[ — Мятeж нoмeнклaтyры. Мoсквa 1991-1993. Книга 1 — Часть 6. МЯТЕЖНИКИ ГОТОВЯТСЯ]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
С ЧЕГО НАЧИНАЛСЯ ОМОН
Программа развертывания спецподразделений была начата еще «при прежнем режиме». Инициативу КПСС быстро подхватили «демократы», сделавшие ОМОН и московскую муниципальную милицию своим жандармским корпусом.
В каком же виде родился московский ОМОН? В качестве иллюстрации приведем одну историю, которая случилась с автором на исходе лета 1990 г. Тогда еще никто не знал, что скоро будут без разбора колошматить людей на улицах столицы, расстреливать в упор безоружных граждан из автоматов, устраивать пытки в отделениях милиции. Тогда все было почти обыденно и прозаично…
Мне довелось проводить проверку работы ярмарки, что находилась в Лужниках и была объектом товарного ажиотажа. После ряда звонков в депутатскую комиссию по поводу безобразий на этом базарном пятачке, я решил посмотреть на торговлю с близкого расстояния.
И вот картина: наряд милиции, обеспечивавший порядок у одного из магазинов, осаждаемых огромной толпой и разветвленной очередью, пропускает через ограждения прямо ко входу молодого человека. Через минуту он выходит из магазина с большим свертком и в сопровождении милиционера направляется прочь. Пара мирно беседует и обнюхивает парфюмерию, не замечая моих любопытных глаз. В закоулках ее ждет автобус и еще два милиционера, готовых делить улов.
Появление депутата в автобусе при разложенном товаре и алчно горящих глазах вызывает короткий шок и немую сцену, а потом невнятные оправдания, вроде того, что молодой человек просто зашел показать покупки. (У нас это принято — делиться с милицией радостью обретенного!) Потом стражи порядка постарались рассеяться в разных направлениях, не обращая внимания на мои требования представиться.
Записав номер автобуса, я вернулся к магазину и снова увидел «сладкую парочку»: милиционера, упаковывающего товар, и гражданское лицо рядом с ним, по видимому, точно так же, как и в предыдущем случае, обеспечившее вынос товара из магазина. Ведь несун в форме — это как-то неудобно. Мое приближение к парочке было предупреждено одним из участников предыдущего эпизода по рации и торговый альянс быстро самоликвидировался.
Письмо с изложением этой ситуации было направлено в районное управление внутренних дел. Ответ, пришедший через месяц, был в таком духе: ты мне про Фому, я тебе про Ерему. Мол, провели совещание по недостаткам в работе, а в автобус доставляли нарушителей правил торговли на ярмарке.
Второе письмо в адрес руководства московской милиции должно было изобличить вранье и привлечь врунов и проходимцев в милицейской форме к ответу. Ничуть не бывало. Ответ из ГУВД лишь открыл маленький секрет: врунами и проходимцами оказались работники специализированного подразделения — ОМОН. А результат депутатского беспокойства таков: сержант получил выговор, лейтенант привлечен к «товарищескому суду чести среднего начальственного состава», а начальник отдела РУВД, направивший уклончивый ответ, «обсужден на оперативном совещании по месту службы». Вот и все.
По соображениям здравого смысла, берущие мзду за свою службу должны были быть привлечены к уголовной ответственности и лишены возможности работать в милиции. Этого не получилось. Подлая система хранила своих подлецов. Но и достигнутый депутатским письмом чахлый результат можно считать феноменальным, потому что уже через полгода на любые депутатские обращения вообще перестали отвечать. ОМОН становился неуязвим и вездесущ. Его готовили к настоящей «работе», к работе мастеров заплечных дел. Нужно было только отобрать наиболее циничных и жестоких.
Номенклатура справилась с задачей. Негодяйские батальоны верно служили ей и кроваво расправлялись с ее противниками.
В 1994 г. у омоновских гнезд можно было в явном виде зафиксировать плату номенклатуры за жандармские услуги. Многочисленным импортным лимузинам омоновцев не хватало места.
НАЕМНИКИ
Раньше наемники райкомов КПСС с блеском умели организовывать митинги, демонстрации и шествия «за власть Советов». После того, как КПСС приказала долго жить, ее опора — хозяйственная номенклатура — быстро отмежевалась от идеологических догм и направила своих ландскнехтов на защиту своих имущественных привилегий.
В это время Советы (особенно в Москве и Питере) принялись активно мешать хозяйственной элите строить свое баснословное благосостояние. Действиям Советов были противопоставлены наемники номенклатуры, предпринявшие силовые акции против избранных народом Советов. (О захвате зданий районных Советов Москвы и купленных демонстрантах мы уже упоминали в разделе «Невидимый фронт».)
