4


[ — Закат Евpопы. Обрaз и дейcтвитeльнocтьГЛАВА ВТОРАЯ ПРОБЛЕМА МИРОВОЙ ИСТОРИИI ФИЗИОГНОМИКА И СИСТЕМАТИКА]
[ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА.] [СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]

Великая задача познания мира, являющаяся потребностью

для человека высокой культуры, некоторого рода проникновение в свое существование, которое он считает себя обязанным выполнить ради себя и ради окружающего, — называть ли ее решение наукой или философией, утверждать или отрицать с полным внутренним убеждением ее сродство с художественным творчеством и интуицией веры — эта задача, несомненно, во всех случаях остается одной и той же: выразить в полной чистоте язык форм той картины мира, которая заранее предназначена для существования отдельного человека, и которую, поскольку он не сравнивает, он должен считать именно за мир. Такое разделение окружающей нас действительности на ее простейшие, по нашему мнению, элементы, мы считаем решением задачи. Мы называем его откровением, открытием, познанием, опытом и уверены, что при его помощи мы обогатили наше существование и привели его частично к законченности.

В виду двойственности природы и истории эта задача так-

же может быть двоякой. Обе говорят на своем собственном,

163

во всех отношениях совершенно отличном, языке форм, и в

картине мира, не отличающейся определенным характером —

а таковые являются общим правилом — они обе могут располагаться вперемежку одна поверх другой и спутываться, но никогда не могут сочетаться в единство.

Направление и протяженность суть признаки, которыми

историческое и естественно-историческое мировпечатления

отличаются друг от друга. Человек лишен возможности одно-

временно привести их в действие с равной силой. Слово

«даль» имеет показательный двойной смысл. В первом случае

оно значит будущее, во втором — пространственное отдаление (дистанция). Можно отметить, что исторический материалист воспринимает время как измерение. И обратно, для прирожденного художника, как это доказывает лирика всех народов, впечатления от далеких ландшафтов, облаков, горизонтов, заходящего солнца неизменно связываются с чувством чего-то будущего. Греческий поэт отрицает будущее, поэтому он не видит и не воспевает всего этого. Так как он весь в настоящем, он весь принадлежит близкой окрестности. Естествоиспытатель, продуктивный человек рассудка в собственном смысле, будь он экспериментатором, как Фарадей, теоретиком, как Галилей, или счислителем, как Ньютон, находит в своем мире одни только не обладающие направлением количества, которые он измеряет, исследует и приводит в поря док. Только количественное подлежит формулировке при посредстве чисел, может определяться в причинной связи, может делаться доступной при посредстве понятий и подвергаться формулировке в законах. Этим исчерпываются все возможности чистого познания природы. Все законы суть количественные зависимости, или, как выражается физик, все физические явления протекают в пространстве. Античный физик, применительно к античному, отрицающему пространство мира чувствованию, не изменяя сути дела, исправил бы это выражение в той форме, что все явления «протекают в телах».

Историческим впечатлениям чуждо все количественное.

Их органом является нечто другое. Оба способа усвоения, соответствующие миру как природе и миру как истории, хорошо нам известны, хотя мы до сего времени и не сознавали их противоположность. Существует познание природы и знание людей. Есть научный опыт и жизненный опыт. Если проследить их противоположность до крайних выводов, станет понятным, что я под этим разумею.

В конце концов все способы понимать мир должны быть

обозначены как морфология. Морфология механического и

164

протяженного, наука, открывающая и приводящая в систему законы природы и причинные связи, называется систематикой. Морфология органического, истории и жизни, всего того, что подчинено направлению и судьбе, называется физиогномикой.

Чем более исторически предрасположен человек, тем в

большей мере физиогномический характер носит все то, что

он понимает, сообщает и создает. Эллинскому статуарному

искусству была чужда всякая физиогномика, в равной мере

как и аттической драме. Классицизм Винкельмана и Лессинга

ложно истолковал это как «общечеловеческое». Гёте в своем

учении о растениях, в своем «Тассо», в своей лирике и в

личном обиходе был мастером физиогномики.


[СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА.]