[ — Пoслecлoвие к мятeжу.1991-2000. Книгa 2 — Глaвa 1. Филоcoфия мoскoвскoй влaсти]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
Профессия порой накладывает на человека такой отпечаток, оттереться от которого уже не представляется возможным. Будет человек строить суровое лицо и говорить, что он сейчас всю правду-матку вывалит, а наружу выйдет дохлый писк лизоблюда, и ничего с этим не поделать.
В начале 1997 г. на прилавках книжных магазинов Москвы поступила пухлая книженция, написанная главным редактором газеты “Тверская-13” А.М.Полятыкиным (в кулуарах именуемым как “полутыкин”). Газета мэрская от рождения, потому ожидать от ее главы больших откровений трудно. И все-таки откровения для любопытного читателя найдутся. Ведь лизоблюды всегда что-нибудь выбалтывают, стремясь угодить своим хозяевам.
Например: “…такие личности, как Юрий Лужков, не нуждаются в улучшении — они хороши таковы, каковы есть, и при улучшении теряют характер, колорит и своеобразие, становятся похожими на всех прочих, а это уже неинтересно”.
“Это из какой оперы?”, — спросит читатель. Ответим: “Это из арии “Записки лакея””. Смотрите в книгу — далее следует множество однообразных страниц о том, как с барином этот лакей чаек попивал, как с придыханием говорил с ним по телефону, как смущенно ждал барина у туалета, как хихикал над барскими скабрезностями, как разглядывал название фирмы, которая выпустила джинсы, обтягивающие задницу барина. Только лакей может вести такие речи: “Ваши познания обширны, а логика мышления и умение убеждать поражают. Я уже не говорю об умении добиваться поставленной цели”.
О литературных художествах во славу Лужкова говорит само название книги “Тореро в кресле мэра”. Настолько колченогое название, что оно прямо прилипает к страницам. Все органично — и содержание, и оформление (златая цепь “на дубе том” — для обложки), и наименование. Тореро? Где же это быки, что бросаются на него? Чубайс, что ли (“великий обманщик русского народа”)? Или Моссовет (“враждебный зал депутатов”)? Ни то, ни другое с быком как-то не ассоциируется. Нет, как не было, никакой арены, где Лужкова кто-то пытается забодать, а он выписывает ногами вензеля и трясет тряпкой перед носом разъяренного противника.
Литература холопьего производства такова, что в ней можно встретить такое образное описание успеха барина: Лужков, мол, бросился в бурную реку и выплыл (то есть, на что-то там решился и что-то там преодолел). И тут вспоминается, что реки на самом деле не было, была прорубь. В проруби болталось нечто — то ли тореадор с быком, то ли мэр с лакеем, то ли еще что… На фотографиях, в свое время с любовью напечатанных московскими газетами, в проруби болтались жирные телеса Лужкова и Гаврюшки Попова. Они выплыли, утопив надежды и достоинство миллионов людей.
Полятыкин выдал мечту Лужкова, опубликовавшего накануне выборов мэра 1996 года свою книгу с душещипательным названием “Мы дети твои, Москва”. Выдал, поскольку целыми кусками повторил ее в своем опусе, предварив эти куски рассуждением о том, что “каждому хочется в глазах других людей выглядеть лучше, чем мы есть на самом деле, а крупной личности перед лицом истории — и подавно”. То есть, тот Лужков, которого вы видите, которого вы воспринимаете из его прямой речи — не тот, что есть на самом деле. Реальный Лужков своей книги не писал и жил совсем не так, как написано в этой книге. Полятыкин подтверждает это, прямо свидетельствуя о том, что именно он создавал книгу по мотивам бесед с Лужковым под магнитофон. И врали они вдвоем наперебой. Да проговаривались.
Липовый Лужков у Полятыкина талантлив и неординарен, обладает природным умом и смекалкой, моментальной реакцией и способностью ориентироваться в любой обстановке, это надежный, прочный, головастый мужик — смелый, решительный, упрямый и честолюбивый, мыслит трезво, почти безошибочно. Откуда все это взялось? Полятыкин приоткрывает завесу тайны — большевики, мол, долго корчевали все лучшее в нашем народе, да так, что это лучшее осталось только в среде творческой интеллигенции. То есть, сделаем вывод, Лужков — воплощение черт той самой творческой интеллигенции, затащившей Россию на Голгофу сначала в начале века, а потом и на исходе века. Понятно…
Мы согласимся с этим, но не согласимся с той фантастической картинкой, которую начинает рисовать придворный борзописец, увещевая: “…отвлекитесь хоть на короткое время от конкретного и подумайте об абстрактном. Это развивает фантазию и оттачивает мысли, дает возможность не оставаться всю жизнь на кухне. Тогда вы окажетесь ближе к жизни, поскольку жизнь богаче и разнообразнее самой смелой фантазии”.