Создание военизированных бригад — давнее увлечение московской бюрократии. Одно из характерных проявлений этого увлечения — передача помещения, выделенного ранее центру детского творчества «Полянка», Федерации молодежных правоохранительных клубов, занимающейся в основном охраной коммерческих киосков и унаследовавшей комсомольскую непосредственность от клуба «Юный дзержинец». Федерации было предоставлено право использовать помещения бесплатно, несмотря на то, что аренда квадратного метра составляла тогда примерно 500 рублей («Куранты», 23.09.92). Боевики хорошо чувствовали свою безнаказанность. Во взаимодействии с префектом Центрального округа Музыкантским и начальником ГУВД Мурашевым, они проверили свою боевую выучку во время нападения на Октябрьский райсовет («Правда», 05.09.92). Прокуратура, даже получая тумаки от номенклатурных наемников, предпочитала помалкивать.
С течением времени в административных округах Москвы были созданы так называемые группы быстрого реагирования, экипированные бронежилетами, щитами, дубинками, автоматами и «Черемухой». И все это не против бандитов, а против безоружных граждан. Именно с таким снаряжением вышли птенцы Мурашева против многодетных семей, захвативших дом № 10/2 по Нагатинскому проезду. Расправа была зверской («ВМ», 16.10.92 «Дума», № 7, 1992). Бить беззащитного, бить до смерти — вот чему учились ландскнехты номенклатуры. И выучились.
Наемники номенклатуры вовремя проявляли свою решимость применить насилие в отношении своих политических оппонентов. Насильственные акции против депутатов Моссовета никого не удивляли уже в 1991 г. Скорее всего потому, что эти акции были спланированы и одобрены той же самой номенклатурой. А власть ее была уже настолько сильна, что даже изображать удивление не было нужды.
Цепь насильственных акций была начата нераскрытым убийством депутата Ю. И. Максимова, проводившего расследование финансовых операций при строительстве Северной ТЭЦ еще в 1990 г. Дело милицией было закрыто за недостатком улик.
Потом были и другие истории, в которых действие или бездействие милиции само по себе являлось преступлением. В подъезде своего дома был избит депутат Г. Иванцов, распутывающий мафиозные дела в строительном комплексе. Неоднократные нападения осуществлялись на депутата А. Бабушкина, ведущего правозащитную деятельность. Бандитские нападения едва не стоили жизни депутатам В. Бушеву (получил несколько ударов ножом) и П. Жукову (несколько месяцев залечивал травмы лица). Пресса написала про заместителя председателя Фонда имущества Москвы депутата О. Ахинина, что он пришел на сессию «с красиво забинтованной головой». Это произошло после того, как он получил удар по голове металлическим прутом. Уже после роспуска Моссовета нападения на бывших депутатов продолжались. Один из бывших депутатов убит на собственной даче, другой едва остался в живых после бандитского нападения… Криминальщина настолько перемешивалась с политикой, что разобраться в мотивах нападений на депутатов совершенно невозможно.
Как-то первый зам Лужкова К. Буравлев сказал совершенно наивную вещь: мол, бизнесмену нужна помощь города, иначе бизнес уйдет под защиту криминальных структур («НГ», 01.12.93). Захлопнув рот, он наверняка уже знал, что соврал. Ему ли не ведомо, что и бизнес, и сама городская администрация формировали свои силовые резервы именно из криминальных структур? Ему ли было неизвестно, что особый отряд номенклатурного войска составили незаконные регулярные части, закамуфлированные под охрану коммерческих структур. Родная для Лужкова группа «Мост» к началу 1994 г., по признанию ее генерального директора, имела численность службы безопасности около 1 тыс. человек. Головной офис фирмы находился под боком у мэра и занимал в бывшем здании СЭВ несколько этажей. Помимо того, группа «Мост» начала полуофициальный подкуп московской милиции, учредив Фонд помощи отделу по борьбе с организованной преступностью. Во время октябрьских событий 1994 г. группа «Мост» мобилизовала 200 своих головорезов, которые участвовали в штурме Белого Дома и охраняли тело московского мэра («Кто есть кто?», № 3, 1994).
Лужковым была придумана примечательная система финансирования правоохранительных органов. Любая криминальная структура, возжелавшая получить влияние на московскую милицию, могла зарегистрировать благотворительный фонд соответствующей направленности. Таких фондов в Москве было зарегистрировано около двадцати, а в попечительский совет правоохранительных органов вошел не только хозяин «Моста» В. Гусинский, но и еще 30 руководителей крупных коммерческих структур («ЭиЖ-М», № 17, 1994). Другой вариант — финансирование милиции не из бюджета, а напрямую — через коммерческую структуру, создаваемую московской администрацией. Для этой цели создается гостиничный комплекс, от прибыли которого ГУВД будет получать около 25 %. Это уже не просто охрана коммерческих киосков в свободное от милицейской работы время. Здесь отрабатывается вариант полного поглощения милиции и превращения ее в одну из наемных организаций криминального мира.
