогая. Строительные конструкции, баррикады, транспортные средства выходили на посты, перекрывали улицы, загруженные песком самосвалы становились там, где нужно, и в тех количествах, которые нужны. Короче говоря, все службы города в этот критический момент работали так, как требовало российское руководство, обеспечивая блокирование действий путчистов.» Все это было «номенклатурной» правдой. «Столько, сколько нужно» — это было количество, достаточное для создания декораций. Иногда даже не количество материальных объектов, а количество слов. Тут недостатка у Г. Попова не было никогда.

Во время торжеств по поводу провала путча Попов энергично выступал на всех крупных мероприятиях. В этих выступлениях трижды прозвучала фраза о том, что москвичи на баррикадах отработали свои талоны, свои привилегии. Дважды Гавриил Харитонович предлагал присвоить Президенту РСФСР звание Героя Советского Союза. Оба пассажа говорят, пожалуй, о полном отсутствии внутренней культуры.

А в феврале 1993 г. Попову уже мало было лавров главного победителя путчистов. Он начал рассказывать байки о том, как он предотвратил путч еще 17 июня 1991 г. («Известия», 02.02.93). В этот момент Ельцин находился в Америке (куда же еще податься после всенародного избрания?), а Попов должен был его спасать от «людей Горбачева». Попов находит блестящий (по его мнению) ход, чтобы предупредить Ельцина о готовящемся перевороте — использовать в качестве «почтового ящика» самого президента США! И Попов мчится в американское посольство. Только информация посла почему-то подвигла президента Буша позвонить как раз Горбачеву, от которого Попов что-то там пытался спасать. Попову, надо полагать, обидно стало — мало того, что господин Буш передал не по адресу сообщение особой важности, но еще и «заложил» Попова перед Президентом СССР. Сорвал, одним словом, всю сенсацию. Но нет худа без добра. Через полтора года «спаситель России» дозрел и решил напомнить публике о себе статьей на тему: «предательство, которого не было».

Да, в отношении США Попов не был предателем.

МОНОПОЛИЯ НА ВЛАСТЬ И ДЕЛЕЖ СОБСТВЕННОСТИ

Сразу после подавления путча Попов, исходя из революционной целесообразности, решил приобщиться к дележу собственности КПСС. Одного из преданных помощников (депутата Моссовета по совместительству) он сразу же назначил комендантом комплекса зданий ЦК КПСС. Некоторое время спустя, другие соратники начали занимать посты в правоохранительных органах.

При назначениях был применен известный большевистский тезис о том, что кухарка может управлять государством. Кухарка, как это всегда было, оказывалась с партбилетом. Если раньше это был билет КПСС, то сегодня назначенцы из ближайшего окружения Попова являлись активистами «ДемРоссии». Рекомендовал он их примерно одинаково: «…если под профессионализмом понимать умение вовремя распознать назревающий путч, то один из руководителей «ДемРоссии» Аркадий Николаевич Мурашев — профессионал высокого класса. Такого в милиции нет» («Куранты», 21.09.91).

Послепутчевая горячка, вероятно, явилась и причиной появления Указа Ельцина № 96, поставившего под сомнение и конституционные права Моссовета (утверждение бюджета, определение правил распоряжения землей и собственностью в городе, порядка проведения приватизации) и перепоручающего, в нарушение целого ряда законов РСФСР, функции представительной власти — мэрии. Нет сомнений в том, что проект такого Указа на стол Ельцину положил Попов, пользовавшийся в это время у Президента особым доверием. Это доверие простиралось до такой степени, что позволяло Попову нагло заявлять: мол Моссовет ему не указ, а все конфликты должны разрешать «вышестоящие организации». Пытаясь дать своей позиции какое-то обоснование, Попов сформулировал удобный для него принцип: «Горизонтальных вторжений в деятельность исполнительной власти не предусмотрено» («Куранты», 12.12.91). Так он говорил, так поступал, а вся правоохранительная система безмолвствовала.

Уже к осени 1991 г. Г. Попов почти добился своей цели. В лице мэрии была сформирована сила, обладающая монополией в принятии решений по всем вопросам жизни Москвы. Эта сила стремится не к реформированию, а к удушению представительных органов власти, к превращению их в неполноценный придаток мэрии. При этом продолжалась недобросовестная кампания дискредитации депутатского корпуса Москвы и создавались невозможные условия для его работы.

Создание монопольной структуры мэрии отразило общую тенденцию подчинения всей политической жизни интересам альянса новой и старой номенклатуры и формируемой государственной суперпартии ДДР, поставленной в то время в привилегированное положение по отношению к другим политическим силам. Последующая история показала, что суперпартии не получилось, да и вотчиной управлять, при этом отвечая за все — дело непростое.

