XXVIII. Параллельно В.В. Розанову


[ — В.В. Розанoв. Семейный вoпpoc в Рoccии. Тoм IIВ.В. Розанов. Семейный вoпpoc в Роcсии. Тoм II]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]


Итак, милый друг, приходится продолжать, и все в том же роде? Смущает меня только вопрос: да не надоели ли мы с вами читателям? Нет? Ну, пусть будет нет: начнем говорить далее. Страннее всего в нашем споре именно то, что я имел уже случай подчеркнуть и отметить. Мы в основах с вами как будто бы тесно согласны, а между тем спорим. О чем? Ни минуты не сомневаюсь в том, что вы признаете роль долга в семейных отношениях, и, со своей стороны, прошу вас постоянно помнить, что я неспособен отрицать великую первенствующую роль любви* в том же вопросе. Не лучше ли нам помириться на формуле: любовь — созидает брак, долг его поддерживает. Право, ни для кого не будет обидно подписаться под такой формулой, и если бы дело ограничивалось торжеством словесным, формальным, то мы бы с вами имели полное право рука об руку торжествующе проследовать в храм великих моралистов, при ликовании довольной толпы, с благословениями как старых, так и молодых поколений! Ибо — сие древнее мира и незыблемее гор, покуда оные работой времени не обрушатся.

______________________

* Да, все признают любовь… платонически, в стихах, в рассказах и философии. А как до дела коснется, до суда дойдет, до закона — то все любви чураются, все ее обвиняют, и никакое решение о семье не опирается на факт признанной и уважаемой любви. В этом все и дело. В. Р-в.

______________________

Вы, дорогой друг, и частию учитель, с панталыку сбиваете меня цитатами богословского характера, перед которыми я пасую. В этой области пусть спорят с вами лица компетентные, и я на эту арену гладиаторства с вами не пойду. К чему идти туда, где будешь побит в ту же минуту, ибо, когда противник будет фехтовать зрячим, тебе придется отфехтовываться с глазами завязанными?

Я, опять став на почву чисто гражданскую, куда и вам вход вполне доступен, постараюсь еще раз повернуть важный и страстный вопрос в сторону его практического разрешения.

Любовь все объемлет, все зиждет, все приводит к хорошему концу, и там, где она есть, там нам с вами делать нечего.

Ромео, Вертер, Позднышев, Вронский, Онегин, даже Печорин с княжной Мери, все это суть частности любовного отношения к женщине, не все, конечно, но те, какие немедленно и без труда попали мне под перо и пришли на память. Все они любили, хоть каждый и по-своему, и все эти несомненно любившие не годились бы для семейного счастья.

Я уж не цитирую ни Ловеласа, ни Жуана — их любовь, однако столь ценимая женщиной, в счет не входит. Правильно и верно вы указываете для таких случаев плотской любви ее бесплодие, то есть, по-вашему — неблагословение такой любви Богом. До сих пор, как видите, мы двигаемся с вами параллельно, и не далее, чем как двигаются по пути одной и той же дороги. Но являются в результате любви дети, и вот тут-то наши с вами пути немедленно если и пойдут в ту же сторону, то есть в сторону укрепления и утверждения семейных основ, то уже во всяком случае не на полотне одной и той же железной дороги.

Дети? Ах, как много и как трогательно говорим мы о них!

Вам особенно почему-то милы несчастные дети любви несчастной? И вы, в благородном стремлении улучшить их участь в гражданском, а не в духовном смысле, не видите и не замечаете, что легкий развод, неустойчивость семейного уклада ничего в сущности реального не даст плоду любви несчастной и, напротив, все отнимет от плода любви если и тоже несчастной, то во всяком случае заявленной у нотариуса.

Это решение простое и радикальное. Если бы кокоткам и гетерам повелено было носить бриллианты, одеваться у лучших портних за счет государства, но непременно ездить в экипажах на желтых колесах, то я убежден, что явная проституция сейчас бы согнула голову и притушила бы немедленно свою победоносность.