В апреле 1993 г. достоянием гласности стала история с дорожно-транспортным происшествием, в котором участвовал мэр Лужков в сентябре 1992 г… Случайного автомобилиста машина сопровождения просто вышибла с дороги, не жалея ни своей, ни чужой техники. Машина с мэром даже не остановилась, унося главу города по неотложным делам. Потом пострадавшему отремонтировали его «Жигули», да еще впридачу из государственного гаража выдали новенькую «Волгу». Милиция дело похоронила. Попутно выяснилось, что к телу мэра постоянно приставлена пара головорезов, числящихся в штате муниципальной милиции («НЕГ», 11.04.93). В 1994 г. подобного рода эпизод повторился снова, но о подробностях теперь не сообщалось.
Подмосковная дача Г. Попова по приказу все того же А. Мурашева должна была охраняться московскими милиционерами («Ъ», № 4, 1992). И. Заславский, решивший привлечь к суду газету «День», явился для отправления правосудия в сопровождении отряда телохранителей, численностью до двух десятков человек («Оппозиция», № 2, 1993). Похоже, что бывшие демократы не могли жить без приставленных к ним штурмовиков. Такого и не снилось столичным наместникам КПСС.
«Демократия» быстро срослась с преступностью. Известен, например, такой факт. В октябре 1993 г. раздачей оружия и организацией «демократических» баррикад у Моссовета руководил уголовный авторитет. Несколько позднее его свои же порешили, но вовсе не по поводу взглядов на права человека.
В 1994 г. фактом жизни в России стал террор. О покушениях на депутатов, убийствах общественных деятелей и коммерсантов, угрозах журналистам газеты сообщали чуть ли не каждый день. Заложенные в предыдущие годы процессы заработали вовсю. Наемники номенклатуры становились самостоятельной силой, взявшейся за устройство России под свои криминальные привычки и воровские законы.
Наступила их «демократия» и их «свобода».
КРИМИНАЛИЗАЦИЯ ВЛАСТИ
Шквал преступности, обрушившийся на столицу в 1991–1994 гг., принято объяснять экономическим кризисом и снятием тисков тоталитаризма. В действительности, криминальная среда теневых экономических и политических комбинаций номенклатуры начала срастаться с уголовным миром. Уголовщина становилась фактором, определяющим жизнь Москвы, а потом и России.
Вот несколько штрихов к сложившейся ситуации. В 1992 г. в России было зарегистрировано 14,5 тыс. неопознанных трупов (Общая газета, № 1, 1993). По официальным данным только за первое полугодие 1993 года в столице было совершено около 310 тыс. преступлений. Из них 602 убийства и 901 тяжкое преступление, 4052 угона автомобилей. Зарегистрировано 10 столкновений между вооруженными бандами (Коммерсантъ-Дейли, 29.07.93). Милицией в 1993 г. было изъято 710 единиц огнестрельного оружия, из них 356 — нарезного, 114 — гладкоствольного, 249 — самодельного. Плюс к тому у бандитов изъято 376 гранат и 13 гранатометов («ВМ», 12.08.93). Если в России за весь 1993 г. было зарегистрировано около 300 криминальных взрывов, то треть из них пришлась на Москву («Экстра-М», 05.04.94). За 9 месяцев 1994 г. в Москве совершено 900 умышленных убийств и ежемесячно регистрировалось 40 террористических актов с применением взрывчатки («НГ», 16.11.94).
А между тем, в Москве один милиционер приходился на 627 жителей, в то время как в Ленинграде — на 1486, в большинстве республиканских городов — на 1,5–2 тыс. человек («Куранты», 06.12.90). В дальнейшем обеспеченность милицией (при постоянных жалобах на некомплект кадров) для столицы оставалась наиболее благоприятной. Но номенклатура вовсе не собиралась бороться против преступности. Она, наоборот, врастала в преступную среду, объединялась с ней.
Полууголовная власть и вооружалась по криминальным законам. Тот же А. Мурашев в свое время вооружил верхушку московского и российского правительства. Примечательно, что регистрационное удостоверение на право ношения оружия за № 1 вручено Б. Ельцину, ну а следующий номер — у Г. Попова («МК», 09.10.92). Поразительная близость! Теперь мы с уверенностью можем утверждать, что пощечина подлецу может обернуться пулей в живот из мурашевского пистолета.
Нельзя не вспомнить, что по личному распоряжению Ельцина была прекращена проверка деятельности московского правительства, назначенная Главным государственным инспектором Ю. Болдыревым. Президент лишь подкрепил своей подписью распоряжение Лужкова, разосланное префектам и содержащее указание не выдавать комиссии Ю. Болдырева никаких материалов. Попытка сбора компромата на мэрию была представлена как подрыв основ демократии.