БЕГСТВО

Менять всю систему — такова установка Попова, оправдывающая тунеядство. Мы помним, что с грязью на улицах Москвы без того, чтобы переломать все, что только возможно, справиться он был не в состоянии. Когда же вкус к разрушению был удовлетворен, управлять городом стало и вовсе не с руки.

Для чего же москвичи избирали Попова мэром? По Попову вышло, что для продавливания его понимания концепции реформ. И если уж не удалось подменить собой Президента, то этот самый Президент должен именно в Москве уничтожить всякое подобие законности. До каких-то пор Ельцин шел на поводу у Попова, и целая цепочка противозаконных Указов вышла из-под его пера.

К осени 1992 г. назойливость Попова перешла все границы. Не терпелось получить совсем уж диктаторские полномочия. Четырежды Попов ходит к Президенту за новыми полномочиями, нужными якобы для радикальной приватизации жилья и торговли. Безрезультатно. Полномочий и так через край, а управление хозяйством Москвы никак не налаживается. Наконец, Попов восклицает: «Что это за система, в которой подчиненный должен висеть на шее у начальника!» и уходит (в который уже раз, но все-таки на этот раз окончательно) в отставку («НГ», 11.06.92).

В другом печатном месте Попов заявляет, что его уход связан с тем, что российское законодательство не позволяет ему совмещать пост мэра и пост председателя Российского движения демократических реформ («Куранты», 06.06.92). Будто бы Попов когда-нибудь всерьез воспринимал законы!

В третьем варианте обоснования своего бегства Г. Попов говорит: «Я собирался быть мэром в условиях, когда обществом командует КПСС». К роли хозяина Москвы он оказался не готов. Эта роль по Г. Попову сводится к тому, чтобы делить блага («НГ», 10.12.93). Делить он не хочет и не умеет. Потому и уходит.

На деле же причина ухода, а точнее бегства, проста. Прошел год, и настала пора отчитаться о деятельности на посту мэра, но отчитываться было нечем. Опять нечем! И вот почему: «Я хорошо знаю свои способности — в моем возрасте пора все это хорошо знать. Я теоретик, я способен разработать политику, способен защищать эту политику, пропагандировать ее. Есть и участки практической деятельности, которые я могу вести. Но мэром я оказался в силу обстоятельств, и при первом удобном случае, как только обстановка будет благоприятной, с удовольствием уступлю свой пост любому другому, который действительно пригоден для такой работы». И еще одна причина: «Я по советским понятиям — богатый человек. Ни в чем не нуждаюсь, все у меня есть. Поэтому знаю, что после ухода с поста мэра буду жить и работать нормально» («ДМ», № 101, 28.05.92).

Попов бежал, чтобы «жить и работать нормально». Моссовет попытался вдогонку потребовать его отчета, но тут уж руки были коротки. Отставку-то принял Ельцин, и Попов уже не был должностным лицом, от которого можно было что-то требовать. Отставка была принята, и концы спрятаны в воду. Но если бы отчет все-таки состоялся (соответствующие условия, видимо, совпали бы с проведением судебного процесса о нанесении ущерба городу в особо крупных размерах), на поверхность выплыли бы все чудовищные нарушения здравого смысла, законов, экономическая безграмотность и криминальные махинации.

Нет, это для Ельцина было недопустимой роскошью. Ведь Попов всегда выполнял роль его наиболее говорливой и «писучей» половины, а на президентских выборах на плакатах Ельцина красовались надписи: «Голосую за Попова — Лужкова!». Поэтому Ельцин переступил и через закон, и через собственные указы. На пост то ли мэра, то ли главы администрации он назначил Лужкова. Слов о мэре и его полномочиях в законодательстве не было, вот и творил Президент все, что «не запрещено законом». А потом творил свою реальность — без закона и здравого смысла — этот полу-мэр, полу-глава Ю. Лужков.

Уступив свое место, Г. Попов переполз в политическую тень. Но политика достала его и там. Прежде всего, возмутились его недавние соратники по «ДемРоссии». Координационный совет московской организации направил в его адрес открытое письмо, в котором говорится: «Вы даете политический анализ событий после августа 1991 г., допуская ряд инсинуаций, граничащих с прямой клеветой на демократические силы. На посту мэра Москвы Вы, обладая властью, оказались не в состоянии ее использовать, что нанесло значительный урон авторитету демократических сил не только в Москве, но и в России… Организовав Движение демократических реформ, Вы в своих публичных выступлениях стали порочить «ДемРоссию», оставаясь формально ее участником…. В сложившихся обстоятельствах мы просим Вас сделать публичное заявление о выходе из движения, либо публично опровергнуть порочащие его высказывания.» («НГ», 08.09.92).

