Граненая ложь (А.Н.Савельев)


[ — Возврaщение pyсскoй иcтоpии (2011)V. В зaщитy pyccкой иcтории]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

Предательство памяти о Великой Отечественной войне ветеранами – самое изощренное предательство. Предательство, осуществленное рядом писателей-фронтовиков ужасно его «тиражностью», образцовым характером в качестве некоего «примера для юношества». Основная масса ветеранов не имеет возможности ответить на это предательство. Тем временем личные переживания писателя, сильно искаженные временем и частными впечатлениями, превращаются в документальные свидетельства, принимаемые на веру теми, кто формирует у граждан образ войны и всего поколения победителей.
Мы коснемся лишь одного «произведения» – речи писателя Даниила Гранина перед немецкими историками в Карлсхорсте, на месте подписания акта о капитуляции гитлеровских войск. Текст выступления был опубликован «Международной еврейской газетой» (июнь 2003, №23–24).
С чего начинает писатель свою речь о войне? С подтверждения распространенного мифа о безоружности Красной Армии. Будущий писатель ехал на войну без оружия. Он рассказывает, как выменял за пачку «Беломора» две гранаты и саперную лопатку. Потом, правда, писатель не обмолвился, довелось ли ему воевать без оружия. Скорее всего, нет. Просто ополченцев не успевали вооружить при отправке. Писатель же создает миф о безоружности Красной Армии и тут же обрывает повествование, переходя к другим сюжетам. Этот же сюжет считается оконченным и свидетельствующим: СССР воевал «голыми руками» против немецких танков.
Следующая нелепость – эпизод с выговором, который Гранин получил за несанкционированный выстрел из 122-мм орудия (оружие, оказывается, было!). Через полвека писателю кажется, что не было снарядов – вот ему и досталось. Но выволочка от начальства была связана, скорее всего, с другим – с преждевременным обнаружением огневой точки. Что касается снарядов, то никакой командир орудия не дал бы стрелять из пушки «для пробы», если боеприпасов действительно не хватало. Это вопрос жизни и смерти в бою. Странно было бы считать, что такого простого понимания ситуации на войне не было. Скорее всего, за давностью лет и под влиянием русофобской моды писатель стал придумывать действительность, вместо того чтобы ее отражать.
Трагедию первых месяцев войны Гранин преподносит в соответствии со своим личным опытом: мол, защищали страну только грудью, больше ничего у армии не было. Потом сравниваются рационы солдат блокированного Ленинграда и окруживших его фашистов – здесь баланда, там – коньяк к Рождеству. Оттого якобы и потери – нечем было воевать, нечего было есть. Все просто. Немецким историкам это должно сильно облегчить работу: не надо знать ни о стратегических просчетах Сталина, ни о высокой боевой готовности войск вермахта, ни о таланте гитлеровских генералов, ни о массовом предательстве прибалтов и западных украинцев, ни о всеевропейской экономической поддержке фашистской армии. Все просто: русским нечем было воевать! Так сказал крупнейший русский писатель и очевидец!
Что больше всего привлекло внимание писателя на войне? Кофе, захваченный еще горячим в одной из немецких землянок, и рулон туалетной бумаги. «Мы понятия не имели, что такое туалетная бумага, –- мы и газетами-то не могли подтираться, потому что газеты нужны были для самокруток». Это говорится, напомним, перед историками.
Потрясение от признаков чужого достатка писатель пронес через всю свою жизнь, к концу которой мысли «о жратве» вытеснили все остальные. Приведя подробные данные о рационе фашистов, Гранин затем говорит: «С первого дня войны мы испытывали унижение от своей нищеты. Нам лгали начальники, газеты, сводки. Мы воевали с фашистами, как тогда их называли. Но злость наша была обращена и к бездарному нашему командованию, и к тому многолетнему обману, который постепенно раскрывался перед нами».
Обратим внимание на это «как тогда их называли». Надо полагать, что через полвека после войны Гранин фашистов так не называл, а знал какое-то другое имя для солдат, противостоящих русским в той войне. Сразу за этим оборотом следует разоблачительная тирада в адрес своей страны, которая отражает, скорее, не обстановку войны, а обстановку в голове запутанного либеральной пропагандой человека, который уже готов считать свой народ источником всех бед людских – по крайне мере, не меньшим, чем фашисты. Примерно в тех же выражениях поносят Россию иные «правозащитники». Писатель здесь не оригинален. Предел подлости и лжи им достигнут, как и многими другими клеветниками величайшей русской Победы.
