[ — Росcия в кoнцлaгеpе — ЛАГЕРНОЕ КРЕЩЕНИЕ]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
Так вот, вы приходите к человеку по делу. Если он беспартийный и толковый, вы с ним сговоритесь сразу. Если беспартийный и бестолковый, лучше обойдите сторонкой: упаси вас, Господи, попадете в концлагерь или, если вы уже в концлагере, попадете на Лесную Речку.
С такими приблизительно соображениями я вхожу в помещение КВЧ. Полдюжины каких-то оборванных личностей малюют какие-то лозунги, другая полдюжина что-то пишет, третья просто суетится. Словом, кипит веселая социалистическая стройка. Виду того юнца, который произносил приветственную речь перед нашим эшелоном на подъездных путях к Свирьстрою. При ближайшем рассмотрении он оказывается не таким уж юнцом, а глаза у него толковые.
— Скажите пожалуйста, где я могу видеть начальника КВЧ товарища Ильина?
— Это я.
Я этак мельком оглядываю эту веселую стройку и моего собеседника и стараюсь выразить взором своим приблизительно такую мысль:
— Подхалтуриваете?
Начальник КВЧ отвечает мне взглядом, который ориентировочно можно было бы перевести так.
— Еще бы! Видите, как насобачились.
После этого между нами устанавливается, так сказать, полная гармония.
— Пойдемте ко мне в кабинет.
Я иду за ним. Кабинет — это убогая закута с одним дощатым столом и двумя стульями, из коих один — на трех ножках.
— Садитесь. Вы, я вижу, удрали с работы.
— А я и вообще не ходил.
— Угу… Вчера там, в колонне — это ваш брат что ли?
— И брат и сын… Так сказать, восторгались вашим красноречием.
— Ну, бросьте. Я все-таки старался в скорострельном порядке.
— Скорострельным? Двадцать минут людей на морозе морозили.
— Меньше нельзя. Себе дороже обойдется. Регламент.
— Ну, если регламент, так можно и ушами пожертвовать. Как они у вас?
— Черт его знает. Седьмая шкура слезает. Ну, я вижу, во-первых, что вы хотите работать в ВЧК, во-вторых, что статьи у вас для этого предприятия совсем неподходящие и что, в-третьих, мы с вами как-то сойдемся.
И Ильин смотрит на меня торжествующе.
— Я не вижу, на чем, собственно, основано второе утверждение.
— Ну, плюньте. Глаз у меня наметанный. За что вы можете сидеть? Превышение власти? Вредительство? Воровство? Контрреволюция? Если бы превышение власти, вы пошли бы в административный отдел. Вредительство — в производственный. Воровство всегда действует по хозяйственной части. Но куда же приткнуться истинному контрреволюционеру, как не в культурно-воспитательную часть? Логично?
— Дальше некуда.
— Да. Но дело в том, что контрреволюции мы вообще, так сказать, по закону принимать права не имеем. А вы в широких областях контрреволюции, я подозреваю, занимаете какую-то особо непохвальную позицию.
— А это из чего следует?
— Так. Не похоже, чтобы вы за ерунду сидели. Вы меня извините, но физиономия у вас с советской точки зрения весьма неблагонадежная. Вы в первый раз сидите?
— Приблизительно в первый.
— Удивительно.
— Ну, что ж, давайте играть в Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Так что же вы нашли в моей физиономии?
Ильин уставился в меня и неопределенно пошевелил пальцами.
— Ну, как бы вам сказать… Продерзновенность. Нахальство сметь свое суждение иметь. Этакое, знаете ли, амбрэ «критически мыслящей личности». А не любят этого у нас…
— Не любят, — согласился я.
— Ну, не в том дело. Если вы при всем этом столько лет на воле проканителились — я лет на пять раньше вас угодил — значит и в лагере как-то сориентируетесь. А кроме того, что вы можете предложить мне конкретно?
Я конкретно предлагаю.
— Ну, я вижу, вы не человек, а универсальный магазин. Считайте себя за КВЧ. Статей своих особенно не рекламируйте. Да, а какие же у вас статьи?
Я рапортую.
— Ого! Ну, значит, вы о них помалкивайте. Пока хватятся, вы уже обживетесь и вас не тронут. Ну, приходите завтра. Мне сейчас нужно бежать еще один эшелон встречать.
— Дайте мне какую-нибудь записочку, чтобы меня в лес не тянули.
— А вы просто плюньте. Или сами напишите.
— Как это сам?
— Очень просто: такой-то требуется на работу в КБЧ. Печать? Подпись? Печати у вас нет. У меня тоже. А подпись ваша или моя — кто разберет?
— Гм, — сказал я.
— Скажите, неужели бы на воле все время жили, ездили и ели только по настоящим документам?
— А вы разве таких людей видали?
— Ну, вот. Приучайтесь к тяжелой мысли о том, что по существующим документам вы будете жить, ездить и есть и в лагере. Кстати, напишите уж записку на всех вас троих — завтра здесь разберемся. Ну, пока. О документах прочтите у Эренбурга. Там все написано.
— Читал. Так до завтра.
Пророчество Ильина не сбылось. В лагере я жил, ездил и ел исключительно по настоящим документам — невероятно, но факт. В КВЧ я не попал. Ильина я больше так и не видел.