Есть старый рассказ (боюсь соврать, кого, Н. Успенского, кажется), в котором отчаяннейший кнутобой, управляющий над крепостным имением, тиранивший мужиков донельзя, существовал отлично, несмотря на страх, им внушаемый всем и каждому. Но вот с объявлением воли, он однажды нерадивого работника приказал посадить на золотое кресло и привязать к нему обыкновенной ниткой. В ту же ночь этот свирепый кнутобой, которому сходили страшные истязания даром, был бесчеловечно убит человеком и рабом, над которым он себе позволил издеваться. Вдумайтесь-ка в это, и вы увидите, к чему приведет ваша по внешности столь милая схема. Если полноправным гражданином по общему органическому, а не писаному только убеждению может быть человек, рожденный только от брака, благословенного церковью (все равно, какие бы ни были детали этого благословения), то дайте вы не только равные права, но и великие преимущества инакорожденным, все равно их положение в мире не станет ни на волос лучшим. Пусть незаконнорожденные носят висон и золотые бармы, пусть пользуются особым уважением толпы, пусть при их появлении обязательно городовые честь отдают, для чего (заметьте это) им нужно дать какое-либо отличие, ну хотя бриллиантовую звезду на шляпе*, но пусть при этом их не признает церковь за Божиих людей**, положение их не только не станет лучшим, но, напротив, худшим. Теперь незаконная дочь, выходя замуж, совсем теряет все свои особые неправа; выслужившийся директор гимназии до действительного статского советника становится дворянином потомственным, и дети его нисколько не страдают от его незаконнорожденности. Ну, а тогда, извините, явится каста ублюдков привилегированных, может быть и не злобная каста, но во всяком случае человеческого в ней будет мало. Какая же против этого мера?

______________________

* Какое издевательство?! К чему оно? над кем? Вот такие-то «мимоходом» щелчки в затылок и породили детоубийство в христианском мире. Оставьте, гг. писатели, и не смейте ни над одним и ни над каким ребенком издеваться — иначе насмешка полетит в очень дорогие для вас вещи. В. Р-в.

** Вот это — колоссально важно. Все дело в перемене не государственного и общественного, а церковного взгляда на рождение, вообще всякое, а затем уже и «незаконное». Так я и говорил все время, к этому все и веду. Но автор не замечает, что от этого дело становится острее и чреватее последствиями… В. Р-в.

______________________

Одна-единственная только, дорогой друг: «Не прелюбодействуй» и «не имей незаконных детей». Это говорит Бог, а Его слова благоговейно повторяет церковь. Если же, по несчастию, по пылкости натуры или благодаря вмешательству гражданской власти в отправления чисто физиологические, разумея запрещения браков прежде 21 года, явятся тоже дети, — то только за любовью отчей и матерней, в толерантности христианского общества, в заступничестве у Бога и Девы Марии за этих детей и всего более благодаря христианскому всепрощению, эти дети могут получать человеческие права и достигать всего, чего достигают дети законные. Это сторона нравственная. В тех же случаях, когда отец не признает своих детей своими, когда мать кидает младенцев в прорубь, — нам, христианам, лучше всего верить искренно и глубоко, что пути Божий нам неисповедимы*. Не земною только жизнью живет дух человеческий, и, кто знает, может быть, сюда шлет его Бог для испытания и для кары, за единый великий грех — грех непослушания — этот первородный грех, сгубивший всю землю. Думающие по-вашему неминуемо должны верить, что смерть есть наказание, есть ужас**; напротив, верящие в благость Божию должны верить, что смерть есть избавление от мук греха, есть конец, после которого «Ныне отпущаеши раба» есть наивернейшая формула для мысли благочестивой.

______________________

* То-то «христианская толерантность». Тогда и об Ироде надо сказать, что он рассчитывал на «неисповедимость путей» и, пожалуй, предварил не только наши детоубийства, но и нашу religio. В. Р-в.

** Конечно — ужас!! А детоубийство (каково матерям после) — ужас ужасов. И я всегда думал, что идея, и чувство, и насмешки около «незаконнорожденности» суть как бы восковая (из черного воску) свеча в капище сатаны. В. Р-в.

______________________

Поймите точно и строго, что все мы смертны и часу своего никто не знает. Почему же бы в этом направлении надо силиться и стараться дать какие-то особые преимущества детям незаконнорожденным?