Получилось так, что пока Попову нужна была массовка в виде «ДемРоссии», он всячески агитировал в ее пользу. Когда она слепо шла за ним, теряя при этом своих сторонников, это было соответствующим политическому моменту. Но вот от «ДемРоссии» почти ничего не осталось, и Попову понадобилось перетаскивать массовку в РДДР. Обычный для Попова маневр, примененный им в отношении Моссовета, сработал и здесь. Таков уж нравственный потенциал «большого друга демократии». «ДемРоссия» испила свою чашу до дна и заслуженно получила то, что получила.

На новой ниве — РДДР — Попов вступил во владение отступным наследством, доставшимся ему от мэрских будней. Он стал во главе номенклатурной организации и снова сделал реверанс в сторону незыблемого, как скала, Президента. Уже в ноябре 1992 г. Ельцину втолковывалась идея «президентского правления» и насильственной отмены действующей Конституции («КП», 27.11.92). Именно в недрах РДДР был подготовлен сценарий переворота, реализованный в октябре 1993 г.

ПО НИСХОДЯЩЕЙ

На круглом столе «ВМ» (декабрь 1991 г.) И. Заславский отмежевывается от поповского ДДР: мол, ДР представляет интересы среднего сословия, а ДДР — эклектичное движение управленцев: мощный компонент номенклатурных капиталистов, слой идеологов лево-горбачевцев и демократов, которые выдвинули лозунг союза с передовым аппаратом. Блок с ДДР не признан необходимым, Попов теряет вес. Конфликтуя с Поповым, ДДР расползается на международную и российскую организацию. Сторонники Попова остаются в РДДР.

На съезде РДДР в январе 1994 г. от Попова отмежевались даже ближайшие соратники. А. Брагинский (см. главу «Демократ широкого профиля») заявил, что он в Госдуме будет представлять интересы избирателей, а не РДДР. А С. Красавченко, ранее замещавший Попова в номенклатурном журнале «Вопросы экономики», до того расстроился от заключения Попова о «провале западнической модели реформ, проводившейся Гайдаром», что отказался выставлять свою кандидатуру в политсовет движения («НГ», 01.02.94). За Поповым не оставалось уже практически никого и ничего.

Подобные истории — когда свои предают — в номенклатурной среде дело обычное. Но они в большинстве случаев не кончаются разрывом отношений. Об этом говорит и «история любви» Попова и Ельцина (см. главу «Особый тип нравственности»). В публикации отца административной революции Г. Попова в «Московских новостях» (1987 г.) поддерживается решение об освобождении Б. Ельцина от руководства Московской партийной организации, в отношение бунтовщика приводится цитата из Ленина («нам истерические порывы не нужны»).

В жизни нормальных людей с нормальной психикой после таких пассажей, после такой «ненужной низости» (не составляло труда просто промолчать) руки друг другу не подают. Не то в среде номенклатурной. «Они» и в дальнейшем могут публично лобызаться. Покуда смена политической конъюнктуры не разделит их вновь.

И вот Г. Попов снова отпал от Ельцина, а его ближайшие соратники нашли себе более перспективных хозяев. Оставалось доживать свой политический век, вернувшись к старой проверенной практике — заплетать мозги читающей газеты интеллигенции.

СНОВА НА НИВЕ ПУБЛИЦИСТИКИ

Попов во всем, кроме лжи, показал себя, как человек крайне бездарный. Зато лжи этой было в избытке. Ложь в политике — материальная сила и козырная карта. И все-таки все время обманывать весь народ еще не удавалось никому. На выборах 1993 г. с поповской РДДР не пожелал иметь дело никто. Как ни навязывался Попов к Явлинскому (видимо, как собрат по цеху «экономистов»), как ни пытался оторвать от «Гражданского союза» жирный кусок, ничего не вышло. И голосовать за РДДР никто не стал. Ни в Москве, ни в Питере, ни в провинции.

Тут бы и угомониться, подумать о душе, о грехах своих. Но внутренняя сущность номенклатуры не терпит умиротворения. Покой им только снится. С начала 1994 г. Попов натужно пошел на второй круг своей политической судьбы, начав снова с наигранной позиции — с позиции лжи. Он понимал, что за крутыми событиями последнего года позабылись его художества на Москве, и снова можно было наполнять прессу своими упражнениями в логике. Схема оставалась все той же: покритиковать слегка курс властей, высказать нечто с видом глубокомыслия, а дальше начать наворачивать план мероприятий, обоснованный этим «глубокомыслием».