Полятыкин неуклюже выдал с головой лживость образа своего героя, а значит обнажил его истинный образ. Говоря “здесь все правда”, он как бы подсказал читателю: “Здесь полно лжи”. И внимательный читатель обязательно заметит абсолютно идентичные слова, которые вкладываются в уста Лужкова сначала в 1995 году (с. 29–30), а потом в 1991 году (с. 123–124). Парадоксально, но повторенные дважды слова посвящены способам борьбы с коррупцией, один из которых — “чиновнику надо много платить”. Не сажать за решетку, не сечь посреди базарной площади за взятки, а платить побольше!
Ложь в деталях — просто от непрофессионализма автора, который он не выдавил из себя даже за полтора десятка бет работы в журналистике. Профессионал скрыл бы или закамуфлировал бы свое неблаговидное поведение. Этот — не скрывает.
А вот большая ложь — от убеждений, которые исключительно лакейские: мол, хозяин всегда прав — и когда говорит о профессионализме старых кадров, и когда клянет прежнюю систему. Вслед за Лужковым, Полятыкин принимает такой же хамелеонский образ мышления: и за “Выбор России” голосует (1993), и тут же говорит о “демократической фанаберии” своих любимцев, потом голосует за “Наш дом…” и сообщает, что не верит Черномырдину. А вот пассаж про самого Лужкова: “…он необычайно доверчив и дурят его и ловят на этом, но он упрям и ничему такому не верит”. И “дурят”, и “не верит” — так бывает только при съехавших набок мозгах. Вопрос только, у кого они съехали больше — у Лужкова или у Полятыкина?
Если мы читаем в книге гневные строки о том, что их автор “в комиздания” наниматься не пойдет и “служить самозванцам и ворам” не станет (строки 1991 года), то можно уверенно сказать, что служил таковым до перестройки и продолжил служить таковым в эпоху “демократии”. Просто по особенности характера не заметил этого, и решил, что стал приличным человеком.
Вероятно свое отношение к “демократам” Полятыкин переносит и на Лужкова, который их всячески поддерживал с того момента, как начал заниматься созданием кооперативов. Полятыкин выводит своего героя в другом амплуа. Лужков рассказывает о своей беседе с Гайдаром: “Или ты, говорю ему, идиот, или просто негодяй. На идиота вроде не похож, значит второе. Если судить по действиям в отношении промышленности и предприятий. Еще немного — и наступит полный крах, хаос, неразбериха”. Так что же вы таились-то, Юрий Михайлович, столько лет! Добро пожаловать в оппозицию! Или Полятыкин снова наврал?
Скорее всего Полятыкин просто более откровенен, чем его патрон. Привык писать без напряжения мозгов и не стесняться дури, которая вылезает из-под коряво понатыканных по бумаге строчек. Он может презрительно вспоминать, что гэкачепист Янаев произошел из комсомольцев, и забывать, что напрямую из комсомола пришли в лужковскую команду Орджоникидзе, Затулин и многие другие. Ему лень проверить, выиграл ли его крестник Скоков избирательную кампанию. Ведь писал про этого человека, мог полюбопытствовать и тогда (1990), и когда готовил текст книги к публикации (в 1996). Лень проверить, был ли ельцинист Л.Шемаев депутатом. Проверил бы — не писал бы чепухи. Ведь ни тот, ни другой выборов не выиграли! Лень Полятыкину узнать, чем же кончился иск Лужкова в суд по поводу публикаций в “Литературной газете” разгромных материалов о хозяине Мосагропрома, будущем мэре. Лень разобраться и в том, с какими флагами и кто ходит на демонстрации. Ведь не было в Москве ни одного митинга где анархисты с черными флагами (чаще — с красно-черными) встретились бы с монархистами с черно-желто-белыми флагами (а не с черно-желтыми, как у Полятыкина).