Милый мой друг по духу, вам, как человеку не на словах, но и духом верующему, позвольте сказать, что в вопросе о незаконнорожденных я имею некоторую фактическую компетенцию. Мать моя незаконнорожденная дочь одного из лучших людей*, достаточно высокопоставленных (только не королей), времен Александра I. Он был четвертым мужем моей бабушки и нисколько не скрывал своей связи, почему и оставил своим детям свою фамилию, но, конечно, не титул; он же оставил им свое состояние и даже похоронен под мавзолеем рядом со своей четвертой гражданской женой, которую, конечно, любил тою любовью семейной, которую и вы проповедуете. Дочери его, несмотря на свое незаконное происхождение, сделали отличные партии; дети их пошли высоко по службе и все отличались дедовской честностью, прямотою и не обижены были и талантами**. Так хотел, значит, Бог. Затем смолоду я вращался в родственном мире артистов, художников, очень знаменитых поэтов, архитекторов и т. далее. Но эта среда, несмотря на то, что ей приписывают какое-то вообще отрезвляющее значение в жизни, сама отличается замечательною свободою нравов, т.е. половою распущенностью и пьянством. И таких родственников с талантами у меня было очень много, гораздо более, нежели я бы того желал, и от них осталось много вот таких несчастно-рожденных. У многих я был поневоле и опекуном и попечителем. И вот, поверьте мне на слово. Из мальчиков незаконнорожденных вышли идеальнейшие отцы семейства***, несмотря на их, может быть, и невысокие гражданские качества. Из девочек, предварительно прошедших огонь и медные трубы, вышли неплохие жены и матери**** до тех пор, покуда в душах их жил страх Божий. Им сам Бог посылал удивительнейших по душевным качествам мужей, и до тех пор, покуда этот страх Божий сохранялся, — и мир царствовал в их благословенных семьях*****. Много иначе стоит дело там, где в основу был положен обман, взаимное надувательство и собственный разврат. Вот тут были случаи, когда законнорожденный негодяй женился на законнорожденной негодяйке****** и был обманут так же жестоко, как и сам надеялся обмануть свою законную подругу жизни. Но, многоуважаемый, из зла, — кроме зла, никогда ничего не вырастет, из плевел вырастет плевел сугубый, из лжи общей растет ложь злая. И это есть кара Божия, и как таковую ее надо и принимать!*******

______________________

* Как торопится заметить: «одного из лучших», из «высокопоставленных». А раньше смеялся над питомицами Воспитательных домов, говорящими, что «они происходят от князей». Но Бог обратил насмешку на смеющегося. Но каково детям простых? В. Р-в.

** Что же из этого худого вышло? Какое множество добрых последствий! Почему же не разрешен 4-й и 5-й брак: приведенный рассказ — колоссальный довод в пользу мною проповедуемой необходимости открытости и признанности отношений теперешних «нелегальных связей». Ибо в рассказанный факт введите тайну, укрывательство — и вместо добрых плодов вы получите несчастье, злобу, нищенство (детей) или их смерть. Кому это нужно? Зачем? Давид, стыдящийся Вирсавии, дал бы человечеству не Соломона, а лишний детский трупик. О, как вразумительны свидетельства Библии! В. Р-в.

*** Какое признание! А мы таких «с камнем на шее — в воду». Сколько отнимает общество у себя, государство! В. Р-в.

**** То-то, то-то. А вы выше говорили: «Не будем рассуждать о смерти таких детей: это есть искупление греха». Нет, это есть свечка дьяволу. В. Р-в.

***** То-то, то-то. Как я рад, что вызвал все эти признания. Сколько в них важности. Будем же сие беречь, лелеять. И оставим жестокость. В. Р-в.

****** Интересно. О, как все это важно. А вы, настаивая на форме, говорите: «Шире дорогу этим негодяям, и сбросьте с путей их те благочестивые семьи!» Но Бог заворачивает ваши слова иначе, чем вы сами хотите. В. Р-в.

******* Нет, с нею надо бороться. В. Р-в.

______________________

Почему я так пристально слежу за вашими идеями и спорю с вами? Потому, что вы не ведаете, что творите. Вы убиваете этот страх Божий теми послаблениями развода и узаконения детей, которые вытекают у вас из самых лучших побуждений и благодаря только вашей чистоте душевной. Вы проповедуете любовь? Да, любовь бывает на утре семейной жизни. Мужу 25, жене 20 лет: все вокруг них сияет, все благоухает, и любви их, кажется, и конца нет. Но вот прошел год, — явился ребенок. Муки, хлопоты, беспокойства, бессонные ночи, у мужа страх за родильницу? Да, крута горка да забывчива, — говорит пословица. — Еще год — еще дитя и то же самое. Еще год — опять повторение пройденного.

А там еще и еще. Наконец возникает вопрос о сапогах:

— Вы понимаете ли, что значит чиновнику или даже генералу не последнего разбора, получающему хотя бы четыре тысячи в год, купить детям по паре сапог, когда таких детей десять, а жене всего еще 30 лет? — спрашивала меня одна из идеальнейших матерей семейства, шествуя по Гостиному двору, обремененная покупками на лето.

— А ведь надолго ли такая пара сапог этим разбойникам, которые не имеют понятия, что за них заплачено, сколько эти сапоги, которые они рвут, стоят родителям и крови, и пота, и злых забот?

И вот, слушая эти святые, хотя и прозаические речи, не только убежденный холостяк, уповающий на Воспитательный дом, но и холостяк случайный думает: «Как хорошо, что я не женился».

Вот где, следовательно, гнездится червяк, подтачивающий современную лучшую идеальнейшую семью.