Симптоматично, что пришедшие к власти «демократы» пальцем не пошевелили, чтобы дать возможность распутать клубок кремлевского дела, ниточки которого были ухвачены следователями Гдляном и Ивановым. Скорее всего, это произошло оттого, что новоявленные государственные мужи сами запутались в этот клубок. Например, фирма «Сеабеко» стала широко известна в связи со взаимными обвинениями в коррупции в высших органах власти весной-летом 1993 г. Но еще раньше эта фирма обосновалась на Петровке, 19 в здании, принадлежавшем ГУВД. Раскинулась привольно — на целый этаж. Шеф ГУВД Москвы П. Богданов в те времена не гнушался брать деньги у первых совместных предприятий для оплаты своих поездок по заграницам и для начальственных иномарок. Известны его контакты с СП «СовКувейтИнжиниринг». А потом П. Богданов просто перешел на работу в фирму «Сеабеко».
Криминальный авторитет О. Квантришвили, застреленный весной 1994 г. наемным убийцей, был известен своими связями с московской милицией. В созданной им ассоциации «XXI век» нашел свое пристанище 1-й зам начальника ГУВД (чуть ранее бывший советником Лужкова — «ЛГ», 10.06.92). Брат О. Квантришвили был сотрудником МУРа, но без помехи был принят и в воровской среде. Сам О. Квантришвили не раз публично хвастался дружбой с начальником ГУВД В. Панкратовым, мэром Лужковым и Е. Гайдаром. Случайно ли Б. Ельцин телеграфировал влиятельному мафиози о своих соболезнованиях в связи с убийством его брата («РГ», 12.04.94)?
Случайно ли бывший депутат Моссовета и активнейший сторонник Лужкова полковник милиции В. Максимов после разгрома представительных органов власти в 1993 г. моментально нашел себе место работы в НИИ МВД, а потом столь же моментально перебрался в Городскую Думу на место ее председателя, не успев оставить прежней работы («НГ», 12.01.93)? Как-то раз на заседании он мрачно намекнул своему коллеге депутату Гордумы Московченко, что опасается за его здоровье. Через три часа депутат был изрешечен пулями и едва остался жив. Здоровье его оказалось под угрозой, видимо, потому, что Московченко добивался переизбрания такого незаменимого для номенклатуры думского спикера. «Случайностей» настолько много, что они превращаются в закономерность. Москва становится столицей криминального мира.
Криминализация власти шла не только напрямую — через поддержку преступных группировок и мафиозных кланов, но и косвенно — через создание условий для буйного расцвета преступности. Так, с легкой руки того же Б. Ельцина, международный Шереметьевский аэропорт стал свободной экономической зоной, которой на паях владели Москва и область. Если область входила в долю землей, то Москве надо было вложить немалые финансовые и материальные ресурсы. Что же из этой затеи получилось, что получила Москва? Зону вокруг аэропорта поделили на куски и сдали в аренду. 12 юридических лиц, каждый по-своему, начали разрабатывать доходную территорию. Система управления была окончательно подорвана. Это сразу почувствовали криминальные структуры, которые стали еще одним хозяином аэропорта. Концентрация огнестрельного и холодного оружия выросла в Шереметьево неимоверно («Тверская-13», 10.06.93). За год ограбленные пассажиры предъявили претензий на сумму в 149 млн. рублей (возместили им только 5,4 млн.) («МК», 09.06.93). Никого, кто бы понес ответственность за размах криминальщины, найти невозможно. Очевидно, «ответственные лица» сидят слишком высоко и пользуются развалом правоохранительной деятельности в своих интересах.
Срастаясь с экономической и уголовной преступностью, деятельность номенклатуры могла расширятся только вместе с криминализацией правоохранительных органов. Московская милиция должна была избавляться от честных профессионалов, милиционеры должны были влачить жалкое существование, если отказывались прислуживать преступникам, высшее руководство милиции должно было быть повязано ответственностью и с уголовниками, и с политическими авантюристами.
НОМЕНКЛАТУРА БОРЕТСЯ ЗА ВЛИЯНИЕ
Силовые структуры нужны номенклатуре, чтобы использовать их против населения и особо бойкой оппозиции. После августа 1991 г. номенклатурные деятели упорно пытались доказать, что «хотят сделать как лучше, а получается как всегда». Т. е. «не корысти ради» совершается подготовка к массовым репрессиям, а лишь ради стабильности в государстве и борьбы против преступности. О том, что все это лукавство, говорят слова, случайно вырвавшиеся у Г. Попова на одном из митингов: «Надо полностью игнорировать уроки сталинских репрессий, осуществлявшихся независимой от всех Советов полицией, чтобы соглашаться с выводом милиции из-под контроля депутатов Моссовета».