Вот Попов говорит: «Народ не хочет стрельбы» («АиФ», № 8). Вроде бы банальность. Но банальность становится целой публицистикой, если добавить еще банальностей: «власть после августа была блоком двух бюрократий: молодой и старой», «нам остается только одно — искать вариант коалиции политических сил», наконец, в правительство должны войти те, кто «способен создавать долгосрочную программу», и те, кто «способен тянуть воз». Как тут не вспомнить умозаключение товарища Л. И. Брежнева: «В магазинах недостаточно гречневой крупы. Товарищи! Надо сеять больше гречихи!» Все кивали головами: надо! И рассчитывали, что делать будет кто-то другой.

Снова Попов рассчитывает на полных дураков и дилетантов в политике. Дуракам все внове, а дилетанты не знают о том, что Попов снова подсовывает вранье. Вот пишет Попов с пафосом обличения: «На самом деле, скажите, в чьей предвыборной программе была шоковая терапия? Ее ни у кого не было. В чьей программе было упразднение СССР? Ни в чьей. В чьей программе было то, что губернаторы, мэры и т. д. назначаются сверху? Опять ни у кого этого не было. Так что после августа 1991 года «под шумок» была выдвинута совершенно другая концепция реформ, отличная от той, которая получила одобрение при голосовании в июне 1991 г. за Президента.»

Позвольте, но не сам ли Попов был в авангарде этого надругательства над волей народа? Кто под локоток держал Ельцина, когда тот рулил в сторону разрушения единства государства? (Только через год Г. Попов «не мог себе простить», что не уговорил Ельцина встать на место Горбачева и хоть что-то сохранить от СССР.) Кто придумал в своей же собственной мэрии «правительство реформ» сразу вслед за Гайдаром? Кто выбивал из «всенародно избранного» противозаконные акты по Москве? Да, в конце концов, не мнимы ли эти разногласия с Ельциным, если появились они на страницах газет в тот период, когда звезда последнего, очевидно, закатилась?

Чтобы уж совсем все стало ясно, придется раскрыть программный труд Попова «Что делать?» и обнаружить там и идею расчленения союзного государства, и набросок всероссийской ваучеризации, и «доказательство» неизбежного союза с номенклатурой. Как правильно заметил Попов через два с половиной года, население отвергло послепутчевый курс реформ («НГ», 25.02.94). Попов, повременив, решил, что выгоднее на время снова быть «вместе с народом».

Поэтому приходится в очередной раз отказываться от самого себя, но встав при этом в позу отверженного мудреца. Приходится говорить слова, обращенные против собственного недавнего прошлого: «На наших глазах усиливается перспектива формирования режима, в котором бюрократы — без содействия КПСС и без масок в виде коммунистических лозунгов — будут держать всю власть». Если раньше Г. Попов был полезен номенклатуре именно как бюрократ без коммунистической маски, то сегодня его маска для номенклатуры совершенно бесполезна.

Вот и мечется супердемократ-недоэкономист. Вдруг приспичило Г. Попову посреди политического затишья 1994 г. создать номенклатурную заказную социал-демократическую тусовку с участием верных ельцинистов А. Яковлева, маршала Шапошникова и других. Затея была шумная и заведомо бесполезная. Социал-демократическую идею быстро и надежно перехватил у Попова экс-президент Горбачев, собравший под свое крыло практически всех социал-демократов 1989–1992 гг. Одна лишь польза была для Г. Попова — есть чем заполнять газетные страницы.

В поисках новых способов привлечь внимание к своей персоне, Г. Попов подключается к кампании охмурения вкладчиков АО «МММ». Откровенно шулерскую деятельность он называет «народным капитализмом» и «капитализмом с человеческим лицом». Лицо «народного капиталиста» Г. Попова стало периодически появляться в спонсируемой группой «Мост» телепередаче. Опять «лицом к городу» — как в мэрские времена! Если старые выгоревшие звезды зажигают снова, значит это кому-нибудь нужно…

Появляется Г. Попов и в клубе «Реалисты», собирающем любителей интеллектуальных упражнений. Там можно, например, побеседовать о геополитических интересах России, которой, оказывается выгодно (!) расчленение Китая. Так утверждает Г. Попов. Кому-то хочется в это верить. Как и в то, что не всякая территория в составе России ей нужна. Например, как заявил Г. Попов в декабре 1994 г., Чечня — слишком маленький клочок российской территории, чтобы за него воевать. Действительно, опыт у Г. Х. по части суверенизации, федерализации, денационализации и по расчленению страны огромный!

Нет, Гавриил Попов так просто из политики не уйдет. Но в конце концов должны все-таки созреть условия, чтобы теоретикам воровских политмалин всероссийского масштаба подобрали достойную среду обитания в местах не столь отдаленных, а буревестникам номенклатурных революций окончательно свернули голову.

[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]