[ — В.В. Розанoв. Семейный вoпpoc в Рoccии. Тoм II — В.В. Розанов. Семейный вoпpoc в Роcсии. Тoм II]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]
Ясно, что не в ней дело, а в том, что почва под семьею зыбка; в безнадежности ее стропил; в том, что я и каждый, наверно, a priori знаем, что в европейской семье можно «охотиться». Тоже и за мужьями охотятся подруги жен, не слабеет ли кто из них в «долге». И только где долг совпадает с любовью или, устраняя фразы, где закон и нравы признают любовь и семья построена от фундамента до вершины на любви — «охота» прекращается. До сих пор и всегда психология европейской семьи была психология начинающегося похищения, расхищения; особенная психология жадности пришельцев («гости», «друзья», «знакомые») и… скуки матросов корабля по берегу. «Берег! берег!» «Любовник! любовник!» Да, скучно на корабле, берег шире; на корабле все «долг», «служба», а берег — широкое поле, с рощами, гостиницами, лакомыми приманками. Кто о нем не мечтает? Т.е. кто в европейской семье не мечтает о флирте, о флирте на вершок, о флирте на аршин, о флирте на версту! Собственно, что не пошатнулось в европейской семье нисколько? Только правильность, незыблемость и абсолютный авторитет венчания. Это — точь-в-точь сейчас, как при Ярославе Мудром; но под венчанием пошатнулась семья, она разбежалась, наконец, — она сделалась грязна, сальна. Я и говорю, как мыслитель, как пурист: «Да перенесите, гг. законодатели и моралисты, эту абсолютность с обряда на факт — и вы получите семью крепкую, как до сих пор было и остается крепко венчание. Переложите абсолютность, святость и авторитет с формы на содержание, со скорлупы — на зерно, с переплета — на книгу: и вместо золоченых переплетов, объемлющих пустую бумагу или неприличный роман, вы получите плохонький переплет, обнимающий бесценную книгу, святую книгу возможной европейской семьи!» В этом весь узел вопроса. Ведь теперь как рассуждают? «Ради Бога, не начните жить без венчания, уж как-нибудь, но его добудьте. Повенчано — и кончено, и все хорошо». И безмолвное к этому добавление, но непременно из него вытекающее: «Как это соблюли — в остальном как хотите: хоть живите на разных половинах одной квартиры, хоть совсем по разным квартирам, хоть даже в разных городах и государствах; пожалуй — ссорьтесь, изменяйте один другому. Пьянствовать? — и выпить можете, человек слаб, а жена стерпит. Жена наряды любит? со скуки, как вы водку? — и наряды ей дайте; жену надо побаловать, мы все слабы». Кто оспорит, что так абсолютно и движется все по абсолютному закону. И вот меня, любителя жизни и практики, обуяла жажда этой абсолютности для жизни, и, как маленький Колумб, я в мыслях порешил перевернуть загадочное яйцо семейного вопроса: «Абсолютное — семья; там как угодно с золочеными скорлупами, но чтобы было здорово и вкусно самое зерно. Живите согласно, при одном ложе и за одним столом; непременно чтобы были дети, и непременно — фактическое супружество; ни соринки, ни грязинки, никогда — разлуки, ни в чем — размолвки. Одно тело и одна душа; и общая кровь в жилах, как и одна мысль в мозгу. Это все — абсолютно! а остальное прочее — как угодно!» Если таково станет требование от зерна, то, очевидно, абсолютность скорлупы должна податься и гнилая пыль, сгнившая и пахучая пыль худого греха, не должна прикрываться золоченою скорлупою. Здоровая обыкновенная скорлупа на здоровом орехе, и никакого подлога, никакого несоответствия зерна и скорлупы. Тогда я знаю, что раскусываю. Входя в семью, я знаю, что вхожу в здоровую семью, на протяжении всей Европы; и у меня не создается психологии охотника в лесу. Это-то и важно. И теперь есть чудные семьи, но я не знаю, которые, и не уверен, не суть ли чудные семьи — «истощающиеся в терпении» семьи, где, следовательно, можно начать охоту. Таково положение дел в стране, в веках, в цивилизации.