А теперь посмотрим на историю того, как Г. Попов и прочая номенклатура из кожи лезли вон, чтобы избавить милицию от всякого контроля представительной власти, подчинить ее лично себе и превратить в репрессивный жандармский корпус.
Комиссия Моссовета по законности и защите прав граждан была, по всей видимости, единственной депутатской структурой, с самого начала своего существования и до роспуска Моссовета действующей не по указке номенклатуры. Самостоятельная позиция комиссии выразилась в активном поиске путей кадрового обновления московской милиции. Согласно действующему в то время законодательству, председатель Исполкома должен был по согласованию с МВД представить сессии Моссовета кандидатуру начальника ГУВД. Поэтому депутаты стремились использовать закон, чтобы найти для московской милиции достойного руководителя.
Комиссия требовала от действующего начальника ГУВД (осень 1990 г.) П. Богданова, чтобы он пришел на заседание комиссии, требовала от Лужкова представления кандидатуры, которую депутаты могли бы обсудить, обращалась с запросами в МВД СССР и РСФСР. Все было тщетно. Должностные лица игнорировали требования депутатов и законодательство.
В этих условиях комиссия по законности принимает решение о самостоятельном подборе кандидата на должность начальника ГУВД. Таких кандидатов набралось полдюжины, и две недели депутаты тщательно взвешивали их достоинства и недостатки. Бесспорным лидером в этой группе оказался генерал В. Комиссаров, в послужном список которого отражена многолетняя борьба против бандитизма и коррупции в Волгоградской области, где он прошел путь от рядового оперативника до начальника управления областного уголовного розыска. Потом, находясь на посту министра внутренних дел в Северной Осетии, он посадил на скамью подсудимых председателя Верховного Суда и генерального прокурора этой республики. Ниточки крупномасштабного мафиозного дела вели в Москву и грозили высшим партбоссам КПСС. Поэтому В. Комиссарова снова повысили в должности и убрали из Осетии на пост заместителя начальника уголовного розыска СССР, а потом направили работать в Академию МВД. Кандидатуру Комиссарова комиссия и рекомендовала для утверждения в должности начальника ГУВД второй сессии Моссовета 23 ноября 1990 года.
Моссовет посвятил работе ГУВД целый день своей работы, задержавшись на сессии до позднего вечера. Богданова от должности депутаты отстранили. Состоялось и тайное голосование по кандидатуре В. Комиссарова. После объявления положительных результатов голосования (251 голос за утверждение Комиссарова) С. Станкевич, забыв прикрыть рукой микрофон, через который велась запись для телевидения, произнес: «По-моему, здесь какой-то мухлеж…». Поскольку время было уже позднее, утвердить протокол счетной комиссии предстояло после выходных. Это дало возможность номенклатуре собрать силы.
Первым включился в номенклатурную игру С. Станкевич, который дал интервью журналистам, негативно оценил наступательный напор депутатов. «Вечерняя Москва» (26.11.90), написала о том, что истеричные депутаты пытались антизаконно «протащить» своего кандидата. В том же духе выступила и «Московская правда» (все та же Т. Цыба!), заодно представив П. Богданова невинным мучеником. Еще днем позже в операцию подключился и «Московский комсомолец». Давление на мозги общественности было обеспечено. Осталось надавить на депутатов.
Утром 26 ноября, несмотря на то, что вопрос уже вроде бы решен, Г. Попов выступил с гневливой речью. Он обвинил депутата, предположившего, что Комиссарова поддерживает сам Ельцин, в политической провокации. «От имени и по поручению» Ельцина Г. Попов заявил категорический протест и потребовал провести расследование факта дезинформации. Далее Попов зачитал письмо министра внутренних дел СССР Бакатина, который был совершенно не в курсе дела: «МВД СССР крайне встревожено абсолютно беспрецедентным событием, произошедшим на сессии Моссовета 23 ноября. С неоправданной поспешностью, без анализа и сколько-нибудь серьезных аргументов была предложена отставка т. Богданову. В вину ему было поставлено, что он не явился 5 ноября на комиссию. Вы знаете, что я просил отложить эти слушания и получил согласие».
Здесь Попов прерывает цитирование, потому что невольно это раскрывает нелепость его аргументов. Во-первых, письмо, оказывается, было направлено лично Попову, а не сессии Моссовета. Во-вторых, озвучивать его почему-то стал сам председатель Моссовета, а не представитель МВД. В-третьих, оказалось, что сам Попов решил за Моссовет вопрос о перенесении слушаний по острому вопросу, и даже не проинформировал депутатов о каких-то переговорах с высшим начальством МВД.
Для Попова было ясно: если московская милиция будет в подчинении Моссовету, многие грязные дела (Ельцина, Попова, Лужкова, самого П. Богданова) могут всплыть на поверхность. Поэтому Попов забывает слова Бакатина и начинает разворачивать новую аргументацию, надеясь на обычный завораживающий эффект своей риторики.