Вот еще один пример двойного стандарта, происходящего от патологической лени. Угораздило автора в разделе по поводу Сахарова обвинить КПСС в том, что она провозглашала: наций нет, а есть “новая общность — советский народ”. Так против этого Сахаров никогда не выступал, для него наций тоже никогда не было! Для нашего писателя нации есть и лишь в таком ключе: “Самое страшное, что может быть “завтра”, — это призыв национал-коммунистов бить жидов и спасать Россию. А национализм попер сегодня изо всех щелей и страшнее зверя, по-моему, нет”. Тут же выдумки про какие-то погромы в Кашине и Алапаевске, о которых никто не слышал, а автор не имеет привычки уточнять разные непроверенные детали и ссылаться на источники.
Другой бы промолчал, а этот прямо говорит, что мысли его посещают только потому, что нет у него склероза, туберкулеза и сифилиса (с. 304). Вот уж полутыкнул, так полутыкнул! Вероятно, что-то с мозгом — разжижение или окаменение. Оттого и твердит: я здоров, здоров, здоров… Да уж не болен ли, в самом деле?
Просто чудовищный непрофессионализм с головой выдает в писаниях придворного журналиста московского мэра тот факт, что книга “Тореро…” и лужковская “Мы дети твои, Москва” содержат идентичные фрагменты. В “Тореро…” даже есть эпизод, когда автор просит Лужкова стать его соавтором (с.186). Якобы Лужков остался непреклонным. Но тогда зачем он списал у Полятыкина десятки страниц? Или это Полятыкин списал у Лужкова? В любом случае, вольно или невольно, они стали соавторами. Только первый все время пробалтывается, а второй обычно осторожничает с печатным словом — у него слова непечатные, которые переводят для публики такие холопы, как Полятыкин.
* * *
Вот истинная правда, которую Лужков старается умалчивать, надеясь на большое политическое будущее, а Полятыкин выкладывает для всеобщего обозрения. Правда состоит в том, что Ельцин и Лужков — политические братья, воплощения одной и той же болезни. Лужков точно понимает запросы своего политического сродственника и говорит: “Президент должен неуклонно проводить свою линию, не заигрывая с представительной властью — он ей ничего не должен, он избран всем народом”.
Здесь прорывается тайное желание ничем не ограниченной власти, которая по чисто феодальному правилу вольна казнить и миловать без всяких общеобязательных правил. Такая власть “никому ничего не должна”. И не только парламенту, но и народу. С народом тоже можно быть “неуклонным” до следующих выборов.
Лужков говорит: “Только Борис Николаевич при всех его недостатках, я подчеркиваю, может довести дело реформирования России до конца”. И эти слова надо напомнить любому, кто когда-то снова пойдет голосовать за Лужкова или попытается вспомнить его правление добрым словом. Надо понять, что политическое братство разрушителей России состоялось давно, и если что-то делал Ельцин, то Лужков его во всем поддерживал. Они оба доводили Россию “до конца”.
Лужков полностью поддержал все — от Беловежского сговора (“Беловежская пуща спасла Россию от гражданской войны”) до капитуляции в Чечне (“все Борис Николаевич сделал правильно”) через промежуточную стадию расстрела парламента.
К последнему отнесем интересный эпизод в полутыкинской книжке, где на председателя Краснопресненского райсовета А.Краснова пришли жаловаться к Лужкову ходоки непонятного происхождения. Жаловались на какое-то летучее подразделение и систему “стукачества”. Суть притеснений, в изложении Полятыкина, так и осталась необъявленной. Зато звонок Краснова в приемную Лужкова во время беседы с ходоками удостоился реплики Лужкова: “— Редкостная сволочь все-таки этот председатель! — подытожил разговор Юрий Михайлович. — Создал собственную службу безопасности, платит из районного бюджета 90 тысяч рублей, держит всех в страхе. Представляете, что такое в наше время небольшое, мобильное, тренированное и вооруженное подразделение? Да оно может нагнать страху не только на один район, но и на весь город! — зло, со сведенными губами, закончил Юрий Михайлович”.
Тогда ли Лужков замыслил создать собственные вооруженные силы в виде муниципальной милиции со своими броневиками? Может быть он сердился на то, что кому-то еще пришла в голову такая же мысль? Так или иначе, мы ничего не знаем про бесчинства отряда Александра Краснова, а безобразия лужковской гвардии видели хотя бы в том же 1993 году.