Вы иронизируете над моим положением, что семью разрушили железные дороги. Но не все то неверно, что с первого слова кажется странным. Железная дорога дает возможность каждому немедленно бежать оттуда, где ему не нравится. Это в некотором роде тот же чрезмерно легкий развод с тем случайным неудовольствием, которое нас сейчас угнетает. Разве в оны дни не было того же? Ах как было. Да и неудовольствия были много ужаснее нынешних. Но бежать было некуда, и все, — извините, пожалуйста, — обходилось. Кое-что выясняли, иногда прощали с обеих сторон, ибо если уехать было трудно, то и выписать нового слугу было столь же хлопотно и трудно, и потому выгода экономически-нравственная подсказывала и тому и другому мысли миролюбивые. А теперь? Бац, бац, с одной стороны, бац, бац — с другой, и вот один уехал в Китай, а другой — на Парижскую выставку. И само собой понятно, где же тут столковаться, при наилучшей почте, и какие шансы имеет примирение поссорившихся? И эта легкость развода фактического объясняет многое, по внешности необъяснимое. Затем экономка. Каждому провинциалу не элегантно сытому кажется, что в столицах у Яра, у Кюба, у Донона и в Славянском базаре кормят даром за таланты. «Ах, вы талантливы, пожалуйста, кушайте у нас. Обед — три рубля с румынами, которые уши дерут, или — пять с цыганами, которые музыкальную тошноту возбуждают, но с вас как с таланта — смеем ли мы брать что-либо? Пейте, кушайте, слушайте и прославляйте нас, как можете и как подскажет вам талант». Ну, и едут таланты на даровые хлеба, и таких талантов в Петербурге по последней переписи было 8000, а теперь по новой, наверное, окажется уж тысяч 10. Смотря на эти успехи талантов, за ними скачет и провинциальная бесталанность. «Жену и детей на время (это для совести) побоку, а там увидим», и вот проходит полгода, год, и обнищавшая, заголодавшая, покинутая семья получает послание: «Душечка, стосковался по тебе в этой подлой столичной сутолоке и прошу выслать мне четвертную. Займи хотя у дяди, пусть меньше пьет, ему пить вредно, я у докторов справлялся. Еду, чтобы успокоиться от пережитых ужасных (три раза подчеркнуто) столичных впечатлений».

А смотря на это, холостяки — и убежденные, и не убежденные — решают не жениться, а плодить и наполнять землю путем воспитательных домов или вовсе их не плодить, при помощи разных средств и докторов.

При чем тут любовь? При чем тут каноны? При чем тут облегченный развод? Все это было да прошло. Поздно говорить о разводе, когда в столице несколько десятков тысяч разведенных женщин, порядками чисто полицейскими. Кто тяготится ныне — тот разъезжается, кто любит незаконно — продолжает незаконно родить, — и теперь вы требуете избавить этих незаконно любящих, этих разрушителей общественной ячейки*, последнего укора совести, то есть дать права незаконным до степени законных детей, в то же время не признавая семьи — в форме семьи женской? Вот следуя за вами параллельно, вполне соглашаясь, что установленная легкость развода без гнусных и грязных формальностей желательна, до заключения опрометчивых браков, я не желаю, чтобы с негодяйства адюльтерного была снята последняя узда и чтобы прелюбодей, в обществе христианском внесший много горя и досады в жизнь сограждан, мог бы высоко и гордо держать свою грязную голову. Пусть терпит, если согрешил, и, если он пустил в мир невинных страдальцев, пусть сам трудом своим искупает их страдание, стараясь придать и достать им права людей свободных. Говорят же: «Любишь кататься, люби и саночки возить». Вот пусть же и они повозят эти саночки. В заключение беглое замечание. Говорил с умным евреем о разводе, и тот сказал мне**, что вы напрасно так полагаете о безусловной легкости еврейского развода. Для последнего нужны также доказательства бесплодия или прелюбодеяния жены, как у нас, и разрешение на развод раввина синагоги. «Иначе, — сказал он мне, — история Леи, подсунутой Иакову, совершенно не была бы понятна по целесообразности своей».

А-т

______________________

* Хоть бы вспомнил милую бабушку свою! Да чем она «разрушала ячейку«»? Сама была несокрушимою и святою ячейкою, из которой вылупился птенчик, мой оппонент. В. Р-в.

** Еврей этот или ошибся, или ввел в обман г. А-та, ибо он ничего не мог и не вправе был сказать, кроме того, что содержится в Мишне и Гемаре; а там «достаточно мужу заявить, что у жены его дурно пахнет изо рта» или что «она худо ему сварила суп» — чтобы получить развод. Конечно, тонкие еврейские законодатели понимали, что любящий муж на это не пожалуется; а кто пожаловался — значит, он не любит, и тогда пусть скорей перестает быть мужем. В. Р-в.

______________________


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]