Вопреки закону и здравому смыслу, Попов утверждает: статус московской милиции должен быть определен Законом «О статусе Москвы». Это означало, ни много ни мало, полную нейтрализацию демократических сил, победивших в свое время на выборах в столице. Это означало и то, что закулисный сговор Попова с номенклатурным кланом уже состоялся, что Попов уже предал и продал Моссовет. Подтверждает этот сговор обмолвка Попова о том, что инициатором назначения Богданова на высокий пост в МВД был именно Ельцин, который и позволил абсолютно некомпетентному руководителю спортивного общества «Динамо» прикрывать художества самого Ельцина на посту первого секретаря МГК.
Попов начинает апеллировать к закону и регламенту, которые никогда не ставил в грош. Он навязывает Моссовету стиль работы, подобный итальянской забастовке. На ходу выдумываются несуществующие правила (обсуждение во всех комиссиях, письменное предоставление многих документов и т. п.) и требуется неукоснительное исполнение всего этого абсурда. Через полгода накануне выборов мэра («Куранты», 11.06.91) Попов признается, что неоднократно «выкручивал руки» ради принятия необходимых ему решений. Какой уж тут закон, какой уж тут регламент!
Наконец, в обиход пускается сравнение заочного рассмотрения «дела Богданова», который многократно саботировал работу Моссовета и комиссии по законности, и «дела Троцкого и Бухарина». Попову обсуждение на сессии также напомнило захлопывание Сахарова на Съезде депутатов СССР. И даже режиссеры те же почудились ему. А для окончательного усиления воздействия на «толпу» депутатов Попов по ходу дела возглашает: «Можем ли мы работать, могу ли я работать здесь?» Короче, был предъявлен ультиматум: «либо я, либо он». И Попов покинул сессию, объявив перерыв.
Депутаты решили, что все-таки требуется продолжение обсуждения, и в большинстве своем остались на местах. Послушать было о чем. Например, депутат России Ребриков, оказавшийся в момент визита Попова к Ельцину в его приемной, свидетельствовал, что Ельцин никаких писем Попову не подписывал и никаких полномочий заявлять протест от своего имени не давал. Более того, Ельцин был хорошо знаком с Комиссаровым, который в свое время выдвигался альтернативной кандидатурой на пост министра МВД РСФСР. Выступил тут и Лужков, заявивший, что сложит полномочия, если ему не дадут сформировать Исполком по собственному разумению. Началась словесная схватка, затеянная номенклатурной агентурой в депутатском корпусе.
Выступление Попова было дополнено информацией о том, что в зале заседаний сессии Моссовета заложена бомба. Далее последовал спектакль с приглашением служебной собаки, которая обнюхала все ряды, но не нашла ничего. Разумеется, никакой бомбы и в помине тут не было. И страсти разгорелись с новой силой. Депутаты из «группы Боксера» нашли ответ на вопрос Г. Попова «кому это выгодно?». Позиция депутатов, отстаивавших свое право на решение кадровых вопросов, была определена, как происки КГБ.
Во второй половине дня «поповцы» добились голосования по вопросу об утверждении протокола счетной комиссии. Повод для переголосования был сверхпустяковым — кто-то что-то не там написал. Голосование дало 170 голосов «за» утверждение протокола, 134 «против» и 46 «воздержавшихся». Для утверждения протокола не хватило около десятка голосов (необходимо было большинство от присутствующих). Казалось бы, необходимо устранить процедурные нарушения и повторить тайное голосование. Но Попов и Станкевич попытались использовать ситуацию, чтобы окончательно похоронить вопрос.
Необходимо подчеркнуть — все обвинения в нарушении закона к инициаторам отставки Богданова и назначения Комиссарова были голословны. Ссылок на конкретные законы ни разу не последовало. Наоборот, комиссия по законности тщательно аргументировала свои действия, опираясь на конкретные статьи законов. Но ни одна газета этой аргументации не напечатала. Газеты поддерживали другую сторону. Они продолжили инициативу «писем трудящихся». Публикуется письмо, якобы принятое на офицерском собрании подразделений внутренних дел Москвы. Авторам письма решение об отстранении от должности П. Богданова напомнило эпоху культа личности (очень похожие ассоциации были за день до того и у Г. Попова). От Верховных Советов СССР и РСФСР авторы требовали оградить их от «неправомерного вмешательства в служебную деятельность». О том, как подобные письма готовились, говорит магнитофонная запись закрытого собрания начальников РУВД Москвы и других подразделений, которое 29 ноября под давлением замначальника ГУВД генерала Бельянского поддержало выдвижение кандидатуры полковника А. Егорова — начальника МУРа. (Запись выпустила в эфир радиостанция «Эхо Москвы».) На милицейском собрании никто и пикнуть не посмел против мнения начальства.