* * *
Другая истинная правда книжки Полятыкина состоит в том, что Горбачев для Лужкова всегда был злейшим врагом. Если бы Горбачеву повезло продолжить свои преобразования, как это удалось Дэн Сяопину в Китае, таким как Лужков пришлось бы туго. Не в первую, так во вторую волну посадок за коррупцию пришлось попасть. Увы, Горбачев оказался совсем другим человеком — человеком бесплодных слов и интриг. Он не нашел в себе сил всерьез встать против врагов России. И фактически предал ее.
Полятыкин свидетельствует: “…трудно представить чем закончился бы путь Лужкова в агропроме, если бы не грянули новые времена”. Точно, тюремной баланды Лужкову было не миновать.
Лужков языком Полятыкина говорит: “Я считаю Горбачева прямым виновником развала экономики, ее нынешнего состояния. Это по его вине — досоветовался — распался Союз и стремительно рассыпалось единое экономическое пространство”.
В этих словах — самая страшная тайна ельцинизма. Свою вину ельцинисты переложили именно на Горбачева, который что есть сил пытался не дать двум экстремистским флангам растерзать Россию. Оба фланга старались стереть Горби с лица земли. Просто чудо, что он так долго продержался у власти. Винить его можно только в одном, что он не стал вешать на площадях всю эту сволочь — торжественно и лицемерно вздымавшую над страной свои партбилеты или лицемерно объявившую себя демократами от рождения и попрятавшую те же партбилеты.
На этот счет книжка про “тореадуру” (раньше “помпадуры и помпадурши” высмеивались, теперь им вылизывают геморрой до мозолей) проболталась: “…коммунисты, если им так угодно сегодня называться, по-моему, вполне нормальные капиталисты, въехавшие во власть на прежних лозунгах, которым поверили наши доверчивые сограждане”.
Вся разница лишь в том, угодно или неугодно коммунистам называть себя коммунистами. В остальном — никаких различий!
Третья правда книги — что Лужкову Моссовет всегда стоял попрек горла. С самого начала, с первой сессии последнего Моссовета, когда Лужков единственный раз в жизни зависел от голосования людей, близких к пониманию того, что есть власть. Лужков навсегда сохранил в себе ощущение враждебности к этой массе людей, волей которых он мог быть лишен номенклатурных перспектив, которые сами могли задать ему непростой вопрос и не принять в ответ набора пустопорожних энергичных фраз. Свою враждебность Лужков запомнил как враждебность к нему со стороны депутатов. И мстил им всю оставшуюся жизнь.
Полятыкин стал орудием этой мести. По-лакейски приняв мнение хозяина за свое, он выставил Моссовету абсолютно бредовый счет за те грехи, которых сроду не существовало. Полятыкин налгал мелко, бессистемно, бесталанно. Поэтому нет нужды разбираться в этих нечистотах. Если собрать по книге все упоминания Моссовета и относящихся к нему фраз, можно обобщенно сказать, что все это — чушь собачья. Не было в Моссовете никакой комиссии “по гласности”, не было победы “демороссов” в райсоветах с преимуществом в 2/3, а в Моссовете 1/2 (все было наоборот), никогда не отчитывался Лужков перед депутатской сессией и т. п.
Одна лишь деталь подробнее. Полятыкин выдумал такую картинку с первой сессии — жидкий остывший чай в моссоветовском буфете, которого там сроду не было (буфет вообще был в Общественном центре МК и МГК КПСС, что стал потом парламентским центром на Цветном бульваре). Зато с чаем лужковского будуара, заваренным от таких же пакетов, промашки не дал — запомнил. Такая вот лакейская избирательность памяти.
В книге на вопрос Лужкова “Как тебе удалось так быстро переделать статью о власти, что там все переменилось?” автор отвечает: “Так я же профессионал”. Вот так откровенно! Такого рода холопий “профессионализм”, действительно, царит среди лужковской дворни.
Лужков и Полятыкин нашли друг друга не только в ненависти к Моссовету, Горбачеву и народному контролю. Книга переполнена грубостями, отточиями матерных слов и прямо непечатными пакостями. Именно здесь Лужков готов признать за собой “дефектик”: “Никак не отучусь материться, хотя, признаюсь, никогда и не пробовал”.