По ходу своего выступления Гранин, будто опомнившись, вспоминает об уверенности в победе, которая была у советских людей с первых дней войны и никогда не пропадала. Эта уверенность каким-то образом сочетается в «картинке», рисуемой писателем, со злобой на свою страну. Откуда же взялась эта уверенность? Писатель будто не знает. И делает осторожное предположение о некоем «чувстве высшей справедливости».
Тут Гранин профессиональным чутьем (оно у него вырабатывалось десятилетиями в советский период) угадывая важное, приводит поразительный пример из своей боевой жизни. Один из его командиров-ополченцев остался в окопе, когда все бежали. Он сказал: «Больше не могу отступать. Стыдно». И бился до смерти. А Гранин сотоварищи, как выходит, бросили командира. Им было не стыдно. Они бежали, оставив за спиной «чувство высшей справедливости». Может в этом-то и есть причина катастрофы первых месяцев войны – многим было не стыдно бежать? А измотали фашистов в отчаянных боях те, кому было стыдно? Да так оно и есть, иначе и быть не могло!
Победа не могла быть обеспечена злобой на свою страну и абстрактной «справедливостью». И это знают не только писатели, не только ветераны. В этом уверены и те, кто имеет внутреннее чувство правоты русской Победы, как бы ни была она тяжела, как бы ни довлели над нами «разоблачения» сталинского режима и «окопная правда».
Писателю можно было бы простить саморазоблачительный эпизод, признав его запоздалым актом покаяния. Но этому мешают последующие слова: «Наша война вначале была чистой. Это потом, когда мы вступили в Германию, она стала грязной. Любая война, в конце концов, вырождается в
грязную. Любая война с народом, в сущности, обречена, и это мы тоже узнали на своей шкуре – в Афганистане и Чечне».
Приведенный фрагмент выступления пред немецкими историками представляет собой навет на Россию и русских, предательство памяти павших, освобождавших Европу от фашистской чумы. Это и предательство наших солдат, воевавших в Афганистане и Чечне. Им и всей России брошено обвинение в «грязной войне». И не в сердцах в кухонной беседе, а публично. И не перед своими, которые поймут и простят горечь русской трагедии, а перед теми, кому Гранин, как заказ на блюде, принес «разоблачение» собственного народа, будто бы участвовавшего в «грязной войне» на территории Германии (вспомним, фашистской Германии!), Афганистана, Чечни.
Дальше – больше. Оказывается, нам Победа помешала «понять свою вину перед народами Прибалтики, перед народами, которых высылали, перед узниками наших концлагерей». Все в одну корзину ссыпал писатель – все претензии к своему народу, все басни и байки о его «вине». И тем предал Победу, означив ее как невыгодную в сравнении с поражением Германии, которая потом каялась в грехах и замаливала их всеми средствами (так ли уж добровольно?). Русским Гранин вменяет нетерпимость – неусвоенность того урока, который, будто бы, пришелся ко двору у немцев. Мы, мол, нетерпимы! Потому что победили…
И чем попрекает нас Гранин? Тем, что у нас кладбища воинов безымянны, а главная могила – Неизвестного солдата! В противовес – пример ухоженных немецких кладбищ. Будто не знает писатель, как «безымянными на штурмах мерли наши», будто не ведает о безымянных немецких могилах в наших просторах. Ради чего этот упрек? Ради оправдания размножающихся аккуратных немецких обелисков на нашей земле, исподволь растлевающих подрастающее поколение «в нужном духе» – это уже не могилы врагов, а всего лишь могилы «жертв фашизма».
Небольшое выступление Гранина тотально лживо, оно противоестественно для фронтовика. В нем выражена болезнь духа, заплутавшего в чужой лжи и сделавшего эту ложь своей. Слышали бы все это ветераны… Да они бы вышвырнули писателя вон, поднявшись против него на своих костылях! Они бы плюнули ему в лицо, если не смогли бы встать на ослабшие ноги. Но они уже не смогут – Гранин выступал далеко, в Карлсхорсте. Он живет не той жизнью, что несчастные русские старики, у которых отняли Родину, а теперь отнимают и Победу.
Вступиться за нашу Победу, за наших павших, за наших стариков должны мы – послевоенные поколения. Мы не можем отдать нашу Победу на поругание переживших свой талант писателей (не один Гранин «раскрылся» в этой теме на исходе жизни, были и другие писатели – самые славные в советскую эпоху). Вопреки обуявшему некоторых писателей маразму мы должны сделать отношение к войне и Победе критерием оценки гражданской зрелости и нравственной полноценности. Победа – наше национальное достояние.
Защищая Победу от наветов, мы защищаем Россию и чаем новых побед в национальном возрождении.


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]