Дополнительно к газетным публикациям и давлению на средний командный состав ГУВД номенклатурная круговая порука вызвала целую волну обвинений Комиссарова. Пошли телеграммы из Северной Осетии, требовавшие привлечения его к ответственности за разгон демонстрации во Владикавказе в 1981 году. Авторы телеграмм умалчивали, что демонстрации-то на самом деле были волнениями на почве межэтнического конфликта (о чем свидетельствовал ответ из МВД СССР на запрос депутатов Моссовета по этому поводу). Телеграммы умалчивали и о том, что в момент этих событий В. Комиссаров находился в отпуске за пределами республики. Более того, он после отзыва из отпуска настоял перед своим руководством на отказе от применения оружия против манифестантов. А потом у осетинской мафии с Комиссаровым были особые счеты. Многие тогда потели от страха быть посаженными на большие сроки. Только родная партия спасла. Теперь номенклатурная круговая порука спасала московских «братьев по крови».
Позднее Лужков подхватил измышления на счет роли Комиссарова в трагических событиях десятилетней давности и сделал главным поводом своих претензий. Впрочем, Лужков был готов на сделку и уступал Комиссарову пост первого заместителя начальника ГУВД («Ъ», № 2, 7-14.01.91).
27 ноября казалось, что ситуация разрешилась сама собой. П. Богданов, возмущенный его отстранением от должности, подал в отставку сам, а точнее направил Лужкову письмо, в котором просил не выставлять его кандидатуры при назначении нового начальника ГУВД. Лужков, объявив об этом сессии, пообещал в ближайшее время представить новую кандидатуру шефа ГУВД. Конфликт выдохся, и сессия быстро закрылась. История этим, однако, не закончилась.
Знакомиться с Комиссаровым ни Попов, ни Станкевич, ни Лужков не стали. Лужков добивался собственного влияния на московскую милицию, и вместо богдановской креатуры и моссоветовского выдвиженца предложил комиссии по законности рассмотреть кандидатуру генерал-майора С. Астафьева, специализировавшегося в основном на кадровых вопросах МВД. Комиссия кандидатуру отвергла. Потом пришлось отклонять еще целую вереницу номенклатурных близнецов лужковского генерала. Комиссаров для Лужкова оставался «совершенно неприемлемой фигурой». Специалист по борьбе с организованной преступностью был для него очень опасен.
Как известно, борьба депутатов за контроль над московской милицией успехом не увенчалась (об этом мы рассказали в главах «Что такое политическая голодовка» и «Политическая голодовка — II»). Попов с Лужковым при поддержке Ельцина буквально впихнули на пост начальника ГУВД полного профана в правоохранительной деятельности — А. Мурашева, которого еще через некоторое время сменил костолом В. Панкратов.
ПОФИГИЗМ
Мы уже писали, что один из способов развалить порученное дело — пустить его на самотек. Используя ситуацию, номенклатура постаралась оставить московскую милицию без царя в голове. По формальным признакам существование милиции никто не отменял, а по сути своей она должна была основательно переродиться. Чтобы не мешать перерождению, милицию нужно было обезглавить.
Для того московской номенклатуре на посту начальника милиции и понадобился такой нелепый человек, как Аркадий Мурашев, который больше интересовался шахматами и марками импортных сигарет, чем ростом преступности. Для того и нужен был эдакий «пофигист» (как он сам отрекомендовал себя в интервью «Московскому комсомольцу»), считающий, что сама демократизация жизни увеличивает преступность, а криминогенная обстановка усиливается при переходе от тоталитарного государства к демократии вполне закономерно.
В свое время Г. Попов обосновывал свое решение о назначении гражданских лиц в МВД и КГБ тем, что военный должен выполнять присягу, а гражданский может не выполнить приказ, и его просто уволят. Главной задачей гражданского лица становится задача «правильно» оценить политическую ситуацию. Вот и пускал Мурашев клубы дыма в потолок за шахматными партиями до особого распоряжения. Ждал распоряжений целый год. Но их не последовало. Тоже вполне закономерно.
Роль «пофигиста» пытались скрыть все, кроме него самого. Вот выдержки из интервью А. Мурашева («НГ», 14.09.91):
‘»По мысли Попова, на этом посту не просто должен стоять гражданский человек, а человек, в отношении которого у экономически активных слоев населения не возникает сомнений — за кого он. Чтобы предприниматели, бизнесмены, да просто граждане были уверены, что отныне никогда ОМОН не будет бить людей. Что отныне ОБХСС никогда не будет бандитствовать, проводя ревизии на предприятиях и в частных фирмах, что не будет предпринимательство душить. <…>
Это политическое назначение. <…> У меня очень хорошее положение. И вообще, я живу припеваючи.