Дружок Лужкова декламирует ему по телефону похабную частушку про “сладкий фаллос” и мэр его прекрасно понимает. Читателю же будет непросто расшифровать ребус, который номенклатурщики разыграли в полятыкинском сюжете.
Присутствие по соседству строк о молодой супруге мэра делает пакость еще более отвратительной. Хоть бы из приличия опустили бы в книжке упоминание о женщине, о которой только и можно сказать, что она была молода, а потому как-то особенно завлекает Лужкова к домашнему очагу. Игривые намеки могут вызвать у доверчивого читателя предположение, что мэр женат на даме с внешностью и фигурой манекенщицы. Чтобы развеять иллюзии, рекомендуем взглянуть на семейные сцены четы Лужковых в журнале “Лица” (№ 5, 1997) и убедиться, что Юрий Михайлович подобрал себе в спутницы совершеннейшую свою копию.
* * *
Есть в книжке картинки с натуры, которые характеризуют Лужкова и его окружение точнее, чем любая критическая зарисовка.
Вот входит к Лужкову управделами Шахновский с огромной папкой бумаг. Лужков ему: “Уйди, Василий”. Шахновский: “Ну тогда в лифте”. Лужков: “В лифте — пожалуйста…”. Что это, диалог “шестерки” с “паханом”? Наверное, именно так. У них так принято. Подчиненный либо холоп и лизоблюд, либо — за порог его!
А вот и еще одна оговорка. Тут рассказ о том как некий провинциал упрашивал полятыкинского дружка о том, чтобы тот отдал ему фотографию, где он снялся с Лужковым. На вопрос “зачем?” провинциал ответил: “Мафии покажу, пусть видят с кем ты, мой лучший друг, сфотографировался…” Сразу понятно, кто у мафии пользуется авторитетом.
Одно небезынтересное совпадение. Студенческого товарища Лужкова звали Витей Березовским. Не Борисом. Но Лужков учился на нефтехимическом факультете и Боря Березовский в конце концов по локоть залез в нефтяные дела, Лужков специализировался на автоматизации производства, и Боря Березовский хоть и учился в лесотехническом, но потом работал по тому же профилю, что и Лужков. Выходит, по одной тропке идут? Дойдут ли к общему финишу вместе — до тюремной камеры?
Вот просто удивительный пассаж по поводу жертв разборки ОМОНа с демонстрантами у Останкино в 1992 году: “…зная отношение Ю.М. к подобного рода эксцессам, убежден: если бы кого-то и пристукнули — никто бы не узнал, труп, как будто живого нарушителя забрали бы в отделение — и только его и видели. Утрируя, я на работе ребятам сказал: омоновцы его так бы пришпилили к телеграфному столбу или к стене, что в течение недели никто бы не догадался, что это труп”.
Вероятно все именно так и было, как рассказал тут садист-журналист. Проболтался, поганец, снова. Были, были трупы; ОМОН убивал по приказу Лужкова и скрывал преступления, как описал это Полятыкин.
И про Храм Христа Спасителя Полятыкин прямо проговаривается: “…невозможно построить такого монстра, не запустив руку в государственную казну.” “Монстр” — это чудовище, “запустить руку в казну” значит — украсть. В переводе с полятыкинского фраза означает: чтобы подсунуть Москве чудовище под видом Храма, Лужкову пришлось обворовать казну. Опять проболтался, холоп!
Еще одна оговорка. При закладке того же Храма на торжественной церемонии журналист пристает к мэру с лакейским вопросом: “А где вы так научились хорошо держать мастерок?” Лужков отвечает, что сложил несколько фундаментов на дачах у друзей. Но фундаменты не кладут из кирпича, а значит не используют при этом мастерок! То ли журналист сочинил непрозвучавшие слова, то ли Лужков неизвестно где и что складывал своим мастерком. Вообще неплохо было бы найти таких друзей, у которых Лужков служил чернорабочим… Не у Гусинского ли?
Прав автор, в его книге мы имели дело не с человеком, а с явлением. Явлением, включающим в себя физиономии Ельцина, Лужкова, самого Полятыкина, двойной стандарт, матерщину, коррупцию, лакейство, садизм, вранье, непрофессионализм и многое другое. В том и ценность холопьих писаний — в них явление можно разглядеть во всей его мерзостной полноте.