Это с моей стороны — жертва (имеется в виду согласие на назначение — А. К.). И меня именно об этом и просили: о некой жертве в интересах общего дела. И я не мог отказать, потому что до сих пор мы играли в одну игру.»
‘
Иными словами, в правоохранительные органы был направлен политический комиссар, не имеющий никакого представления о предстоящей работе, но желающий приложить руки к радикальной реформе работы милиции. Вместо реформы произошел развал работы, а ОМОН продолжал колотить людей с удвоенной силой, «Пофигисту» до этого дела не было. Ведь не он рвался на этот пост, а его заставили принести жертву. К этой жертве было прибавлено всего лишь одно неприятное событие: рискнувший понаблюдать за одним из коммунистических митингов Мурашев был узнан и заплеван толпой. Но это было потом.
А пока все безобразия можно было списывать на запутанное законодательство. Те статьи законов, которые отвечали потребностям времени (потребностям номенклатуры), в руках Мурашева действовали, а другие — нет. Одни статьи можно было выполнять с особым рвением, а по поводу других говорить, что они не обеспечены необходимыми ресурсами. А то и просто помалкивать.
На встрече в мэрии 1 октября 1992 г. «пофигист» рассуждал примерно так. У нас как наследие тоталитарного прошлого сохранился стереотип организационных преступлений в форме принятия органами власти произвольных нерыночных решений. Любое их действие вызывает вопросы: почему что-то дали тому, а не этому? Пока у нас государство в огромной мере присутствует в экономике. Поэтому мы сталкиваемся не с фактами коррупции, а с фактами произвольного решения вопросов лицами, находящимися в том или ином административном кресле.
За эти наивные размышления, фактически означавшие утверждение о повальной коррупции в московской администрации, Лужков на той встрече в мэрии устроил «пофигисту» публичную порку, но еще несколько месяце держал на все той же должности. Вроде и гнев праведный проявил, и не обидел номенклатуру активными действиями милиции. Тем временем раскрываемость убийств снизилась с 80–90 % до 60–65 %, а с кражами и мошенничеством дело обстояло еще хуже. Тем временем оплата работы в охранных структурах коммерческих организаций в 5–6 раз превысила оплату работы милиционера. Кадры разбегались. Та же ситуация складывалась и в судах. Квалифицированные юристы массовым порядком уходили к коммерсантам.
С менее ярким проявлением «пофигизма» мы встречаемся в лице Евгения Савостьянова — шефа московских спецслужб, которого мы не раз встречали на страницах этой книги. В одном из своих интервью «Московской правде» (осень 1991 г.) вскоре после назначения на должность «деморосовский» политкомиссар говорил так: «…узкоспециальные знания мне на этом посту не нужны. Там есть профессионалы, на них и ответственность, и не надо мешать им советами.» Политрук нового типа не замечает того, что критикуемая им самим кадровая политика КПСС (предшественники Савостьянова, по его словам, скорее обладали знаниями в области идеологии и партийного строительства, чем специальными навыками) полностью повторяется «демократами». А еще Е. Савостьянов сказал много теплых слов про добровольных осведомителей (проще говоря, про «стукачей»), которые в системе «политического сыска» необходимы, чтобы «предотвращать общественные срывы». Все, что было новенького у свежеиспеченного начальника — это желание «оставаться гражданским человеком, как по званию, так и по сути». Не долго хранил Савостьянов это своеобразие. «Пофигизм» прорезался и тут. В конце концов бывший помощник махнул рукой на свои желания и подчинился желанию номенклатуры надеть на него генеральские погоны. (Вспомним, что карьера генерала Димы Якубовского, взращенного непосредственно под крылом В. Шумейко и потом бежавшего за кордон от опасности ареста за свои авантюры, была все-таки не столь стремительна и уж явно не столь долговечна.)
В судах Москвы тоже сидели «пофигисты». Они предпочитали жаловаться на убожество законодательства, не позволяющего пресекать организованную преступность. Председатель Мосгорсуда на упоминавшейся встрече в мэрии возопила: «Мы даже не щупальца стрижем! Кого мы берем?! Лиц, перепродающих мелочь!». Конечно, безопаснее всего было бы вести только ординарные процессы вроде разводов или разбирательств по поводу бытовой уголовщины. Где уж тут говорить о профессионализме и гражданском мужестве судей, если суды находились в полной зависимости от администрации, которая решала, дать или не дать им жилье, путевки в санатории, повысить или не повысить зарплату… Вот с предложением о передаче зданий райкомов КПСС судам чиновники решили: это будет слишком «жирно» и не стали передавать. Ну а без помещений, что спросишь с правоохранительной системы? Тут даже большие энтузиасты борьбы с преступностью постепенно становились «пофигистами».
Номенклатуре только это было и надобно. Высвобождающиеся ресурсы и застоявшихся некрофилов выпустили на другое дело — политическое.